Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Нерсесов Н.О.
Избранные труды по представительству и ценным бумагам в гражданском праве

Глава II. История происхождения бумаг на предъявителя во французском праве. Обязательственное право древней Франции. Появление ненастоящих бумаг на предъявителя в XIII в. Ближайшие поводы их появления.

[348]

Обязательственное право древней Франции

В период господства франкского права все обязательственное право стояло на самой примитивной ступени развития. Ввиду незначительного распространения в это время грамотности письменная форма обязательства была редкостью[348]. Первые законодательные памятники Франции - салический и рипуарский законы - содержат в себе главным образом постановления уголовного права; гражданский элемент в них представлен в самой незначительной мере[348]. Такой характер имеют и первоначальные законодательные памятники у всех народов.

Даже в эпоху Карловингов (не говоря о предшествовавшей эпохе Меровингов) обязательства были в самом ограниченном количестве и не представляли никакой оригинальности[349].

Понятно, что при таком состоянии гражданского права, и в частности обязательственного, не могли появиться хотя бы слабые признаки формы обязательств на предъявителя.

С установления во Франции феодального порядка (с IX в.) действующим правом стали кутюмы, которые были не что иное, как гражданское право феодализма[349]. В редактированном же праве кутюмов заметны следы влияния римского права. Начало этого влияния можно отнести вообще к влиянию римской цивилизации на завоеванную Галлию.

Когда, говорит известный знаток истории французского права Giraud[349], друидизм потерял свою власть и влияние в Галлии и народная религия галлов смешалась с римским политеизмом и политической религией империи, тогда была разорвана связь кельтийской национальности. С этого именно времени законы, нравы и язык римлян имели в Галлии совершенно открытый успех.

Из законодательных памятников Рима пользовался влиянием в Галлии кодекс Феодосия, а не Юстиниана, авторитет которого усиливается, начиная лишь с конца XI и начала XII в.[350]

Итак, влияние римского права во Франции, начавшееся со времени влияния римской культуры в Галлии, отразилось наглядно в редакции кутюмов.

В первую эпоху феодального порядка мало обращалось внимания на обязательственное право. Феодальные сеньоры с пренебрежением относились к этой форме права, предоставляя его соглашению сторон. Частные же лица, по совету юрисконсультов, стали применять в своих обязательственных отношениях положения римского права[351].

С XII в. влияние римской теории договоров и обязательств стало особенно сильным.

Старейшие кутюмы, получившие санкцию государственной власти, были Etablissement de Saint-Louis и в них уже видно влияние римского права. Юрист Beaumanoir[352], издавший в 1275 г. кутюмы Beauvoisis, говорит про римское право: "il est commun á tous et au royaume de France". В кутюмах Anjou et du Maine есть даже ссылки под каждой статьей на соответствующее место дигест[353].

Но и народные обычаи остались не без влияния на дальнейшее развитие французского права. Влиянию подобных обычаев можно отнести то положение, что простое обещание или соглашение равносильно римской стипуляции: nudum pactum vim stipulationis habet[354]. На почве обычного права и возникли обязательства на предъявителя.

Появление несовершенных бумаг на предъявителя в XIII в.

Появление во Франции первообраза бумаг на предъявителя, т. е. таких документов, где рядом с определенным кредитором есть предъявительская оговорка, относится к концу XIII в. Подобные обязательства своим происхождением обязаны обычному праву, но в своем дальнейшем развитии подпали под влияние римского права. Так как по началам обязательственного права платеж должен быть учинен кредитору или уполномоченному им лицу, то это полномочие давалось как бы в момент совершения сделки в следующей альтернативной форме: я обязан уплатить NN или кто предъявит мне настоящий документ.

Примеры подобного рода обязательств встречаются во Франции в конце XIII в. Наиболее древний документ этого рода относится к 1276 г., в котором графиня Фландрская Маргарита приказывает выдать своему кассиру (recheveur) определенную сумму денег некоему Филиппону или же тому, кто представит настоящий документ "à celui, ki ces presentes lettres vous deli-vrera". Далее есть документ 1291 г., где купцы обязываются платить "à Jean ou à celui qui cette portera". От 1335 г. есть долговое обязательство, в котором должник обязывается платить Жирару "ou á celui qui ces presentes lettres ara par devers lui"[354].

