Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Венедиктов А.В.
Избранные труды по гражданскому праву. Т. 2

§ 82. Проблема владельческой защиты

Мы должны в заключение остановиться на проблеме владельческой защиты государственной социалистической собственности.

Пользуются ли социалистические госорганы, наряду с виндикационной (петиторной), также и особой владельческой (поссессорной) защитой? Ни в арбитражной, ни в судебной практике мы не встретили решений, посвященных этому вопросу. Он не поставлен, насколько мы могли проследить, и в цивилистической литературе. Но и в литературе восстановительного периода, и в работах последних лет ряд цивилистов выступил с более или менее определенными заявлениями о наличии в советском гражданском праве самого института владельческой защиты - обычно со ссылкой на ст. 170 ГК, предоставляющую нанимателю "право судебной защиты против всякого нарушителя его владения, в том числе и против собственника"[1022], и с утверждением, что, "поскольку в отдельных статьях... владельческая защита предоставляется даже несобственнику-нанимателю, постольку нет никаких оснований не предоставлять ее собственнику"[1023].

Эти ссылки и утверждения являются результатом недостаточно четкого разграничения между петиторной защитой владения, предпосылкой которой является наличие правового основания (титула) владения вещью (типичный пример - виндикационный иск собственника), и поссессорной (так называемой "владельческой") защитой, предпосылкой которой является фактическое господство над вещью, независимо от титула владения.

В статьях, посвященных вопросу о защите фактического владения[1024], нам приходилось уже указывать, что советское гражданское право, в отличие от буржуазного, не устанавливает поссессорной защиты владения. Говоря о владении и его защите, ГК понимает под ним всегда владение, опирающееся на какой-либо титул: на право собственности (ст. 58 и 59), на залоговое право (ст. 98), на право по договору имущественного найма (ст. 170) или по договору комиссии (ст. 275-д)[1025]. Равным образом на соответствующий титул опирается и владение застройщика, подрядчика, получившего вещь для выполнения каких-либо работ над нею, владение перевозчика и поклажепринимателя, в частности лица, получившего на хранение вещь, описанную судебным исполнителем (ст. 280 ГПК). Владение всех названных лиц является законным владением (так называемым "титулованным" владением), в противоположность "чужому незаконному владению", о котором говорит ст. 59 ГК. Владение каждого из них имеет свои особые реквизиты и защищается различными юридическими средствами - в соответствии с различием в юридической природе того права, в силу которого каждый из них владеет вещью. Отметим также, что в одних случаях охрана владения объединена с охраной пользования, как это имеет обычно место в отношении собственника, арендатора или нанимателя, в других же - осуществляется как охрана "голого" владения; такова охрана владения перевозчика или поклажепринимателя.

Итак ни ГК, ни ГПК не предусматривают особых владельческих исков, посредством которых защищалось бы фактическое владение как таковое - независимо от всякого титула, от вопроса о праве на владение. Чтобы убедиться окончательно в этом, мы должны проанализировать действительную сущность и назначение владельческой (поссессорной) защиты в тех правовых системах, которым она известна. Этот анализ позволит нам вместе с тем ответить и на вопрос, должен ли каждый владелец вещи в СССР в споре по поводу своего владения вещью всегда "иметь за собой" тот или иной титул, получает ли он защиту лишь при наличии надлежаще обоснованного права на владение спорной вещью.

Если мы проследим долгий путь развития владельческой защиты от римского права до последних буржуазных кодексов[1026], мы можем констатировать в этом развитии две тенденции: 1) постепенное расширение круга фактических владельцев, которым предоставляется владельческая защита; 2) постепенный отказ от строгого разграничения поссессорного и петиторного процессов.

Римское право охраняло путем владельческой защиты лишь владение в виде собственности (точнее, владение для себя, владение от своего имени - suo nomine) и лишь некоторые виды владения от чужого имени (alieno nomine): 1) владение кредитора по залогу; 2) владение секвестрария, получавшего от тяжущихся спорную вещь на хранение; 3) владение прекариста, получавшего безвозмездно и до востребования вещь от собственника (обычно на случай длительного отсутствия последнего); 4) владение эмфитевта и суперфициария, имевших в наследственном пользовании чужие участки для сельскохозяйственной обработки (emphiteusis) или для возведения строения (superficies). Напротив, не получали владельческой защиты и признавались простыми держателями (detentor), а не владельцами (possessor): обычный арендатор или наниматель - в отличие от эмфитевта и суперфициария; обычный поклажеприниматель (депозитарий) - в отличие от секвестрария; лицо, получавшее вещь в ссуду (т.е. в обычное безвозмездное пользование), - в отличие от прекариста. Интересы имущих классов не требовали владельческой защиты для названных лиц, принадлежавших, как правило, к экономически слабейшим группам населения. Фактическое же осуществление сервитутов (в частности, узуфрукта) получало владельческую защиту не в качестве владения вещью, а в качестве владения правом (juris quasi possessio)[1027].

Феодальное право, с его системой бесконечно раздробленных вещных прав, защищало фактическое владение в значительно более широких размерах, чем римское право, - как владение вещами, так и в особенности владение правами. Право на защиту имел по существу каждый, кто в какой-то мере - самостоятельно или несамостоятельно - осуществлял фактическое господство над вещью, за исключением, конечно, тех, кому феодальное право вообще отказывало в правовой защите. С этим расширением круга защищаемых владельцев средневековым юристам пришлось считаться и в период рецепции римского права: пандектное право значительно расширило рамки владельческой зашиты по сравнению с классическим римским правом, распространив ее, в частности, на арендаторов и нанимателей. В том же направлении действовало и каноническое право, сыгравшее большую роль в развитии средневековой владельческой защиты[1028].

Буржуазная революция во Франции привела, правда, к преобладанию римских принципов владельческой защиты, как более отвечавших всему строю освобожденной от феодальных пут "чистой частной собственности". Гражданский кодекс не предоставил владельческой защиты ни арендатору и нанимателю, ни поклажепринимателю, ни ряду других владельцев alieno nomine (ср. ст. 2228, 2230-2231 и 2236). Французская доктрина, за немногими исключениями, вплоть до последнего времени осталась на той же позиции и не пошла дальше академического пожелания о распространении владельческой защиты на арендаторов и нанимателей[1029].

На той же позиции остаются по существу и другие законодательства романской группы. Книга вторая Итальянского гражданского уложения, утвержденная 30/I 1941 г., определяет владение как власть над вещью, которая проявляется в деятельности, соответствующей осуществлению (exercizio) собственности или иного вещного права. Лишь владелец имеет право на владельческую защиту в полном объеме. Простой держатель пользуется ею лишь в случае насильственного или тайного лишения владения, если притом имущество не находится в его руках в силу службы или гостеприимства (ст. 328, 354 и 356)[1030].

Напротив, в Германии и арендатор, и наниматель, пользовавшиеся владельческой защитой на основании пандектного права и отдельных партикулярных кодексов (например, Прусского земского уложения 1794 г.)[1031], сохранили ее и после издания Гражданского уложения 1896 г. Последнее признало владением всякое фактическое (реальное) господство над вещью и отказало во владельческой защите лишь так называемому Besitzdiener'y: лицу, осуществляющему господство над вещью в интересах другого лица, и притом в его домашнем хозяйстве или предприятии, либо находящемуся с этим другим лицом в аналогичных отношениях, в силу которых оно обязано следовать его указаниям в отношении вещи (§ 854-855). На ту же позицию стали Швейцарское гражданское уложение, правда без особого упоминания о Besitzdiener'e в самом законе (§ 915), и Китайское гражданское уложение (§ 940 и 942).

