Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Нерсесов Н.О.
Избранные труды по представительству и ценным бумагам в гражданском праве

Глава I. Уступка права требования по обязательствам в римском праве. О безыменных знаках, известных в древности грекам, римлянам, индусам и в средние века евреям.

Об уступке права требования по обязательствам в римском праве

Бумаги на предъявителя своим происхождением обязаны юридическому творчеству новых народов и получили развитие благодаря современному кредитному хозяйству, поэтому не представляется надобности обращаться к римскому праву для разъяснения данного вопроса. Но, имея в виду, что форма на предъявителя есть дальнейшая стадия в историческом процессе облегчения способов передачи обязательств, мы считаем полезным сказать несколько слов о передаче обязательств по римскому праву, которое имело большое влияние на гражданское право европейских народов, влияние, отразившееся и на нашем институте.

Обязательство, obligatio, по древнему квиритскому праву считалось строго личной связью. Ввиду подобной безусловной индивидуальности обязательственных отношений не могло быть речи о какой-либо перемене в личностях первоначальных соучастников обязательства[336]. Такое положение могло иметь место в самую младенческую эпоху юридического развития и при самом неразвитом гражданском обороте, когда люди не имели надобности в передаче своего права требования до срока наступления его. Но с течением времени неудобства такого положения должны были дать себя чувствовать. Римские юристы, всегда чуткие к практическим требованиям жизни, искали выхода из безусловного запрещения передаваемости обязательств. Такой выход нашли они в мандате (поручение - скрытое представительство). Лицо, которому желали передать свое право требования по обязательству, становилось мандатарием кредитора в процессе (procuratio ad litem); причем такой представитель в отличие обыкновенного мандатария, действовавшего в чужом интересе, назывался procurator in rem suam, т. е. он имел право оставить в свою пользу все взысканное от должника, не давая отчета своему доверителю.

В intentio формулы, которую давал претор в подобных делах, обозначалось имя манданта, в condemnatio - имя procurator'a in rem suam: "Si paret tertium (должник) primo (кредитор) millia dare oportere, judex tertium secundo (procurator) condemna; si non paret absolve"[337].

Бесспорно, что подобное нововведение является значительным шагом вперед сравнительно с безусловным запрещением передачи обязательств. Но этот косвенный способ передачи обязательств имел свои неудобства, а именно, полномочие, данное procurator'у in rem suam, могло быть взято во всякое время обратно доверителем.

Если судебный процесс дошел до litis contestatio, когда procurator in rem suam становится dominum litis, то подобная односторонняя отмена представительного полномочия не может иметь юридического действия. После litis contestatio право procurator'a становится даже наследственным[338]. До момента же litis contestatio procurator in rem suam был в полной власти доверителя, который ежеминутно мог лишить его права представительства.

Впоследствии появилось новое средство для обеспечения procurator'a in rem suam до litis contestatio, а именно - denuntiatio (извещение должника об установлении procurator'a in rem suam). Denuntiatio имело ту же юридическую силу, как litis contestatio; с этого момента должник считает своим кредитором не манданта, а мандатария. Но и после denuntiatio положение procurator'a in rem suam не всегда было обеспеченное, а именно смерть доверителя или procurator'a до litis contestatio прекращало всякие отношения, вытекающие из мандата.

Средством гарантии procurator'a от подобной случайности были преторские actiones utiles. Эти actiones были вообще могущественным орудием в руках претора для видоизменения строгих последствий квиритского права сообразно с новыми требованиями действительной жизни. Actio utilis вела к тем же последствиям, как и actio directia. Если, например, кредитор умер до litis contestatio, то procurator in rem suam обращался к претору, который, удостоверившись в действительности уступки права требования, давал ему actio utilis in jus concepta, т. е. редактировал формулу так, как будто litis contestatio уже наступила. Таким образом, при посредстве actio utilis, можно сказать, окончательно была признана cessio, хотя и косвенно, в римском праве императорского периода[339].

Прежде actio utitlis давалась в исключительных случаях; число таковых случаев все увеличивалось, наконец actio utilis стала общим правилом при доказанности передачи права требования.