Мы не будем перечислять другие, впрочем немногие, примеры подобных бумаг на предъявителя, встречающихся в средние века во Франции.

Как видно из приведенных примеров, эти бумаги не подходят под понятие настоящих бумаг на предъявителя. В них обозначается имя первоначального кредитора, но рядом с этим делается альтернативное добавление, что исполнение может требовать или данный кредитор, или предъявитель[355]. Эти средневековые документы можно назвать ненастоящими бумагами на предъявителя[356].

Каково было значение подобных форм обязательства? Без всякого сомнения, что должник, обязываясь уплатить NN или предъявителю документа, имел в виду, что таковой предъявитель будет юридическим преемником первоначального кредитора в силу какого бы титула ни было. Нельзя предполагать, чтобы должник заранее соглашался уплачивать по документу даже такому предъявителю, который вступил в обладание документом преступными путями. Но вопрос: мог ли он (должник) требовать от предъявителя доказательства его активной легитимации, т. е. доказательства юридического отношения, в силу которого документ перешел в его руки? Многие из немецких юристов, говоря об этой же форме обязательства в Германии, утверждают, что предъявитель - не что иное, как юридический преемник первоначального кредитора (по началам мандата), а потому он обязан по требованию должника представить доказательства правомерного владения им документом[357].

При таком отношении на юридическое значение "предъявителя" само собой вытекает целый ряд логических выводов, неразлучных с теорией поручения (мандата), вроде того, например, что со смертью первоначального кредитора прекращается всякое право владельца и т. п. Чтобы объяснить юридическую природу их, обратимся к рассмотрению причины их появления.

Ближайшие поводы их появления

По всей вероятности, при возникновении указанных выше обязательств с предъявительской оговоркой не имелось в виду стеснять осуществление прав требования по ним. Другими словами, считали факт владения достаточным основанием для признания предъявителя законным юридическим преемником первоначального кредитора, предполагая, что нет данных для противоположного заключения. Такое предположение оправдывается и некоторыми документальными данными из истории французского права. Так, в одном законодательном памятнике Южной Франции XIII в., Fors general de Bearn, есть место следующего содержания: если кто-либо предъявляет иск в качестве владельца (предъявителя) по такому документу, где есть предъявительская оговорка (qui ab aquesta carta demandera), и противная сторона (должник) спрашивает, по какому титулу он владеет документом, то истец должен ответить, что он имеет титул в самом документе в силу оговорки qui ab aquesta carta demandera[358]. Далее в кутюмах d'Artois конца XIII столетия есть известное положение, что не может быть допускаем к представительству в процессе тот, кто не представит lettre de grâce (патент от короля). Исключение из этого правила составляют иски из документов, в которых сказано, что платеж должен быть учинен тому, в чьих руках находится документ (ou il soit convenu à paier à celui qui cette lettre ara par devers lui)[359].

еще более убедительных данных, относящихся к рассматриваемому спорному вопросу, заключается в известном источнике права Северной Франции конца XIV в., Somme rurale, p. Boutillier[359]. Можно сказать, что это единственный памятник во французской юридической литературе, где встречаются подробные сведения по вопросу об истории бумаг на предъявителя. Здесь мы встречаем следующие положения: владелец документа, становясь dominus rei, может совершать всякие сделки с ним[360], он может иметь своего представителя в процессе; смерть принципала (первоначального кредитора) не влияет на юридическое положение владельца[361]. Но как первоначальный кредитор, так и его наследники могут виндицировать документ, если докажут, что он перешел к настоящему владельцу незаконным путем (que ce porteur n'est pas porteur de bonne foy). Должник не вправе делать возражения из неправомерного обладания документом. Таким образом, кредитор не обязывается по Boutillier представлять доказательство своего владения, то есть доказать существование cessio или полномочия.

Доказательство самостоятельного юридического положения владельца документа (porteur de lettre, как выражаются французские юридические памятники) можно найти в некоторых сборниках кутюмов позднейшего времени. Так, le grand coutumier de France XIV столетия, говоря о представителях в процессе (procureurs), не нуждающихся в особом дозволении посредством lettre de grâce, причисляют к ним и владельцев долговых документов.

В кутюмах, известных под именем Chatelet de Paris (судебная практика) говорится, что в случае проигрыша процесса за судебные издержки отвечает сам владелец (истец), а не первоначальный кредитор (принципал).