Распространение буржуазным законодателем владельческой защиты на арендаторов, нанимателей и других лиц, владеющих вещью от чужого имени (alieno nomine), обусловлено рядом причин.

Во-первых, в отличие от Рима в буржуазном обществе арендаторами и нанимателями являются не только социально слабейшие группы населения, но и широкий круг лиц, принадлежащих к имущим классам. Во-вторых, владельческая защита арендатора, нанимателя, поклажепринимателя, - перевозчика и других владельцев alieno nomine диктуется интересами самих собственников, поскольку владелец alieno nomine защищает в порядке поссессорного процесса имущество того же собственника. В-третьих, в отличие от римского права, не допускавшего владения двух лиц в отношении одной и той же вещи[1032], Германское гражданское уложение объявило владельцем и собственника вещи, и лицо, получившее ее от собственника на том или ином титуле: узуфруктуария, кредитора по залогу, арендатора, нанимателя, поклажепринимателя, - и вообще лицо, получившее вещь от собственника в силу какого-либо аналогичного отношения, на основании которого оно управомочено или обязано владеть этой вещью (§ 868). В таком случае собственник вещи признается посредственным владельцем (mittelbarer Besitzer), а лицо, владеющее той же вещью в силу одного из указанных оснований, - непосредственным владельцем (unmittelbarer Besitzer). Иначе говоря, предоставление арендатору, нанимателю и иным владельцам alieno nomine права на владельческую защиту не лишает собственника права на ту же защиту в отношении его вещи. В-четвертых, признание за арендатором и нанимателем права на владельческую защиту, не затрагивая действительных интересов буржуазных собственников, являлось в то же время одним из средств социальной демагогии, потребность в которой для германской (как и для всякой) буржуазии усилилась с переходом к империалистической стадии капитализма[1033].

Таким образом, современное буржуазное право предоставляет владельческую защиту, как правило, каждому, осуществляющему фактическое господство над вещью, и отказывает в ней лишь тем, кто, осуществляя это фактическое господство над вещью другого лица, находится в то же время в непосредственном личном подчинении у этого лица (домашний слуга, продавец в магазине, сторож на складе и т.п.).

Вторая тенденция, которую можно проследить в истории защиты владения, хотя и менее ясно, чем тенденцию к расширению круга защищаемых владельцев, проявляется в постепенном отказе от строгого разграничения поссессорного и петиторного процессов. В отличие от римского права, строго отграничивавшего владение от собственности[1034] и вместе с тем поссессорный процесс - от петиторного, феодальное право - с его отсутствием резкого различия между Gewere (средневековой формой владения), с одной стороны, и правом собственности - с другой, не проводило резкой грани между поссессорным и петиторным процессами. До рецепции римского права спор о владении был по существу первой стадией: единого судебного процесса, который нередко обрывался на этой стадии урегулированием вопроса о владении, но мог перейти и во вторую стадию: в разрешение вопроса о праве[1035]. Possessorium ordinarium (ординарный владельческий иск) в пандектном праве, постепенно превратившийся в иск, основанный на более раннем владении, тем самым приобрел в известной мере петиторный характер[1036]. Французское буржуазное право вновь подчеркнуло строгую раздельность поссессорного и петиторного процессов (ст. 25 Гражданского процессуального кодекса). Поскольку, однако, ст. 2279 Гражданского кодекса, вслед за дореволюционным правом, приравняла владение движимостью к титулу ("En fait de meubles, la possession vaut titre"), поссессорный процесс по отношению к движимостям вообще отпал, так как всякий спор о владении движимостью по требованию заинтересованной стороны немедленно должен превратиться в спор о праве на спорную вещь.

Германское гражданское уложение, сохраняя в принципе раздельность поссессорного и петиторного процессов, тем не менее допустило возможность ссылки со стороны нарушителя на то, что нарушение им владения не было запрещенным самоуправством (§ 863), т.е. допустило по существу петиторные возражения в поссессорном процессе[1037]. Еще резче та же тенденция проявилась в Швейцарском гражданском уложении, разрешившем ответчику в поссессорном процессе немедленно доказать свое "лучшее право" (ein besseres Recht), на основании которого он мог бы потребовать вещь от истца (§ 927)[1038]. Это - последний этап в истории развития поссессорной защиты[1039].

Расширение круга защищаемых владельцев и отказ от строгого разграничения петиторного и поссессорного процессов позволяют наиболее правильно раскрыть действительную сущность владельческой защиты, дать то обоснование защиты владения, которое настойчиво пыталась установить буржуазная юридическая наука XIX в., начиная с известной работы Савиньи. Савиньи усматривал основание защиты владения в защите личности против всякого насилия; нарушение владения представлялось ему противоправным деянием (Unrecht) - насилием против личности[1040]. По существу в той же плоскости искали основание защиты владения Ганс, Пухта и Брунс, более резко подчеркивавшие лишь, что при защите владения дело идет об охране воли личности, ибо во владении находит свое проявление или овеществление (Verkorperung) воля лица[1041]. Иеринг видел в защите владения необходимое дополнение к защите собственности. Он трактовал владение как реальность или действительность собственности (Tatsäclichkeit des Eigentums) и утверждал: "Где нет собственности, там нет и владения... Где собственность, там и владение"[1042]. Шталь и вслед за ним Дернбург считали, что цель защиты владения заключается в охране фактического состояния[1043], фактического общественного порядка, установившегося распределения хозяйственных благ[1044]. Авторы объяснительной записки к Германскому гражданскому уложению усматривали обоснование защиты владения в охране общественного мира (Rechtsfrieden)[1045], иначе говоря, - в борьбе с самоуправством. Попытку обосновать защиту владения идеей борьбы с самоуправством, как с нарушением общественного мира, делали еще в 30-х гг. XIX в. Рудорф и Морошкин[1046], но наибольшую популярность среди буржуазных цивилистов эта идея получила с конца XIX в., когда с ней стали связывать и историческое обоснование самого возникновения владельческой защиты в Риме[1047].

Ни одна из приведенных теорий не раскрывает сущности владельческой защиты как специфического средства правовой охраны интересов господствующих классов. Сделанные отдельными буржуазными юристами попытки объяснить отказ римских юристов от распространения владельческой защиты на арендаторов и нанимателей экономической слабостью и зависимостью последних[1048] еще не раскрывают классовой сущности владельческой защиты в антагонистическом обществе. Классовая ограниченность помешала найти правильное решение проблемы владельческой защиты и тем буржуазным юристам, которые яснее других представляли себе юридический механизм этой защиты. Мы имеем в виду положение Иеринга о том, что владение защищается не ради него самого, а ради того права, которое за ним скрывается, что за владением предполагается право собственности, для защиты которого владельцу предоставляется особое - упрощенное, облегченное - средство защиты права собственности: поссессорные иски. Но даже и в понимании юридического механизма владельческой защиты Иеринг допустил серьезную ошибку. Он слишком тесно связал владельческую защиту с правом собственности, вместо того чтобы поставить проблему владельческой защиты, как особого средства защиты презюмируемых в лице владельца прав вообще[1049]. Характерно, что Иеринг уже в первой работе о владении, наряду со своей излюбленной идеей владения, как реальности собственности, формулировал и более общее понятие владения, как реальности прав (длительно осуществляемых прав)[1050]. Если бы он не был в такой власти своей отправной и основной идеи о неразрывной связи владения и собственности[1051], он сумел бы правильнее оценить и juris quasi possessio - не как владение правами, а как более ограниченное - по сравнению с собственностью - господство над вещью.

