Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Кривцов А.С.
Абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном гражданском праве

§ 25. Веритель при стипуляции не должен делать указания каузального момента

c. Мы обращаемся к рассмотрению важнейшего вопроса при стипуляции, - должен ли веритель, для того чтобы осуществить принадлежащее ему право требования, кроме приведения факта стипуляции, делать еще указания относительно наличности каузального момента? Не является ли стипуляция "абстрактной" с той точки зрения, что веритель может в исковом прошении избежать каких бы то ни было разъяснений относительно causa obligationis?

Ответ на этот вопрос должен быть несомненно дан только в том смысле, что верителю следует предоставить по этому поводу полную свободу, так как источники содержат только то требование, чтобы верителем в качестве искового основания было приводимо само стипуляционное обязательство, - но не говорят ни слова об его обязанности делать указания относительно каузального момента.

В 1. 2, § 3, D. 44, 4, на первый взгляд, содержится как бы противоречие точке зрения, защищаемой мной именно в словах: . Фрагмент этот понимается обыкновенно следующим образом: первое имеет значение , "также", а предложение составляет внешнюю прибавку для описания того же самого случая (), который был приведен в предшествующих словах; слово переводится словом "верная", "констатированная"; место имеет в таком переводе следующий смысл: должник по стипуляции, в случае неосуществления ее causa, приобретает exceptio против верителя, поскольку именно этот каузальный момент точно констатирован верителем.

Между тем, против указанного способа интерпретации 1. 2, § 3, D. 44, 4 можно сделать весьма серьезные возражения. Прежде всего представляется неправильным перевод словами "если - и если"; затем подает повод к сомнениям слово , - это слово может, с тем же самым правом, быть переводимо посредством "определенная", как посредством "верная", "констатированная", - и в разбираемом фрагменте, на наш взгляд, оно не заключает в себе ничего такого, откуда можно было бы сделать какой-либо вывод относительно обязанности для верителя или должника - давать указания насчет каузального момента. С нашей точки зрения, разбираемое место источников должно быть понимаемо следующим образом: должнику дается exceptio против иска верителя по стипуляции, если последняя была заключена для обеспечения возврата занятой суммы, а заем оказался безденежным, или если вообще была какая-либо causa определенного характера, которая не осуществилась.

Итак, фрагмент, приводимый в пользу того, что веритель должен делать указания относительно каузального момента, - оказывается обладающим совсем другим смыслом. Правда, мы не имеем также положительных свидетельств наших источников - в противоположном направлении, т.е. что веритель освобожден от означенной выше обязанности, - но для нас, с этой стороны, должно быть вполне достаточным уже одно то обстоятельство, что, тогда как источники с весьма большой подробностью трактуют вопрос о стипуляции, - они ни намеком не обмолвились о таком чрезвычайно важном ограничении стипуляции, которое бы имело место в том случае, если бы ей придавалось значение лишь настолько, насколько верителю удалось констатировать наличность каузального момента.

Некоторые писатели ссылаются еще на один фрагмент против защищаемого нами взгляда о свободе кредитора от обязанности делать указания насчет causa obligationis это 1. 25, § 4, D. 22, 3:

.

По поводу этого фрагмента следует сделать несколько замечаний, хотя мы далеки от мысли войти в подробное рассмотрение образовавшейся около цитированного места литературы, справедливо называемой Виндшейдом .

Во главе фрагмента стоит имя юриста Павла. Центральный пункт для его толкования заключается в вопросе, - насколько он действительно принадлежит Павлу и насколько есть дело рук компиляторов.

Признавая на время место не интерполированным и рассматривая его в связи с общим состоянием права во времена Павла, - получим, по крайней мере, на первый взгляд, такое его понимание, которое вовсе не затрагивает вопроса о causa при стипуляции. С этой точки зрения фрагмент вовсе не имеет в виду стипуляцию вообще, - а говорит только о cautio, которая при своем первом появлении никоим образом не могла быть поставлена в один разряд со стипуляцией, - столь же мало, как с современным долговым документом. Cautio первоначально имела характер только средства доказательства. Что время Павла не ушло далеко от подобного понимания cautio, - это может быть доказано тем обстоятельством, что многие даже позднейшие постановления в кодексе стоят на той же точке зрения.