Из предыдущего видно, что римское право дошло до признания уступки права требования по обязательствам не прямо, а путем процессуального представительства. Судебное представительство являлось единственным способом, посредством которого можно было цедировать свое право по обязательству. Я говорю единственным способом, потому что другие способы уступки своего права требования не подходили под настоящее понятие cessio. Например, при желании уступить право требования до наступления процесса прибегали к помощи новации и главным образом той формы ее, которая известна под именем делегации. Сущность такой делегации состояла в том, что должник обещивался кредитору исполнить обязательство по его приказу другому лицу под условием полного освобождения от первоначального обязательства. "Delegare est vice sua alium reum dare creditori vel cui jusserit"[340].

Одно из самых важных неудобств подобной делегации заключалось в необходимом согласии должника. Если последний по каким-либо соображениям не давал согласия, то кредитор не имел возможности уступить свои права другому лицу посредством novatio. Следовательно подобный способ передачи обязательств не имеет ничего общего с настоящей cessio, для которой не требуется никакого предварительного согласия должника[341].

Вот в каком положении находился вопрос о передаче права требования по обязательствам в римском праве. Других более легких форм передачи обязательств римское право не знало.

Типичной и наиболее употребительной формой обязательств в римском праве была stipulatio. Центр же тяжести стипуляционного договора заключался в личности кредитора, а не должника. Этот последний при совершении стипуляции играл чисто пассивную роль; его обязанность заключалась только в даче ответов на вопросы, известным образом формулированные и предлагаемые ему кредитором.

Римское право, таким образом, не могло допустить обязательства, в котором личность кредитора не была бы с точностью определена в момент установления самого обязательства.

Совершенно противоположное мы видим в праве новых народов. Здесь для существа обязательства на первом плане стоит должник. Обязательство действительно не потому, что на известные вопросы кредитора даны соответствующие ответы должником, как в стипуляции, а потому, что должник принял на себя определенную обязанность, которую и должен исполнить. Следовательно в основании обязательства выступает теперь этический момент. Вот почему, по мировоззрению новых народов, стало возможно обязательство с неопределенным кредитором (с не определенным в момент совершения обязательства), каковые обязательства, по римскому праву, считались недействительными[342].

О безыменных знаках у древних народов

Мы сказали выше, что бумаги на предъявителя составляют продукт юридического творчества новых народов и получили особенное развитие, благодаря свойствам современного кредитного хозяйства. Но некоторым древним народам были известны безыменные знаки, право по которым обусловливалось фактом владения. Хотя эти знаки не имеют никакой исторической связи с современными ценными бумагами, тем не менее считаем небезынтересным указать на них.

В Афинах со времен Перикла было обыкновение наделять судей (присяжные заседатели - гелиасты) на каждое заседание особыми деревянными марками, при предъявлении которых выдавалась из государственного казначейства обозначенная в марках денежная сумма[343]. Каждая марка была действительна для одного заседания и в ней не обозначалась определенная личность. У нас нет никаких исторических доказательств предполагать, что эти марки получили особенное развитие и циркулировали в промышленном обороте, наподобие денежных знаков. Для подобного развития не было достаточных данных в экономических условиях афинского народа того времени.

В Риме при императорах были в употреблении так называемые congiаria и missilia. Под congiаria понимались подарки, делаемые в большие праздники пролетариям. Обыкновенно последним раздавались особенные деревянные или свинцовые марки, которые представлялись куда следует (в публичные магазины) для получения обозначенного в них подарка натурой.

Подобные марки назывались tesserae (смотря по роду подарка - frumentariae, annonariaе и т. п.). Предъявитель таких марок не обязан был доказывать ничего, кроме своей принадлежности к числу римских граждан. Missilia - это были небольшие дощечки, которые римские императоры и вельможи бросали в толпу на публичных зрелищах, в театрах и цирках, и которые были не что иное, как приказ на выдачу предъявителю денег, съестных припасов и т. п.

Рядом с указанными марками были у римлян в употреблении и билеты для присутствия на театральных и других общественных зрелищах[344].

Все перечисленные до сих пор знаки у греков и римлян не имели особенного значения в области гражданского права, поэтому они и не были предметом изучения римских юристов. Они касались скорее области публичного права и почти не имели никакого частно-правового характера.