Спрашивается, какие же были ближайшие поводы к появлению в жизни указанных форм обязательств с предъявительской оговоркой, т. е. где уплата обещивается определенному кредитору или предъявителю документа?

Известный профессор Берлинского университета Brunner[361] полагает, что было два практических повода для происхождения указанных форм обязательств: 1) полное отсутствие или по крайней мере большое затруднение к свободному представительству в процессе, и 2) невозможность или во всяком случае трудность свободной передачи прав требования по обязательствам.

Из указанных двух поводов, по нашему мнению, заслуживает внимания только первый, т. е. что обязательства с предъявительской формой появились как средство, заменяющее представительство на суде, которое не допускалось по законам того времени или значительно ограничивалось[362].

Наше мнение находит некоторое оправдание в истории судебного представительства у европейских народов, и прежде всего в истории римского права.

Римское право, как известно, не допускало свободного, прямого представительства в юридических действиях. Если римскому гражданину нужно было действовать чрез другого, то он прибегал к помощи скрытого представительства (мандат), т. е. его поверенный выступал в юридической сделке от своего имени и давал потом отчет своему доверителю. То же самое было и относительно процесса: никто не мог иметь поверенного на суде. (Nemo alterius nomine agere potest[363].)

С течением времени потребности гражданского оборота повели к допущению судебного представительства. В формулярном процессе, в противоположность процессу по legis actiones, допускается уже представительство на суде во многих случаях, например, по случаю старого возраста, болезни и т. п.[364] Форма судебного представительства послужила впоследствии средством передачи права требования по обязательству. Правило, что в обязательстве не допускается перемена личности, осталось в силе только по форме; потому что, если кому-либо нужно было передать свое право требования другому, то он назначал его своим представителем на случай процесса. Хотя Гай (II, § 38) говорит, что эта форма передачи была известна довольно рано, но по логической последовательности procuratio in rem suam должна была появиться после допущения судебного представительства[365].

Постепенный переход от древнеквиритского начала строгой индивидуальности, а вследствие того и непередаваемости обязательства, к признанию cessio в период Юстинианова права совершался только при посредстве института судебного представительства.

Таким образом, в Риме сначала появилась необходимость допущения судебного представительства, потребность же к передаче обязательства возникла впоследствии и стала удовлетворяться существующей формой судебного представительства.

Приблизительно тот же самый процесс был при возникновении средневековых долговых документов с альтернативной оговоркой.

Чтобы избежать трудностей, сопряженных с свободным представительством на суде, кредиторы стали требовать, чтобы должники обязывались произвести уплату лично им или же предъявителю долгового документа. Раз указанная форма облегчила возможность реализации прав требования по обязательствам, обходя законные стеснения судебного представительства, она должна была впоследствии повести за собой и другую выгоду, т. е. возможность легкой передаваемости самого обязательства.

Правдоподобность такого предположения подкрепляется, помимо сделанной нами ссылки на историю этого вопроса в Риме, еще тем общим соображением, что вызывается к жизни та или другая норма права вследствие побудительных к тому жизненных потребностей. В период же младенческого развития народа не может быть речи об облегчении передачи прав требования по обязательству; подобное облегчение предполагает более развитой, оживленный гражданский оборот. В это время не могла быть потребность и в судебном представительстве, потому что при родовом быте, характеризующем первоначальную форму человеческих общежитий, не было надобности обращаться к постороннему лицу, чужеродцу, для осуществления своего права требования.

С постепенным разложением родового быта должна была явиться потребность и в судебном представительстве в случае болезни, отсутствия и вообще невозможности самому являться в суд с иском на своего должника.

Правильность высказанного нами положения подтверждается данными из истории французского права. Во Франции, начиная с франкского периода, возможность иметь представителя на суде была значительно стеснена. Одни только короли имели в то время право быть представляемыми во всех судах королевства; что же касается частных лиц, то им дозволялось иметь представителя только в случае особенно крайней необходимости. В период господства кутюмов допускалось иметь представителя на суде только при невозможности личной явки в суд по уважительному препятствию или же в силу особой королевской привилегии[366]. C XIV в. королевская привилегия перестает быть исключительной мерой, ибо она дается всякому, который уплатит за это определенную пошлину.