Правильное понимание этой последней проблемы является одним из необходимых условий построения единого понятия владения, как "внешней оболочки" того или иного права на вещь, и единого понятия владельческой защиты, как особого средства защиты прав, презюмируемых в лице владельца[1052]. Ибо сущность и назначение владельческой защиты заключаются именно в создании упрощенного, облегченного способа защиты тех же самых прав, которые охраняются при помощи петиторных средств защиты.

Поскольку вещи в подавляющем большинстве случаев находятся во владении тех, кто имеет право на владение ими: право собственника, залогодержателя, арендатора, нанимателя и т.д., владельческая защита служит в первую очередь интересам тех, за кем действующий правопорядок закрепляет максимальную сумму прав, т.е. имущих классов любого антагонистического общества. Наряду с тем владельческая защита дает экономически и политически сильнейшим классам и группам возможность использовать владельческую защиту при наличии прорыва в правовой системе или ослабления закрепленной в законе системы имущественных прав, когда охрана фактических владельцев (beati possidentes!) из охраны управомоченных превращается в охрану захвата у слабейшего его имущества сильнейшим. При феодальном строе это проявлялось особенно наглядно, но даже и тогда в этом сказывалось стремление путем охраны фактического владения закрепить и охранить новое - созданное на путях "кулачного права" - распределение имущественных благ, охранить его путем упрощенных средств защиты как созданное новым насилием "право".

В условиях более урегулированного правопорядка - подчеркнем это еще раз - владельческая защита принципиально направлена, однако, только на защиту действительно управомоченных, на защиту тех, чьи интересы данное государство охраняет и в чьем лице оно имеет основания предполагать наличие того или иного права на владение вещью. Ибо в условиях нормальной общественной жизни вещи в подавляющем большинстве случаев находятся во владении тех, кто имеет то или иное право на владение ими.

Итак, в поссессорном процессе дело идет - принципиально - не о защите какого-то иного права или фактического положения, отличного от правового, а лишь об упрощенном способе защиты тех же самых прав, которые защищаются, но только более сложными способами, и в петиторном процессе. Подобной упрощенной защитой может в отдельных случаях воспользоваться и неуправомоченный - даже вор - против собственника или иного управомоченного, но это лишь неизбежная дань одного из тысячи собственников и иных управомоченных, за счет которой остальные 999 собственников и иных управомоченных пользуются облегченной защитой своих прав. Чтобы уменьшить и этот риск, создаваемый провизорной - до разрешения спора о праве - защитой одного неуправомоченного, Швейцарское гражданское уложение[1053], мы видели, допускает петиторные возражения в самом поссессорном процессе - в таких пределах, чтобы не подорвать простоты и удобств этого процесса для управомоченного: при условии немедленного представления им ясных доказательств своего лучшего права на вещь (§ 927). Но и швейцарский поссессорный процесс остается все же поссессорным процессом, ибо:

1) владельческая защита обеспечивается тому, кто имеет действительное господство (власть) над вещью (§ 919 Гражданского уложения)[1054], т.е. фактическое - физическое или хозяйственное - господство над вещью, независимо от права (титула) на нее;

2) швейцарское право, как и все другие правовые системы, устанавливающие особую владельческую (поссессорную) защиту, принципиально не допускает ссылок на право (титул) в поссессорном процессе; отмеченная выше тенденция к постепенному отказу от строгого разграничения поссессорного и петиторного процессов все же не устраняет ни принципиального, ни практического различия между ними; в частности, § 927 Швейцарского гражданского уложения допускает ссылку ответчика на его "лучшее право на вещь" только в виде исключения, только при условии немедленного представления им ясных доказательств этого "лучшего права", иначе говоря - в пределах, не подрывающих простоты и удобств поссессорного процесса для самих управомоченных лиц;

3) решение суда в поссессорном процессе имеет провизорный (предварительный) характер - оно защищает неуправомоченного владельца, одержавшего победу в поссессорном процессе, лишь до решения вопроса о праве на ту же вещь в петиторном процессе[1055].

Достаточно сопоставить описанную владельческую (поссессорную) защиту с защитой владения нанимателя, предусмотренной ст. 170 ГК, которую ряд цивилистов объявляет владельческой защитой именно в смысле особой поссессорной защиты[1056], чтобы убедиться в их принципиальном и практическом различии.

Во-первых, владение нанимателя в СССР, как всякое владение, также представляет собой фактическое (физическое или хозяйственное) господство над нанятым имуществом, но оно охраняется не независимо от права нанимателя на него, а именно потому, что нанимателю принадлежит право владения и пользования имуществом.

Во-вторых, наниматель для защиты своего владения против нарушителя этого владения должен прежде всего сослаться на свое право нанимателя, на свое право владеть имуществом, переданным ему во владение и пользование в силу договора найма (ср. ст. 120 и 157-158 ГК). Если, как мы увидим ниже, он может в известных - очень ограниченных пределах - получать некоторую защиту, ссылаясь лишь на факт своего владения нанятым имуществом, то это - лишь исключение из общего правила, отпадающее тотчас же, как только противная сторона, суд, даже привлеченное к участию в процессе третье лицо либо прокурор, если он участвует в процессе, поставят перед судом вопрос о праве нанимателя на нанятое имущество, на владение и пользование им. Правовые системы, применяющие поссессорную защиту, как мы. видели, либо вообще исключают ссылки на право (петиторные возражения) в поссессорном процессе[1057], либо допускают их лишь в виде исключения из общего правила и в очень ограниченных пределах[1058].

В-третьих, в поссессорном процессе суд обязан вынести решение в пользу стороны, имеющей право на защиту ее фактического господства над вещью, хотя бы за этим фактическим господством не стояло право на вещь. Это решение имеет, как мы видели, провизорный характер для ответчика, но это все же решение, которым заканчивается данный - поссессорный - процесс. Вопрос о праве на вещь должен быть разрешен, как правило, во втором - петиторном - процессе, который может быть немедленно возбужден о том же самом имуществе между теми же сторонами. В СССР, как мы покажем ниже, подобное провизорное решение суда, которым будет временно урегулирован вопрос о владении спорным имуществом, возможно лишь в порядке отложения дела (ст. 107 ГПК) и вынесения частного определения о судьбе спорного имущества (например, в порядке обеспечения иска по ст. 87 ГПК), причем советский суд вправе оставить имущество во владении фактического владельца или передать его другой стороне, либо третьему лицу, либо подлежащему госоргану. Вопрос о праве на вещь будет решаться в том же самом процессе - по его возобновлении.

Нужны ли дальнейшие доказательства нашего положения о том, что защита владения нанимателя по ст. 170 ГК, равно как и защита владения собственника по ст. 59 и 60 ГК или всех иных управомоченных по какому-либо титулу на владение имуществом, как петиторная защита[1059] и принципиально, и практически отличается от владельческой (поссессорной) защиты в собственном смысле этого понятия?[1060]

Мы убедимся, однако, в этом еще раз, когда установим, что, несмотря на отсутствие в советском праве особой владельческой защиты, фактический владелец, лишенный возможности сослаться на какой-либо титул своего владения, тем не менее в ряде случаев может получить некоторую правовую защиту и в СССР. Чтобы обрисовать полнее позицию подобного владельца, мы должны выйти за пределы гражданского права и процесса.