Если принять в соображение, что Павел в цитированном месте источников говорит о cautio в смысле доказательства, - то это место, на первый взгляд, заключает в себе весьма простое и естественное правило. Это правило будет состоять в том, что cautio может служить только доказательством в пользу , понимая это слово в смысле правозарождающего факта (), а не составлять сама такую causa. Для того, чтобы исполнить функцию подобного доказательства, - cautio должна содержать в себе указание на causa в означенном смысле слова. Если же такого указания в ней нет, - т.е. если она , - то ей не может быть придано никакого значения, кроме только чисто фактического. Именно даже и в этом последнем случае () может быть возбуждена догадка в пользу того, что существует какая-нибудь causa, которая лежит в основании этой cautio, так что кредитор может приобрести в ней некоторую точку опоры для доказательства правозарождающего юридического факта. Вот - господствующее объяснение нашего фрагмента. Все дело заключается, таким образом, только в том, что, если в cautio нет указания на causa в смысле правозарождающего юридического факта, - кредитор должен искать подобного указания вне самой cautio. Если же такое указание существует в ней самой (), то он может сослаться на это последнее.

Такое объяснение цитированного места подкупает своей простотой, но оно неправильно. В самом деле, немало соображений говорит в пользу того, что слово употреблено здесь именно в смысле документа, имеющего отношение к стипуляции. На это указывает связь этого места с § 4 того же фрагмента, где идет речь о condictio indebiti, употребляемой в римском праве в тех случаях, когда что-либо было или . На то же самое указывают многие выражения в роде или . Достаточно сравнить последнее выражение с обычным словоупотреблением источников, , чтобы понять, что наше место именно имеет в виду cautio, заключенную в расчете на стипуляцию. То же самое вполне ясно подтверждают последние слова цитированного места: [198]".

Ограничивая случай, рассматриваемый в этом месте, - такою cautio, которая имеет отношение к стипуляции, можно было бы выставить следующее ему объяснение. Надо прежде всего предположить, что стипуляция на деле уже не совершалась и была вполне вытеснена посредством cautio. Тогда под , при такой cautio, нельзя будет понимать стипуляционный акт, как правозарождающий юридический факт, но следует понимать каузальный момент при стипуляции. Правило о том, что веритель должен указывать наличность каузального момента, - нашло бы себе, таким образом, подкрепление в этом месте, вопреки защищаемому мною взгляду.

Между тем, подобное толкование фрагмента опять-таки весьма и весьма страдает. Дело объясняется очень просто. В настоящее время, относительно разбираемого места источников, все более и более утверждается тот взгляд, что оно интерполировано. К этому взгляду вполне присоединяюсь и я. В самом деле, в пользу интерполяции несомненно говорит тот испорченный язык, на котором не мог писать Павел, и который совершенно не походит на его обычный стиль. То же самое свидетельствует точное согласие разбираемого фрагмента с позднейшим законом, принадлежащим уже самому Юстиниану. Я разумею 1. 13 C. 4, 30.

Вот почему разбираемый фрагмент дает только картину той стадии развития, в которой находился занимающий нас вопрос в Юстиниановом праве. Однако и эта картина не может быть признана вполне правильной. Дело в том, что, объявляя какое-либо место источников интерполированным, этим выражают обыкновенно ту мысль, что некоторая часть первоначального текста сохранилась в неповрежденном виде, а что относительно других частей сделаны какие-либо изменения или прибавки. Пока установлен только самый факт интерполяции, но не выяснено окончательно, в чем она заключалась, - является, очевидно, невозможным отделить неповрежденную часть текста от поврежденной. Как раз именно таким образом обстоит дело с 1. 25, § 4, D. 22, 3. Чрезвычайно трудно выяснить, что в этом фрагменте принадлежит Павлу и сохранено компиляторами, как это часто имеет в Юстиниановой компиляции, только по недоразумению, - и что составляет дело рук самих компиляторов.

Отсюда недалеко до следующего вывода: место источников, - относительно содержания которого недостает твердых данных, чтобы решить, какая часть его принадлежить к Юстинианову времени и какая составлена на целых триста лет раньше, - не может иметь какого-либо серьезного научного значения для разрешения занимающей нас задачи.

Примечания:

[198] См. подробности у Гнейста в цитированном выше сочинении на стр. 200 сл., а таже Бэр. 1. с. Стр. 154-155 (115).