Сравнительно продолжительное существование подобной королевской привилегии до конца средних веков, проявлявшейся в форме lettre de grâce, объясняется фискальным характером, т. е. она была источником доходов королевской казны. Тяжущемуся, имеющему надобность в судебном представителе, приходилось совершить много расходов. не говоря о пошлине, уплачиваемой им за получение привилегии (lettre de grâce), он должен был совершать доверенность на имя выбранного им поверенного, следовательно приходилось ему уплачивать за совершение указанного документа[367]. Немало ему стоило денег вознаграждение поверенного. Насколько велики были издержки на наем поверенного, видно из одного регламента 1320 г., устанавливающего таксу для них[368].

Все перечисленные выше неудобства, сопряженные с представительством на суде, должны были устраниться с возникновением такой формы обязательств, по которой должник обязывается уплачивать первоначальному кредитору или всякому предъявителю документа. Имея в руках такой документ, кредитору не приходилось в случае невозможности личной явки в суд подвергаться стеснениям и издержкам, сопряженным с судебным представительством. Он мог передать документ всякому, кто только пользовался его доверием и кто в качестве самостоятельного кредитора, а не поверенного, был вправе произвести взыскание с должника и вступить с ним в случае надобности в процесс.

Форма обязательства с предъявительской оговоркой, оказавшаяся удовлетворительной для облегчения возможности осуществления прав требований, с течением времени оказалась выгодной и как способ облегчения передаваемости обязательств. Другими словами, процессуальное право вызвало форму обязательства на предъявителя, а выгоды ее отразились впоследствии и в области материального права. В самом деле, в тот период времени, когда люди живут небольшими общественными союзами, когда потребности их крайне просты, а следовательно и гражданские отношения между ними не отличаются особенной сложностью, когда сбережений очень немного, а существующие небольшие сбережения прячутся в каком-нибудь надежном месте, в этот период времени кредитор не мог иметь надобности передавать другому свое не срочное право требования. Обыкновенно долговой документ оставался у него до наступления срока исполнения. Наиболее важным моментом в обязательстве было исполнение его. Поэтому первоначальные законодательные памятники гораздо более обращают внимания на исполнение по обязательствам, чем на другие стороны их.

Стеснения, которые должен был чувствовать кредитор при невозможности личной явки в суд, по необходимости стали предметом особого внимания; нужно было искать средство для отстранения и избежания подобных затруднений. Такое средство было найдено в форме альтернативного обязательства на предъявителя. Вот, по нашему мнению, ближайшие практические поводы к происхождению документов с предъявительской оговоркой в средневековой Франции.

Для доказательства этого мнения можно привести еще некоторые документальные данные из истории французского права. Так, в приведенном выше памятнике южнофранцузского права XIII в. - Fors de Bearn - говорится об обязательстве на предъявителя именно по случаю возбуждения владельцем искового требования против должника. В кутюмах d'Artois XIII века упоминается об этой же форме обязательства для указания случаев, где не требуется установления особого представителя на суде. Другие приведенные нами источники права: Somme rurale p. Boutillier, le grand coutumier de France, Chatelet de Paris, говорят об обязательствах на предъявителя только в связи с представительством на суде, но нигде не обращается особенного внимания именно на момент облегчения передачи прав требования.

Связь предъявительской формы с представительством на суде проявляется, между прочим, в том, что с течением времени слова "porteurs de lettres obligatoirs" (предъявитель) стали равнозначaщи слову "procureur"[369]. В сознании юристов того времени предъявитель всегда считался уполномоченным лицом, поверенным первоначального кредитора.

Хотя форма на предъявителя и была вызвана в обход запрещений и стеснений к судебному представительству, но она оказалась впоследствии удобной и в другом отношении, а именно, как легкий способ передачи обязательств. В первое время, в период франкского права (время Меровингов и Карловингов), передача обязательств при безусловно личном характере их не допускалась. Салический закон (loi Salique) говорит только о способах исполнения обязательства, причем личность должника была непосредственным объектом взыскания: он давался в кабалу[370]. Понятно, что при таком взгляде на сущность обязательственных отношений не может быть речи о свободной передаче обязательств и не было к тому поводов в гражданском обороте того времени. В следующую эпоху (время господства кутюмов) встречается свободная передача прав требования по обязательствам. Примеры подобной передачи обязательств восходят к началу XIII в.