1. Общая уголовно-правовая защита от кражи, разбоя, присвоения чужого имущества и самоуправства, предусмотренная указом от 4/VI 1947 г. об усилении охраны личной собственности граждан[1061] и ст. 90 и 168 УК, распространяется бесспорно и на фактического владельца. Похищенное у него имущество, как вещественное доказательство, должно быть возвращено владельцу в порядке п. 4 ст. 69 и ст. 67 УПК. В силу того же п. 4 ст. 69 УПК, в случае спора о принадлежности вещественных доказательств, подобный спор "подлежит разрешению в порядке гражданского судопроизводства". Ну, а если никто спора не возбуждает? Вправе ли суд по своей инициативе потребовать доказательства титула от владельца похищенных у него и отобранных от вора вещей? Бесспорно, вправе - и сделает это всякий раз, когда право обокраденного на владение этими вещами возбудит у него сомнение. Но вряд ли кто-нибудь будет утверждать, что суд всегда обязан ставить по своей инициативе вопрос о титуле владения или что он всегда на практике это делает. Поэтому в ряде случаев - может быть, даже в большинстве случаев - фактический владелец получит уголовно-правовую защиту от кражи и т.д. независимо от титула владения.

2. Равным образом и административные органы не обязаны и на практике далеко не всегда проверяют титул владельца вещи при возврате ему таковой. Стол находок возвратит вещь утерявшему ее, если он правильно укажет ее признаки. Вправе ли стол находок потребовать доказательств права на владение утерянной вещью, если у него возникнет обоснованное сомнение в управомоченности владельца? Думаем, что вправе, но не сомневаемся, что стол находок в подавляющем большинстве случаев ограничивается простой проверкой указанных владельцем признаков вещи, не ставя вопроса о его праве на владение этой вещью. Следовательно, и при столкновения с административными органами фактический владелец в ряде случаев получит защиту независимо от наличия у него права на владение.

3. На фактического владельца распространяется и действие ст. 13 УК о необходимой обороне против посягательства на личность и права обороняющегося. В этих случаях суд также лишь вправе, но не обязан поставить вопрос о титуле на владение тем имуществом, при защите которого фактический владелец вынужден был прибегнуть к необходимой обороне.

4. В переводе на язык гражданского права это право на необходимую оборону равносильно праву фактического владельца на самозащиту против запрещенного самоуправства (ср. ст. 90 УК), в частности против насильственного нарушения его владения. Фактический владелец вправе не только сопротивляться запрещенному самоуправству, но и искать - не только путем предъявления гражданского иска в порядке уголовного судопроизводства (ст. 14 УПК), но и в порядке гражданского судопроизводства - убытки, причиненные его имуществу (ст. 403 ГК) самоуправными действиями нарушителя его владения. Вправе ли суд - уже в порядке гражданского судопроизводства - поставить вопрос о титуле владения в этом случае? Обязан ли он это сделать?

Мы подошли к вопросу об общей позиции советского суда по отношению к фактическому владельцу в гражданском процессе.

ГК не устанавливает в пользу владельца вещи той презумпции права собственности, которую в различной по внешней редакции, но в одинаковой по своему существу форме устанавливают в пользу владельца движимых вещей буржуазные кодексы[1062]. Практика не могла, однако, ни уклониться от решения этого вопроса, ни полностью отказаться от применения презумпции права собственности в пользу фактического владельца - в пределах, совместимых с основными принципами советского гражданского права. НКЮ УССР разъяснил, что "владелец имущества предполагается собственником его, пока противное не доказано, т.е. пока кто-либо другой не доказал большего, лучшего права на это же имущество" (циркуляр НКЮ УССР 1922 г., N 54)[1063]. Иную отправную позицию заняла ГКК Верховного Суда РСФСР в приведенном выше определении от 11/III 1924 г.: "... надо отбросить старое положение, не вошедшее в гражданские законы РСФСР и противоречащее им, что всегда фактический владелец предполагается собственником, пока не будет доказано противоположное. Такая постановка вопроса возможна разве только в спорах между частными лицами одного класса (трудящимися или нетрудящимися между собой), но в спорах государства с частным лицом, особенно из нетрудящихся, должна быть установлена презумпция в пользу государства"[1064]. Таким образом, отрицая, что указанная презумпция имеет общее значение для всей области гражданско-правовых отношений, ГКК Верховного Суда РСФСР не отвергала все же возможности применения ее в спорах между лицами, принадлежащими к одному классу, и устанавливала лишь недопустимость ее применения против государства. Напротив, Пленум Верховного Суда РСФСР в известном разъяснении от 29/VI 1925 г. совершенно не коснулся вопроса о допустимости или недопустимости презумпции права собственности в пользу фактического владельца между лицами одного класса и без каких-либо оговорок установил, что "по законам РСФСР создается общее предположение о том, что всякое спорное имущество на территории РСФСР является государственным, пока не установлено противоположное"[1065]. ГКК Верховного Суда РСФСР в докладе о своей работе за 1926 г., ссылаясь на указанное разъяснение Пленума и свои собственные определения по вопросу о презумпции государственной собственности, вновь оговорила возможность применения презумпции права собственности в пользу фактического владельца "только в спорах между частными лицами одного класса"[1066]. Пленум же Верховного Суда РСФСР 20/VI 1927 г. категорически исключил из мотивов одного из определений ГКК ссылку на то, что "собственником движимого имущества является фактический владелец, пока противное не будет доказано", как противоречащую разъяснению Пленума 29/VI 1925 г. и к тому же воспроизводящую неизвестное советскому закону деление имуществ на движимые и недвижимые[1067].

Мы не думаем, однако, чтобы некоторое различие в формулировках между разъяснениями Пленума и определениями ГКК являлось выражением различия в самой постановке вопроса о презумпции права собственности в пользу фактического владельца между лицами одного класса, тем более что в только что приведенном случае дело шло о споре частного лица с государством. Вряд ли и Пленум Верховного Суда РСФСР имел в виду полностью исключить применение презумпции права собственности в пользу фактического владельца в тех случаях, когда это не противоречит интересам социалистического государства. Ибо подобная презумпция, исходящая из простого признания того факта, что имущества в подавляющем большинстве случаев находятся во владении их собственников или лиц, имеющих иное право на владение ими, обусловлена самим порядком разрешения гражданско-правовых споров, вытекает из основных принципов учения о доказательствах в советском праве, из обязанности каждой стороны "доказать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основание своих требований и возражений" (ст. 118 ГПК). Нужно лишь уточнить условия и пределы применения этой презумпции. Достаточно поставить дилемму: 1) должен ли суд при разрешении всякого спора в порядке гражданского судопроизводства всегда требовать от владельца доказательств его права на владение спорной вещью или 2) он должен всегда решать спор в пользу фактического владельца, если другая сторона не доказала своего права на владение вещью (мы расширяем, таким образом, рамки вопроса и говорим не только о праве собственности, но и о праве на владение, принадлежащем несобственнику: арендатору, перевозчику, поклажепринимателю и т.д.)? Совершенно очевидно, что в условиях советского гражданского процесса с точки зрения советского права, отрицающего формально-юридический подход к процессуальным отношениям и устанавливающего активную роль суда (ст. 5 ГПК)[1068], решение лежит где-то между этими двумя крайними позициями. Нельзя обязать суд каждый раз проверять титул любого владельца вещи: это крайне усложнило бы работу суда и вместе с тем бесцельно отяготило бы процессуальное положение трудящихся, обращающихся к суду. На практике суд далеко не всегда требует доказательств титула владения от фактического владельца вещи. Если кто-либо нанесет ущерб имуществу, находящемуся в моем владении, суд не обязан и на практике обычно не проверяет моего права на владение имуществом. Если я сдал вещь на хранение, и поклажеприниматель по каким-либо основаниям отказался вернуть ее мне, не оспаривая моего права на самую вещь, суд также не обязан проверять мой титул. Достаточно доказать, что именно я сдал ее на хранение и что у ответчика нет законных оснований, вытекающих из договора поклажи или иных, для отказа в возврате мне вещи.