У одного французского юриста начала нынешнего столетия, Bucher'a[345], мы находим указание, что нечто вроде современных бумаг на предъявителя, предназначенных к циркулированию, было известно у индусов еще задолго до пришествия туда Александра Македонского. Эти бумаги писались на санскритском языке и назывались oundkat goundi, или сокращенно - ondegui, что в переводе означает "valeur papier petite boule", т. е. бумага, которая должна циркулировать. По словам упомянутого юриста, подобные бумаги выдавались в следующих случаях. Предположим, кто-нибудь желает путешествовать; брать с собою деньги неудобно и опасно; поэтому он отправляется к банкиру и, уплачивая ему определенную сумму денег, берет от него тратту на самого себя; если имя такого банкира пользуется известностью, то его тратта циркулирует из рук в руки, наподобие денег, пока не вернется к нему самому для погашения - уплаты. Таким образом, здесь мы имеем дело с векселем на предъявителя, причем векселедатель трассирует на самого себя.

Не имея возможности проверить точность передаваемых Bucher'ом фактов, указывающих на значительное экономическое развитие индусов задолго до Рождества Христова, мы должны указать, что во всяком случае бумаги на предъявителя европейских народов возникли и развились без всякого влияния и независимо от этих безыменных знаков древних народов.

Следует указать еще на один народ, у которого обязательственное право получило особенное развитие благодаря его торговой деятельности. Это - евреи. По иудейскому праву, считаются действительными обязательства с неопределенным кредитором. В Талмуде есть решение следующего юридического казуса: можно ли искать по документу, в котором сказано: "Я, NN, от тебя (не обозначая имени кредитора) 100 получил заимообразно". Ответ дается утвердительный[346]; значит, если подобный документ перейдет каким-либо образом в другие руки, то предъявитель может по нему искать удовлетворения от должника.

По отзыву одного из писателей прошедшего столетия, l'Estocq[347], у евреев, обитавших в Польше, были давно известны документы безыменные, по которым удовлетворение производилось всякому предъявителю их. Такие документы назывались mamre. Время происхождения их нельзя определить с точностью; но, по всей вероятности, они были в употреблении у евреев еще в средние века. Они имели все свойства современных бумаг на предъявителя. Должник по ним обязан был отвечать только под условием предъявления ему документа. В противном случае он не освобождался от ответственности, если произвел уплату лицу, не владеющему документом. В них не обозначалось конкретное юридическое основание возникновения (specialis causa debendi).

Имея в виду постоянные гонения, которым подвергались евреи в средние века, и вследствие этого крайне замкнутое состояние, в котором они находились, обычай употребления mamre не перешел к другим европейским народам, у которых бумаги на предъявителя развились независимо от них.

Примечания:

[336] Французский юрист Paul Gide в своем исследовании «Etudes sur la novation et le transport des créances en droit romain». Paris, 1879 г. не согласен с общепринятым мнением о непередаваемости обязательства по римскому праву. Он находит, что передача обязательства вызывается жизненной необходимостью, и пытается доказать, что и римское право путем novatio и mandatum допускало передачу обязательства. Но указываемые им косвенные средства передачи обязательства суть позднейшего происхождения и не умаляют значения выставленного в тексте положения.

[337] Gaii inst. IV, § 86.

[338] l. 22, 23, C. de procuratoribus.

[339] См. Gaii inst. IV, § 35; Bethmann–Holweg, «Der Civilprocess des gemeinen Rechts in geschichtlicher Entwickelung». Bd. II, стр. 447-451.

[340] L. 2. D. de navationibus.

[341] Римское государство (казна) могло без всякого ограничения передавать другим свои права требования против частных лиц (подданных), например, взимание податей и т. д. Но основание такой передачи лежит в публичном праве, а не в гражданском. См. Kleinere Schriften v. K. Bruns. Bd II, стр. 1-37.

[342] См. Bethmann–Holweg. Bd. IV, стр. 19-20.

[343] См. Kuntze, «Die Lehre von den Inhaberpapiere», 1858 г., § 10, стр. 38.

[344] Kuntze, ib., § 11, стр. 40-42; Dunker, в Zeitschrift für deutsches Recht. Bd. V, стр. 30-31.

[345] Traité complet théorique et pratique de tous les papiers de crédit de commerce. Paris, 1808 г. Т. I, liv. III, sect. IV, стр. 161-162.

[346] Kuntze, ib., § 13, стр. 49, 50.

[347] Приводится у Kuntze, ib., § 14.