В сочинении юриста XIII в. Pierre de Fontaine[371] есть одна статья, трактующая о передаче наследства, причем покупщику даются toutes les resons (под словом "resons" издатель разумеет droits et actions). Если после учиненной продажи, говорит этот юрист, какой-либо должник уплатит свой долг по наследству первоначальному наследнику, не зная о продаже наследства, то он освобождается от дальнейшей ответственности.

В половине XIV в. мы уже встречаем королевские ордонансы, ограничивающие свободную передачу обязательств, из чего можно заключить, что таковая передача существовала без особенного стеснения до этого времени[372].

Так, в ордонансе короля Иоанна I, 28 декабря 1355 г.[373], запрещается передавать обязательства более могущественным и привилегированным лицам под страхом признания таковой передачи юридически недействительной[374]. В следующем, 1356 г., в марте месяце был издан почти такого же содержания ордонанс Карла V, бывшего регентом Франции во время нахождения короля Иоанна в плену в Англии[375]. Далее есть ордонанс Карла IV, названного Прекрасным (Charles le Bel) от 15 мая 1327 г., запрещающий передачу и продажу обязательства по уменьшенной цене[376]. Приведенные примеры доказывают, что форма обязательства с предъявительской альтернативой была вызвана не потребностью к облегчению передачи обязательства, которая уже существовала в то время, а желанием избежать стеснений и ограничений, сопряженных с представительством на суде.

Спрашивается, почему же эта форма обязательства продолжала существовать и после 1483 г., когда были уничтожены lettres de grâce, как необходимое условие судебного представительства; другими словами, когда всякому истцу дозволялось свободно, без предварительного правительственного разрешения, иметь своего представителя на суде? Подобные явления встречаются постоянно в истории права, т. е. что известная норма права, вызванная определенной потребностью жизни, продолжает свое существование и после уничтожения этой потребности, когда она ведет за собой другие выгоды, является целесообразной и в других отношениях. То же самое было с рассматриваемым нами институтом.

Обязательство с альтернативной предъявительской формой оказалось удобной и после законодательной отмены всякого стеснения к судебному представительству. Так например, она освобождала от необходимости совершения особого легитимационного акта (доверенности) для установления судебного полномочия. По всей вероятности, к этому времени выгоды обязательств на предъявителя обнаружились и в вопросе об облегчении передаваемости прав требования, так как обыкновенная уступка права (cessio) была сопряжена с некоторыми практическими неудобствами: совершением особого документа, возможностью возражения ex persona cedentis и т. п.

Влияние римского права на дальнейшую судьбу несовершенных бумаг на предъявителя

Удобства рассматриваемой формы обязательства в отношении облегчения уступки прав требования стали парализироваться постепенным развитием теоретической юриспруденции. История развития юридической мысли Франции того времени, без сомнения, находилась под сильным влиянием римского права.

Юристы при объяснениях различных институтов гражданского права все более и более стали прибегать к римскому праву. Это последнее, называемое "droit commun" еще юристом XIII в. Beaumenoir'ом, с течением времени стало в глазах юристов, воспитывавшихся под исключительным его влиянием, как высшее право, autorité.

Влияние римского права отразилось с невыгодной стороны на теоретическом обосновании несовершенных бумаг на предъявителя. Будучи продуктом обычного права Франции, эти обязательства не подходили под строгие начала римского договорного права. Тонкий анализ юридических понятий был чужд юридическому гению французов XIII в.; здравый рассудок народа, проявившийся в отрывочных мнениях немногочисленных профессиональных юристов того времени, а также в юридических обычаях, рассматривал предъявителя (porteur de lettre) как самостоятельного кредитора по долговому документу.

Между тем позднейшие юристы, более подготовленные теоретически, стали применять римскую теорию мандата к предъявителю, владельцу документа. Такой переход, впрочем, совершался постепенно. Так, юрист половины XV в. Iоannes Gallus, хотя считает предъявителя (porteur) мандатарием, но право его по документу не прекращается смертью доверителя[377].

Особенно подробно говорит об этих обязательствах юрист XVI в. Ребуф[378] (Rebuffus), который старается примирить теорию мандата с самостоятельным юридическим положением владельца при посредстве предположения (презумпции). По его мнению, предъявитель имеет всегда право иска в силу предположения, что документ перешел к нему по титулу доверенности; к этому он еще присоединяет другое основание, что должник не может выставить какие-либо возражения, ибо он сам обещался произвести уплату всякому предъявителю.