Итак и в СССР в ряде случаев фактический владелец получает защиту своего владения, независимо от наличия какого-либо права на это владение. Это не равносильно, однако, ни приравнению владения вещью к титулу в смысле ст. 2279 Французского гражданского кодекса, ни презумпции права собственности в пользу владельца движимой вещи в смысле § 1006 Германского гражданского уложения или § 930 Швейцарского гражданского уложения. В буржуазных странах подобная презумпция представляет собой такую презумпцию (praesumptio juris), которая обязывает суд присудить вещь фактическому владельцу, если противная сторона не докажет своего права на нее. Советский суд вправе, независимо от какого-либо возражения другой стороны, поставить, в порядке ст. 5 ГПК, по собственной инициативе вопрос о титуле владения, известить немедленно, в порядке ст. 172 ГПК, соответствующий госорган, для которого спорное имущество может представить интерес, и т.п. Суд вправе также, в порядке ст. 107 ГПК, отложить дело до представления доказательств о праве на владение спорной вещью и вынести при этом частное определение о судьбе спорного имущества (например, в порядке обеспечения иска по ст. 87 ГПК). Тем самым суд провизорно (предварительно) разрешит и вопрос о владении спорным имуществом, причем, в отличие от позиции буржуазного суда в поссессорном процессе, всецело от суда зависит оставить имущество во владении фактического владельца, передать его другой стороне или третьему лицу, либо подлежащему госоргану. В буржуазном, равно как в римском или феодальном поссессорном процессе, подобное провизорное решение определяло дальнейшую расстановку сторон в петиторном процессе и нередко (в особенности в средние века) являлось не провизорным, а окончательным решением вопроса о судьбе спорного имущества, если проигравшая поссессорный процесс сторона так же не обладала доказательствами своего права на владение вещью, как и ее противник (beati possidentes!). Возможны ли аналогичные случаи у нас? Что произойдет, если в назначенный судом срок ни одна из сторон не явится к разбору дела? Суд может в этом случае, в порядке ст. 100 ГПК, вынести определение о прекращении дела производством - и тем самым спорное имущество останется за фактическим владельцем, если оно было оставлено за ним первым частным определением суда. Иначе говоря, эффект этого - провизорного - определения суда был бы практически равносилен эффекту аналогичного решения суда в поссессорном процессе. Это не значит, однако, что в советском гражданском праве уже и в настоящий момент имеется поссессорная защита фактического владения. Советский суд в любой стадии процесса не только по просьбе другой стороны, но и по собственной инициативе может поставить вопрос о титуле, о праве фактического владельца на владение спорным имуществом.

Таким образом, фактическое владение поставлено в советском праве под активный контроль суда. Если фактический владелец на практике в ряде случаев получает защиту независимо от титула его владения, в этом нет никакой опасности для социалистического общества или для отдельных граждан, заинтересованных в судьбе того же имущества, ибо в любом сомнительном случае суд вправе немедленно проверить - и на практике проверяет - титул владельца. Но пока этой проверки не произведено, фактический владелец - как добросовестный, так и недобросовестный - практически пользуется защитой в указанных нами пределах.

Следует ли идти дальше и вводить в советское гражданское право владельческую (поссессорную) защиту, как это было сделано в 1922 г. ст. 26 ЗК РСФСР в целях охраны прав трудовых землепользователей?

Мы не видим в этом никакой необходимости. Если бы в советское гражданское право был введен институт владельческой защиты, то в силу специфических особенностей советского гражданского процесса и в соответствии с самой природой владельческой защиты как защиты презюмируемого в лице владельца права советский законодатель должен был бы допустить перевод поссессорного процесса в петиторный в значительно более широких размерах, чем это сделал даже § 927 Швейцарского гражданского уложения, т.е. по существу в тех же пределах, в каких советский суд и в настоящее время в любой стадии процесса может - по просьбе другой стороны или участвующих в процессе третьих лиц, по требованию прокурора (в случае его участия в процессе) или по собственной инициативе - поставить вопрос о титуле владения перед каждым фактическим владельцем. Если учесть, что и в самом буржуазном праве владельческая защита - при существующей системе ипотечных книг и записей для прав на недвижимости и при презумпции права собственности в пользу владельца движимости - в значительной мере утратила практическое значение, а в наших условиях имела бы еще меньшее значение, то следует признать излишним введение в наше гражданское право и гражданский процесс особой владельческой (поссессорной) защиты. Введение владельческой защиты с сохранением за всеми участниками процесса широкого права превращения любого поссессорного процесса в петиторный было бы равносильно отказу от действительного разграничения поссессорного и петиторного процессов. Сужение же прав суда, прокуратуры или госорганов, привлеченных в порядке ст. 172 ГК РСФСР к участию в поссессорном процессе, противоречило бы основным началам советского гражданского права и процесса, обеспечивающим активный контроль государства над всеми гражданско-правовыми отношениями. Огромное перемещение имуществ, имевшее место за годы Великой Отечественной войны, привело к тому, что целый ряд имущественных объектов находится в настоящее время у фактических владельцев, одни из которых получили их от собственников этих имуществ - в связи с их мобилизацией или эвакуацией, другие же завладели ими самовольно или получили их из рук военных властей, партизанских отрядов и местных Советов в военные годы. Тем из фактических владельцев, кто потерял в связи с войной свое личное имущество и для кого попавшее в их владение не преступным путем имущество является жизненно необходимым, кто добросовестно заботился о нем, законодатель мог бы помочь путем издания специального закона, аналогичного прим. 1 к ст. 59 ГК, либо путем введения института приобретательной давности[1069], причем и их владение подпадет при всяком возможном конфликте под такой же контроль суда, как и владение всех остальных фактических владельцев. Что же касается этих "остальных" владельцев, в особенности завладевших самовольно разнообразными объектами личной, кооперативно-колхозной и государственной собственности (не изъятыми из оборота) в годы войны, в частности трофейным имуществом, то по отношению к ним в особенности было бы нецелесообразно вводить поссессорную защиту и тем облегчать им возможность, при частой неизвестности собственников находящегося в их фактическом владении имущества, удерживать в своем владении имущество, которое в качестве бесхозяйного подлежит переходу в собственность государства (ст. 68 ГК РСФСР) или принадлежало и ранее государству, но ускользало бы из-под контроля суда именно благодаря наличию поссессорных исков в распоряжении фактических владельцев.

Приведенные соображения об общей постановке проблемы защиты фактического владения в советском праве могут послужить отправным моментом и для разрешения вопроса о владельческой защите государственной социалистической собственности.

