Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Кривцов А.С.
Абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном гражданском праве

§ 16. "Falsa causa". Condictio indebiti

II.

Очень часто при юридической сделке стороны исходят из неверных обозначений относительно того или другого пункта, и, однако, это обстоятельство не является достаточным повлечь за собой недействительность юридического акта. Укажу для примера на 1. 72, § 6, D. 35, 1 () и на 1. 52 D. 12, 6. В этом последнем фрагменте что-либо дается и не может быть вытребовано обратно . В связи с прилагательным слово употребляется, таким образом, для обозначения неправильного предположения стороны, касающегося мнимо существующего при самом заключении сделки момента, - предположения, которое побуждает сторону к совершению этой сделки. Выражение отличается от выражения тем, что при неправильное предположение относится к будущему времени 1. 23 pr., § 3, D. 12, 6. Впрочем, области применения того и другого выражения являются весьма близкими друг к другу и как то, так и другое могут обозначать каждое решающее предположение стороны. В более тесном смысле выражение относится специально к предположению , именно к тому, которое касается эквивалента. обозначает с этой точки зрения не более как неправильное представление об уже существующем долге, и мы встречаем в источниках выражение попеременно с выражением и т.под., чтобы обозначить основание для condictio indebiti, как, напр., 1. 23 pr. D. 12, 6, 1. 13, § 1, D. 5, 3, 1. 26, § 2, 10, 1. 19, § 1, D. 12, 6 и мног. друг.

Мы далеки от мысли сделать эту кондикцию предметом подробного рассмотрения, но хотим только дать несколько замечаний насчет очень спорного вопроса о договорном ее характере и стоящего с этим в связи вопроса, какие соображения являются определяющими для ее признания или исключения. Это является для нас особенно важным вследствие того особого внимания, которое уделяется некоторыми писателями этой кондикции при исследовании вопроса об абстрактных обязательствах.

Нельзя, конечно, отрицать, что договорная точка зрения играет известную роль при римской конструкции этого отношения[167]. В самом деле, предшествующий кондикции переход имущественного объекта из одних рук в другие носит вид взаимного соглашения между сторонами. Это и есть именно то, что имеется в виду в 1. 33 D. 12, 6, где сказано , или, напр., место, где кондикция исключается в том случае, когда между сторонами. Это соглашение, выражающееся в указанном переходе известного имущественного объекта от одного контрагента другому, - имеет своим необходимым предположением освобождение от мнимо существующего долга. Закон выставляет здесь, как и при других договорах, целый ряд фиксированных предположений сторон, - правила, которые, подобно всем другим таким же , могут быть изменены направленной на такое изменение противоположной волею сторон. Целый титул в Дигестах занят изложением подобных правил. Само собой понятно, что на основании этих соображений нельзя даже и сомневаться, что возникновение кондикций носило чисто договорный характер.

Но как поступать в том случае, когда, несмотря на состоявшийся переход имущественной ценности, будет доказано, что causa отсутствовала, что не было того решающего предположения, которое вызвало переход? Последствием чисто договорной точки зрения является признание соглашения недействительным и предоставление кондикции в каждом случае, когда будет доказано подобное мнимое существование обязательства.

Между тем, здесь выплывает новая точка зрения, которая, до известной степени, изменяет эти выводы. Уплата заключает в себе не только соглашение, она выражает, вместе с тем, решительный экономический шаг. Этим шагом вызывается новое имущественно-правовое положение в том смысле, что известный объект перешел из одной имущественной сферы в другую. Для того, чтобы вновь изменить такой порядок и поставить на его место старый, - необходимы очень серьезные основания. Другими словами, для того, чтобы кондикция на самом деле имела место, - необходима в каждом отдельном случае точная и самая строгая оценка - существуют ли достаточные к тому основания.

С этой точки зрения кондицент обязан доказать прежде всего, что действительно в данном случае нет никакого обязательства. Однако одно это доказательство не является еще достаточным. Разумный человек вовсе не станет платить несуществующие долги. Возникает вопрос, на каком же основании произведена в действительности уплата? Почему он заплатил, когда не существовало никакого обязательства?[168] Здесь вообще являются две возможности: или он соврешил платеж денег вовсе не , так что замечание, что это случилось носит характер ; или же следует искать объяснение в том, что он сам ошибался, думая, что он должен, т.е. что он впал в error относительно этого пункта. Само собой понятно, что в первом случае доказательство несуществования долга не может быть достаточным основанием для кондикции. Что же касается до второго случая, то здесь такое несуществование долга, правда, должно иметь место, - но является недостаточным. Необходимо еще, чтобы, кроме того, был налицо кондицента. Доказательства ошибки от кондицента, впрочем, не требовалось. Строилась praesumptio iuris в пользу существования такой ошибки. В самом деле, изъявления воли контрагентов при юридических сделках в большинстве случаев носят серьезный характер. Вот почему, если сторона, при совершении сделки, называет этот юридический акт "уплатою", - то, - пока особые обстоятельства не докажут противного, - следует исходить из той мысли, что намерение уплатить (animus solvendi) было в данном случае действительно решающим предположением при юридической сделке. Отсюда само собой ясно, что, как только будет доказано несуществование погашаемого обязательства, - не остается предположить ничего другого, кроме только того, что уплата имела здесь своим источником ошибку насчет действительной наличности обязательства[169]. Потому-то и строится презумпция в пользу error у кондицента. Это - ответчик, который должен доказывать отсутствие подобной ошибки. Затем римское право сделало шаг еще дальше. Оно стало требовать для нашей кондикции не только наличности , но также, чтобы был [170], т.е. извинительным. Это было сделано под влиянием различных побуждений. Прежде всего здесь, конечно, приобретало значение то обстоятельство, что вообще нелегко можно дать веру тому, что ошибка в действительности имела место, по крайней мере, если не изъяснены мотивы, которые могут ее извинять и давать ей таким путем объяснение. Кроме того, к этому побуждало также следующее соображение. При уплатах, как я уже имел случай заметить несколько выше, возникает новое экономическое отношение, которое может быть разрушаемо только при наличности особых на то оснований. Ломать сложившиеся отношения из-за ошибки известного лица возможно только при наличности какого-либо особого оправдания такой ошибки, так как , 1. 9, § 5, i. f. D. 22, 6. Этот принцип мы назовем принципом инерции.

Примечания:

[167] Pernice. Labeo. III. Стр. 238 сл.

[168] Pernice. Labeo. III. Стр. 243-244.

[169] См. об этом C. Reinhold. Die Lehre von dem Klagegrunde etc. 1888. Стр. 113 сл., Windscheid. Pandekten. II. 7 издание. Стр. 555, отчасти также Bähr. Anerkennung. Стр. 84.

[170] Двойной смысл слова , на который обращает внимание Бэр, см. у этого последнего (1. с. Стр. 75, примеч. 3).