В результате точка зрения римского права восторжествовала окончательно, т. е. что предъявитель есть лишь осуществитель прав другого лица, первоначального кредитора, а потому он должен был представить или доверенность, если выступал от имени принципала, или же доказательство учиненной cessio, если он действовал от своего имени[379].

Эта точка зрения отразилась и на позднейших редакциях кутюмов, составленных, без сомнения, под влиянием теоретически образованных юристов. Некоторым исключением являются кутюмы Орлеана[380]. В первой редакции их (1509) в главе XXI "Des exécutions faites par vertu de lettres obligatoires etc.", art. 348, говорится, что "porteur de lettres obligatoires" (предъявитель) может действовать по отношению к должнику так, как будто бы он был самостоятельный кредитор. Эта статья осталась без изменения и в следующей исправленной редакции 1583 г., только под другими цифрами, а именно в главе ХХ, art. 432[381].

Из приведенной статьи видно, что porteur[382] (предъявитель) является более самостоятельным, чем обыкновенный мандатарий; это вытекает особенно из второй половины статьи, где сказано, что предъявитель может продолжать процесс (о взыскании с должника) и по смерти кредитора.

Заметим здесь, что один из новейших французских юристов, Amédée petit[382], основываясь на приведенной выше 432 ст. кутюмов Орлеана, издания 1583 г., находит, что в это время были известны уже настоящие бумаги на предъявителя. При этом он ссылается на авторитет Pothier. Действительно, этот ученый объясняет фразу в ст. 432 "si à ce ledit debteur est obligé"[383] в том смысле, что должник обязался по договору уплатить предъявителю, и затем прибавляет, что в торговых делах эти билеты "sont encore autorisés"[384]. Мнение Потье опровергается второй половиной той же фразы "comme seroit (porteur) le créancier principal", из которой прямо видно, что здесь говорится о несовершенной форме обязательства на предъявителя, примеры которой мы приводили выше, т. е. где должник обязывается уплатить определенному первоначальному кредитору или предъявителю документа.

Предъявитель документа (porteur de lettres obligatoires) имел характер судебного представителя, что видно из сравнения с другими однородными постановлениями кутюмов. Так, в кутюмах de Montargis 1531 г., в гл. ХХ "d'exécutions de lettres obligatoires" art. 2 повторяет содержание 432 статьи кутюмов Орлеана, а следующая, 26 статья, говорит, что "lettres obligatoires" не могут быть приводимы в исполнение предъявителем после смерти кредитора и что наследники этого последнего могут требовать исполнения от должника.

Из того обстоятельства, что право предъявителя продолжать взыскание с должника прекращается со смерти кредитора, с очевидностью вытекает, что такой предъявитель считался только поверенным, действующим от имени принципала, первоначального кредитора.

В кутюмах de Blois 1523 г., гл. XXIII, art. 250 повторяется то же самое. В примечании в этой статье юрист XVI в. Julien Brodeau говорит, что "porteur de lettres obligatoires" есть обыкновенный поверенный (procureur)[385].

Таким образом, обязательства с предъявительской формой, которые по мере развития гражданских отношений должны были оказаться удобными, с точки зрения легкой передаваемости прав требования, наоборот потеряли свое первоначальное значение в XVI в. под влиянием юристов, воспитанных в духе римского права, так что к этому времени они существенно не отличались от простых именных обязательств.

Примечания:

[348] В них встречаются только обязательства, свойственные патриархальному хозяйству (мена, продажа и отчасти заем). Особенное же внимание обращено на исполнительное судопроизводство.

[349] [Laferrier] ib. Т. I, стр. 75.

[350] Laferrier, ib., стр. 37-45, утверждает, что кодекс Юстиниана стал известен во Франции лишь после взятия императором Лотаром II города Амальфи, где им найден экземпляр пандект, известный под именем флорентинской рукописи.

[351] См. Henri Beaune, ib., стр. 531.

[352] Henri Beaune, ib., стр. 532 и след.

[353] Les coutumes Beauvoisis par Philippe de Beaumanoir, изд. 1842, par Beugnot.

[354] См. Kuntze, ib., § 11, стр. 64-65; Brunner, «Das französische Inhaberpapiere». Berlin, 1879 г., стр. 31.