Все описанные выше средства защиты, обеспечиваемые фактическому владельцу уголовным, административным и гражданским (как материальным, так и процессуальным) правом, могут быть, конечно, использованы и социалистическим госорганом, если бы он оказался не в состоянии в момент нарушения его владения доказать свое право (титул) на владение. Само собой разумеется, что случаи такого рода по отношению к социалистическим госорганам возможны значительно реже, чем по отношению к отдельным гражданам и даже по отношению к кооперативно-колхозным и иным общественным организациям. Надлежащая постановка учета всех основных и оборотных средств, которой потребовала XVIII партконференция от всех социалистических госпредприятий[1070], и аналогичные меры, проводимые всеми остальными госорганами под контролем своих ведомств и Министерства государственного контроля[1071], обеспечивают социалистическим госорганам возможность представления необходимых доказательств их прав на владение, как правило, каждым имущественным объектом, находящимся в их непосредственном оперативном управлении. Тем не менее изредка и госорганы оказываются не в состоянии представить эти доказательства в момент арбитражного или судебного спора, и тогда вопрос о формах, условиях и пределах защиты фактического владения может получить практическое значение и для них. Если по отношению к отдельным гражданам социалистический госорган - в исключительных случаях, при наличии указанных выше условий[1072] - мог бы сослаться на презумпцию права государственной социалистической собственности, то в спорах с другими госорганами он может использовать лишь обычную презумпцию владельца-ответчика и потребовать, чтобы истец доказал свой иск. Как было уже отмечено, в условиях советского гражданского процесса подобное требование отнюдь еще не гарантирует владеющему госоргану-ответчику оставления за ним спорного имущества, если даже истец не имеет доказательств своего права на это имущество. Иначе говоря, презумпция в пользу владельца-ответчика в спорах между социалистическими госорганами еще в большей мере отличается от презумпции, устанавливаемой буржуазными гражданскими кодексами, чем презумпция в спорах между отдельными гражданами. В особенности же арбитраж и суд не связаны при решении всех этих вопросов теми рамками и условиями, которыми они были бы связаны в случае распространения поссессорного процесса и на споры между госорганами[1073].

Предотвратить возможные неясности и неправильности на этом пути, проистекающие из смешения поссессорной защиты с известной советскому праву петиторной защитой различных видов владения, начиная с права владения собственника (ст. 59 ГК РСФСР) и нанимателя (ст. 170 ГК РСФСР) и кончая правами владения поклажепринимателя или перевозчика, является в настоящий момент целью данного нами анализа этой проблемы.

Примечания:

[1022] Ср.: И.Б. Новицкий. Имущественный наем, 1923, стр. 21–25; более сдержанно – в позднейшей работе "Право собственности" (1925, стр. 32). – И.С. Перетерский. Имущественный наем. Сб. "Советское хозяйственное право", ГИЗ, 1926, стр. 36–37. В отличие от И.Б. Новицкого, предоставлявшего владельческую защиту и наймодателю (Имущественный наем, стр. 25), И.С. Перетерский признавал ее только за нанимателем (стр. 37).

[1023] Д.М. Генкин, учебн. "Гражданское право", 1944, т. I, стр. 223. Равным образом и Г.Н. Амфитеатров в докладе об "Активной и пассивной легитимации при виндикации в советском праве" на научной сессии ВИЮН 1–6 июля 1946 г. исходил из наличия в советском праве двух важнейших институтов – собственности и владения – и наряду с "титулованным" владением подверг анализу владение, как "всякое фактическое господство над вещью", под углом зрения применимости или неприменимости к подобному фактическому господству над вещью римско- и германско-правовых понятий, относящихся именно к фактическому владению как особому институту (цит. Сборник тезисов научной сессии ВИЮН, 1946, стр. 34–36).

[1024] Проблема защиты фактического владения (Советское государство и право, 1941, N 4, стр. 120). Защита фактического владения в условиях мирного и военного времени (Уч. труды ВИЮН, вып. IX, 1947).

[1025] Хотя ст. 275-д ГК говорит об имуществе комитента, состоящем "в фактическом владении или распоряжении комиссионера", это фактическое владение не является все же беститульным владением, поскольку всякое имущество комитента находится у комиссионера в силу его договорных отношений с комитентом.

[1026] Подробнее см. нашу статью "Защита фактического владения в условиях мирного и военного времени" (Уч. труды ВИЮН, вып. IX, 1947).

[1027] D. 41.3.16; 16.3.17.1; 43.26.4.1; 2.8.15, 1; Cai. IV, 153. – Girard. Manuel élémentaire de droit romain, 5-e éd., 1911, p. 266–268. – Dernburg. Pandekten. 7 Aufl., I Bd., 1902, S. 400–405.

[1028] Bruns. Das Recht des Besitzes im Mittelalter und in der Gegenwart. 1848, S. 231, 352–373, 401–404. – Heusler. Die Gewere. 1872, S. 124–125, 130–132, 297–299, 348. – Otto Gierke. Deutsches Privatrecht. II Bd, 1905, S. 188–190, 208–211, 215–216. – Dernburg. Pandekten, I Bd., S. 438–439. – Viollet. Histoire du droit civil français. 3-e éd.. 1905, p. 628–632 (579–586). – Glasson et Tissier. Traité théoretique et pratique d’organisation judiciaire, de compétence et de procédure civile, 3-e éd, t. 1, 1925, p. 496–499.

[1029] Planiol. Traité élémentaire de droit civil. 12-e éd. 1939, t. I, n⁰ 2263, 2267–2268, 2313. – Colin et Capitant. Cours élémentaire de droit civil français. 4-e éd., t. 1. 1923, p. 873–875. – Josserand. Cours de droit civil positiv français. T. I. 1930, n⁰ 1392, 1395–1396, 1400.

[1030] Gazetta ufficciale 5 II 1941, Nr. 31; ср. ст. 635 и 694–695 Итальянского гражданского кодекса 1865 г.

[1031] ALR I 7, § 1–7, 137–147. См. историю и анализ владельческой защиты в Пруссии у Брунса (Вruns, op. cit., S. 431–442). Саксонское гражданское уложение 1863 г., напротив, вновь сузило понятие владения (ср. § 186).

[1032] D. 13.16.5.15; ср. D. 41.2.3.5.

[1033] См. § 32 главы IV.

[1034] D. 41.2.12. 1: Nihil commune habet proprietas cum possessione (Ulpianus).

[1035] Вruns, op. cit., S. 208–209. – Heusler. Institutionen des Deutschen Privatrechts. II Вd., 1886, S. 44–45. – Ср. Viollet, op. cit., p. 629 (583).

[1036] Dernburg, Pandekten, I Bd., S. 432–435.

[1037] Kober in Staudingers Kommentar zum BGB. 9 Aufl., Bd. III, 1, S. 54–55.

[1038] См. примеры подобных доказательств: Tuor. Das neue Recht. Eine Einführung in das Schweiz. Zivilgesetzbuch, 1912, S. 325.

[1039] Китайское гражданское уложение не воспроизвело, однако, этой нормы.

[1040] Savigny. Das Recht des Besitzes, 7 Aufl. (v. Rudorf), 1865, S. 55–56 (первое издание – 1803 г.).

[1041] Gans. System des römischen Civilrechts, 1827, S. 211–212; Ueber die Grundlage des Besitzes. 1839, S. 53–58. – Puchta. Cursus der Institutionen. 5 Aufl., II Bd., 1857, S. 531–532 (первое издание – 1841–1842 гг.). – Вruns, op. cit., S. 487–491. Брунс дал наиболее развернутое обоснование данной теории.

[1042] Jhering. Ueber den Grund des Besitzschutzes. 2 Aufl., 1869, S. 45–46, 145. Ср. Jheгing. Geist des römischen Rechts auf den verschiedenen Stufen seiner Entwicklung. Teil III 1, 1865, S. 339–341.

[1043] Stahl. Die Philosophie des Rechts. 3 Aufl., Bd. II 1, 1854, S. 396–397, 404.

[1044] Dernburg. Pandekten. I Bd., S. 396–397.

[1045] Denkschrift zum Entwurf eines BGB, S. 106 (цит. по: "Die gesamten Materialien zum BGB für das Deutsche Reich", hrsg. v. Mugdan, III Bd., 1899, S. 962); аналогично Endemann. Lehrbuch des Bürgerlichen Rechts. 8/9 Aufl., Bd. II 1. 1905. S. 128–129.

[1046] Rudоrf. Ueber den Rechtsgrund der possessorischen Interdicte. Zeitschrift für geschichtliche Rechtswissenschaft, VII Bd., 1830, S. 90–114. – Федор Морошкин. О владении по началам Российского законодательства. 1837, стр. 20–22, 34 и 44.

[1047] Pernice. Parerga, VI. Friede und Friedensbewahrung im römischgrichischen Recht. Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte, XVII (romanistische Abteilung), 1896, S. 194–196, 199–20J; Endemann, op. cit., Bd. II 1, S. 135–136. – И.А. Покровский. История римского права. 1913, стр. 354.

[1048] Jhering. Der Besitzwille. 1889, S. 119–123, 465. – Dernburg. Entwicklung und Begriff des juristischen Besitzes des römischen Rechts. 1883, S. 68–69.

[1049] В одной из своих позднейших работ Иеринг утверждал, что, давая свое обоснование защиты владения, он имел в виду "исключительно римскую форму института владения" (Scherz und Ernst in der Jurisprudenz. 9 Aufl., 1904, S. 323). Однако и для римского права идея владения, как "действительности собственности", плохо мирилась с защитой ряда владельцев alieno nomine. Еще менее она согласуется с тем широким понятием владения, как фактического господства над вещью, независимо от характера воли владельца, которое Иеринг дал в своей второй работе о владении (Besitzwille, 1889). Хотя Иеринг и в ней по-прежнему связывал возникновение владельческой защиты с регулированием виндикационного процесса (S. 123) и утверждал, что "защита владения введена ради собственности" (S. 431), тем не менее он отводил этой идее значительно меньшее место, чем в первой своей работе. Сочувственно цитируя положение Дернбурга о владении, как фактическом общественном порядке, как "данном распределении вещественных благ", Иеринг заявлял: "Из этого исходит и моя теория владения, она дает лишь в дополнение к этому обоснование того, почему право защищает этот фактический порядок... потому, что он, как правило, совпадает с правовым (порядком. – А.В.)". Но Иеринг не ограничился все же этой общей формулировкой и добавил: "Именно это я имею в виду, когда говорю: защита владения введена ради собственности" (S. 431). В последней же своей статье о владении, написанной для широкого круга читателей-неспециалистов (для Handwörterbuch der Staatswissenschaften), Иеринг с прежней решительностью и остротой развернул весь круг идей, развитых им в первой работе о владении, столь же категорически подчеркивая связь владения с собственностью и наряду с тем давая то же обобщающее понятие владения, как "действительности права" вообще (Der Besitz. Jherings Jahrbücher fur die Dogmatik des heutigen römischen and deutschen Privatrechts. Bd. XXXII [XX], 1893, S. 57–63, 90–93).

[1050] Jhering. Ueber den Grund des Besitzschutzes, S. 160, 162.

[1051] На ошибочность этой тесной связи владения с правом собственности указывали и некоторые сторониики Иеринга, в частности Пининский (Рininski. Der Tatbestand des Sachbesitzerwerbs. I Bd., 1885, S. 165–l66, 169). Критика Пининского идет, однако, по иной линии и не улавливает конструктивной ошибки, допущенной Иерингом в его обосновании защиты владения.

[1052] Идея владельческой защиты, как особого средства защиты права на вещь, презюмируемого в лице владельца, неоднократно получала выражение в кодексах – то в более общей форме (ALR I 7, § 179; art. 2230 Code civil; § 323 ABGB; ср. § 943 Китайского гражданского уложения: "Предполагается, что право, осуществляемое по отношению к вещи, принадлежит владельцу вещи на законных основаниях"), то в применении к владению отдельными видами имуществ – к владению движимыми вещами (§ 1006 BGB; § 930 SchwZGB; ср. art. 2279 Code civil).

[1053] Ср. также § 863 Германского гражданского уложения.

[1054] Ср. три официальных текста § 919: 1) "Wer die tatsäсhliche Gewalt über die Sache hat..."; 2) "Celui, qui a la maîtrise effective de la chose..."; 3) "... colui che la tiene effectivamente in suo potere". Все три формулы, несмотря на некоторые оттенки выражений, говорят об одном и том же: о "фактической (или действительной) власти", о "действительном господстве" владельца над вещью.

[1055] Необходимо оговориться, однако, что защита владения имеет провизорный характер лишь для неуправомоченного, к которому управомоченный, проигравший поссессорный процесс, может немедленно предъявить иск о праве. Для управомоченного, одержавшего победу в поссессорном процессе, эта защита является, напротив, окончательной, так как против него уже не может быть возбужден спор о праве. В этом и проявляется облегчение или упрощение защиты управомоченного в поссессорном процессе по сравнению с его защитой в петиторном процессе (Jhering. Der Besitz, S. 93).

[1056] См. стр. 335 сл. наст. сборника.

[1057] Ср. art. 25 Code de proc. civ.: "Le possessoire et le petitoire ne seront jamais cumulés" ("Поссессорный и петиторный иски никогда не могут быть объединены"). Д.М. Генкин, приводя указанную статью, полагает, что "в нашем праве нет оснований для устранения из судебного спора о владении вопроса о собственности, как это, например, имеет место во французском кодексе... Собственник, отыскивая вещь из чужого незаконного владения, может по своему желанию исходить лишь из защиты владения или основываться и на праве собственности" (Гражданское право, 1944 г., т. I, стр. 228). Но: 1) если в советском праве нет оснований для устранения из спора о владении вопроса о праве собственности, то это и значит, что в СССР нет ocoбoгo поссессорного процесса, отличного от петиторного, т.е. нет особой владельческой защиты, посредством которой охранялось бы фактическое владение н зависимо от права (титула) на него; 2) как мы покажем ниже, ни собственник, ни какое-либо дрyгoe лицо, имеющее право на владение вещью (например, наниматель), не могут по своему желанию исходить лишь из защиты владения или основываться на праве собственности, либо на ином, принадлежащем им праве; они могут начать с этого процесс, но должны быть каждый момент готовы к тому, что другая сторона, суд, привлеченное к участию в процессе третье лицо или прокурор, в случае его участия в процессе, немедленно поставят вопрос о праве истца на спорное имущество. Это и означает отсутствие в СССР особой владельческой (поссессорной) защиты.

[1058] См. стр. 341–342 наст. сборника.