[355] Такой предъявитель есть как бы adjectus solutionis causa. Только по римскому праву adjectus s. c. было определенное заранее лицо, в данном же случае adjectus определяется в качестве предъявителя.

[356] Kuntze, за ним и другие германские юристы называют их «unvollkommene Inhaberpapiere».

[357] См. Kuntze, § 90, стр. 385-393; Poschinger «Beiträge zur Geschichte der Inhaberpapiere in Deutschland». - У них проводятся и мнения других.

[358] Fors de Bearn, rub. 42, art. 110. Изд. Masure et Hatulet.

[359] См. Brunner. Das französische Inhaberpapierе, стр. 36-57.

[360] «Il est feut Seigneur... en peut fuire comme il lui plaiste, pеrdre ou gagner en jugement, si comme pure et princpalie partie».

[361] Его исследование об истории документов в Zeitschrift für das gesammte Handelsrecht. Bd. 22, стр. 59-134 и стр. 518-525 и его брошюра о французских бумагах на предъявителя, стр. 7 и след.

[362] В сочинении более позднейшего происхождения Brunner, по-видимому, придает бóльшее значение первой из приведенных причин (см. его ст. в Handbuch des deuts. Hand.-See-und Wechselrecht, II, стр. 160).

[363] Gajus, IV, § 82; L. 123, D. de Reg. jur.

[364] См. Bеthmann–Holweg, ib. Bd. II, стр. 416 и след.

[365] Bethmann–Holweg, ib., II, стр. 448.

[366] Bethmann–Holweg, Bd. IV, стр. 471 и Bd. V, стр. 106-109; Brunner, его монография, стр. 8-12.

[367] В Fors de Bearn приводится пример, что иногда совершение доверенности по существовавшей тогда таксе обходилось в 3–4 раза дороже самого долгового документа.

[368] «Parce que li advocat et procureur mangent tout le pays, par le grand salacres, que il prennent», – говорится в регламенте 1320 г.

[369] См. Nouveau coutumier general, par Reichebourg, 1726 г. Т. III, прим. к art. 250 Coutumes des Blois, стр. 1066.

[370] Giraud, ib., стр., 37; Henri Beaune, Introduction etc., стр. 187.

[371] Le conseil de Pierre de Fontaine, изд. Marnier. Paris, 1845, гл. IV, стр. 49.

[372] Ограничение передачи обязательств есть, по всей вероятности, результат влияния римского права.

[373] См. Ordonances des roys de France de la troisiéme race. Т. III, стр. 30. (Третья раса королей начинается с Гуго Капета.)

[374] «Nous avons ordoné et ordonаns que nul ne puisse faire transport ou cession de dette au plus puissant».

[375] Передача обязательства обозначалась словом «Transport», который стал впоследствии обычным термином вместо cessio. Этот термин употребляется и для обозначения передачи движимости вообще.

[376] См. Ordonances des roys etc. T. I.

[377] «Si obligatio sibi sit facta, etiam mortuo principali: quia jus est sibi quaesitum cum obligationi est adjectus», см. Kuntze, ib., § 24, стр. 94 и 95.

[378] Kintze, ib., § 24, стр. 96.

[379] Brunner, ib., стр. 68, 69.

[380] Извлечения из кутюмов сделаны мной из «Nouveau Coutumier General an corps des coutumes», par. Ch. Bourdot de Reichebourg. Paris, 1724 г.

[381] Впервые обычаи Орлеана были собраны и редактированы в силу lettres patents Louis XII; во 2-й раз они были изданы в исправленном виде в 1583 г. в силу lettres patents Henri III.

[382] «Etudes sur les titres au porteur», Paris, 1880 г.

[383] Art. 432 гласит: Porteur de lettres obligatoires peut faire execution sur le debteur obligé, si à ce il est obligé comme seroit le creancier principal. Et est recevable à conduire est soustenir le procés qui en pourra ensuyr, tant pour le créancier que pour les heritiers».

[384] См. Ocuvres de Pothiers. T. II, стр. 426, 427.

[385] См. art. 108 Cout. de Paris; art. 311, chap. 23 Cout. de Meleun; art. 55 Cout. de Beauvoisis, и др. Положение, что «Un simple transport ne saisit point», по всей вероятности, было результатом влияния римского права, потому что оно не встречается в первых редакциях некоторых кутюмов, например, coutum de Paris, изд. 1570 г.