[1059] Напротив, защита землепользователя, предусмотренная ст. 26 ЗК РСФСР (ст. 25 ЗК УССР), представляла собой подлинную владельческую (поссессорную) защиту, поскольку названная статья обязывала земельные комиссии – в случае нарушения земельных прав землепользователей или не основанного на законе вмешательства в их хозяйства – "восстанавливать нарушенное землепользование или хозяйство до разрешения спора о нарушенном праве по существу". О самом порядке рассмотрения исков о восстановлении нарушенного землепользования см.: ст. 6 Инструкции НКЗ и НКЮ РСФСР от 10/I 1924 г., а также разъяснение ОКВК от 5/XI 1926 г., N ВК-54, 31, в Сборнике разъяснений, циркуляров и инструкций по вопросам земельного права, судебно-земельного процесса и организации земельного суда (1927, стр. 105) и разъяснение ОКВК в ЕСЮ (1928, N 7, стр. 128). Е.С. Компанеец отрицает поссессорный характер предусмотренной ст. 26 ЗК РСФСР (ст. 25 ЗК УССР) защиты на том основании, что она имеет в виду охрану не спокойного владения, а спокойного пользования землей (К вопросу о проблеме владения в советском праве. Сборник статей, посвященных памяти В.М. Гордона. 1927, стр. 143–149). В связи владения землей с надлежащим хозяйственным использованием ее действительно выражается специфический характер советской защиты владения и пользования землей, установленной ст. 26 ЗК РСФСР (ст. 25 ЗК УССР), но от этого она не теряла характера поссессорной защиты, ибо ст. 26 предоставляла ее фактическому землепользователю независимо от титула, предоставляла потому, что презюмировала в лице фактического землепользователя право трудового пользования соответствующим участком и охраняла это фактическое землепользование лишь провизорно – впредь "до разрешения спора о нарушенном праве по существу". Мы намеренно говорим об этой защите в прошедшем времени. По утверждению авторов учебника по земельному праву, "принцип охраны прав землепользования, установленный Земельным кодексом в 1922 г., не утратил своей актуальности и в настоящее время" (Земельное право, 1940, стр. 91–92). Мы думаем, однако, что после многолетних работ по землеустройству и, в частности, после обмера приусадебных участков на основании постановлений ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 27/V 1939 г. (СП СССР, N 31, ст. 235) и Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) от 19/IX 1946 г. (СП СССР, N 13, ст. 254) споры о нарушении права землепользования могут решаться сельсоветами и райисполкомами не в порядке ст. 26 ЗК РСФСР, а на основании соответствующих землеустроительных актов и записей в земельных книгах колхозов и райзо, т.е. как споры "о нарушенном праве по существу", а не как споры по "владельческим искам" в смысле ст. 26 ЗК РСФСР.

[1060] Не подпадает под понятие фактического (беститульного) владения, охраняемого путем поссессорных исков, и фактическое трудовое владение-пользование жилыми строениями в том его виде, в каком оно было признано и охранено Верховным Судом РСФСР (определение ГКК от 20/IX 1923 г. по д. N 1293. – ЕСЮ, N 39, стр. 90; и постановление Пленума от 15/XII 1924 г., прот. N 23, п. 19. – Сборник циркуляров и важнейших разъяснений Пленума Верховного Суда РСФСР за 1924 г. М., 1925, стр. 98–99) и Верховным Судом СССР (определение Суд. колл. по гражд. делам от 11/IV 1940 г., N 361. Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР 1940 г. М., 1941, стр. 215), а также владение трудящихся имуществом, перешедшим к ним до 22/V 1922 г. (прим. 1 к ст. 59 ГК). После некоторых колебаний Верховный Суд РСФСР признал за фактическими владельцами строений и имущества, указанного в прим. 1 к ст. 59 ГК (в первую очередь предметов домашнего обихода), право собственности на те и другие объекты (см. доклад ГКК за 1925 г. и постановления Пленума от 15/XII 1924 г., прот. N 23, п. 19, от 17/I 1927 г., прот. N 2, п. 22, и от 11/III 1929 г., прот. N 5, п. 9. Сборник разъяснений Верховного Суда РСФСР. Изд. 3, 1932, стр. 57–59 и 61; Судебная практика, 1927, N 2, стр. 6). Более подробный анализ этой проблемы дан нами в указанной выше статье (Уч. труды ВИЮН, вып. IX, 1947).

[1061] Ведомости Верховного Совета СССР, 1947, N 19.

[1062] Статья 2279 Французского гражданского кодекса, § 1066 Германского гражданского уложения, § 930 Швейцарского гражданского уложения.

[1063] Цит. по сб. "Гражданское право УССР в разъяснениях НКЮ и Верховного Суда, определениях ГКК Верховного Суда и ВАК при УЭС". 1925, стр. 25.

[1064] ЕСЮ, 1924, N 14, стр. 332–333.

[1065] Сборник циркуляров и разъяснений Пленума Верховного Суда РСФСР (январь 1925 г.–май 1926 г.). М., 1927, стр. 114–115.

[1066] Цит. по сборнику "Практический комментарий ГК РСФСР". Изд. 4, 1931, стр. 195.

[1067] Судебная практика, 1927, N 15, стр. 2. Мы оставляем в стороне разъяснение Пленума Верховного Суда РСФСР от 11/III 1929 г., в котором вместо спорного имущества, находящегося на "территории РСФСР", говорится об имуществе, находящемся "во владении государства" (Судебная практика, 1929, N 6, стр. 2). Это – явная оговорка, сводящая презумпцию государственной собственности (в той ее формулировке, в какой ее неоднократно выражали и сам Пленум, и ГКК) к простой презумпции права собственности в пользу владельца имущества.

[1068] Ср.: акад. А.Я. Вышинский. Теория судебных доказательств в советском праве. Изд. 2, 1946, стр. 194–196.

[1069] См. нашу статью в Уч. записках ВИЮН, вып. IX, 1947. Отметим попутно, что указанные нами выше разнообразные средства защиты, которые советское право и в настоящее время предоставляет фактическому владельцу, в необходимой мере охраняют и давностного владельца имущества. Поэтому введение института приобретательной давности вполне осуществимо и без введения поссессорной защиты. Иного мнения, по-видимому, Б.Б. Черепахин, утверждающий, что "отсутствие защиты владения в нашем праве и отсутствие приобретательной давности делают беззащитным владельца, утратившего владение" (указ. статья в журн. "Советское государство и право", 1940, N 4, стр. 54). Бесспорно, поссессорная защита в большей мере обеспечила бы позицию давностного владельца, чем те средства защиты, которые советское право и в настоящее время предоставляет фактическому владельцу. Тем не менее по указанным в тексте принципиальным и практическим соображениям мы считали бы нежелательным введение поссессорных исков в СССР.

[1070] Раздел III, п. 3 резолюции XVIII Всесоюзной конференции ВКП(б) о задачах партийных организаций в области промышленности и транспорта от 15–20 февраля 1941 г.

[1071] Ср. ст. 3 указа от 6/IX 1940 г. об образовании Народного Комиссариата государственного контроля ("Ведомости", 1940, N 31).

[1072] См. § 77 наст. главы.

[1073] Как мы уже неоднократно подчеркивали, от суда и арбитража зависит вынести свое решение только с учетом фактического владения спорным имуществом или путем выяснения права той и другой стороны на это имущество. При этом в практике бывают случаи, когда решение вопроса на основании документальных данных, представленных одной стороной, оказывается на деле столь же провизорным, как и решение спора о владении в порядке поссесорного процесса, – в тех правовых системах, которым этот процесс известен. По распоряжению Леноблисполкома от 1/III 1946 г. Леноблутильпромсоюзу были переданы для восстановления разрушенные и неиспользуемые фабричные корпуса в Усть-Славянке. На основании этого распоряжения жилищное управление N 38 Рыбацкое поселкового Совета 6/III 1946 г. заключило с Союзом договор на аренду указанных зданий сроком на 5 и 10 лет. Союз приступил к ремонту арендованных зданий доставил в Усть-Славянку соответствующее оборудование, но не смог развернуть работ, так как по распоряжению директора Лесопильного завода строительства одного из министерств здания были заняты заводом. Леноблгосарбитраж, учитывая распоряжение Леноблисполкома от 1/III 1946 г. и арендный договор от 6/III 1946 г., с одной стороны, и непредставление заводом каких-либо доказательств его права на спорные здания (завод не прислал даже представителей на заседание арбитража) – с другой, обязал завод в недельный срок освободить занятые им здания и передать их Союзу под угрозой штрафа в 1500 руб. за каждый день просрочки в пределах первых 10 просроченных дней (решение Леноблгосарбитража от 26/IV 1946 г.). Позднее Лесопильный завод представил достаточные доказательства своего права на спорные здания и добился отмены решения арбитража. Здесь перед нами два решения по одному и тому же спору, каждое из которых было вынесено в порядке петиторного процесса.