Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Шершеневич Г.Ф.
Учебник русского гражданского права. Т. 1

§ 20. Владение

Литература: Морошкин, О владении по началам российского законодательства, 1837; Кавелин, О теории владения (Сочинения, т. I); Иеринг, Об основании защиты владения, 1883; Он же, Теория владения, 1895; Анненков, Система русского гражданского права, т. I, стр. 509-612; Попов, Владение и его защита по русскому гражданскому праву (Жур. гр. и уг. пр., 1874, кн. 4 и 5); Юренев, Иск о защите владения по русским законам (Жур. гр. и уг. пр., 1875, кн. 2); Окс, Виндикация (Жур. гр. и уг. пр., 1874, N 2 и 3); Лыкошин, Об отыскании недвижимых имений из чужого владения (Жур. гр. и уг. пр., 1888, N 4); Васьковский, Учебник гражданского права, в. 2, 1896, стр. 3-57; Он же, Понятие владения по русскому праву (Ж. М. Ю., 1896, N 4); Фридштейн, О владельческом иске по действующему русскому праву (Вестн. пр., 1900, N 7); Петражицкий, Право добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики права, 2-е изд., 1912; Покровский, Основные вопросы владения в новом германском уложении (Вестн. пр., 1899, N 1); Он же, Владение в русском проекте гражданского уложения (Ж. М. Ю., 1902, N 10); Трепицын, Переход права собственности на движимые вещи, 1903, стр. 322-339; Кассо, Русское поземельное право, стр. 46-64.

I. Понятие о владении. Владением называется обеспеченное объективным правом фактическое господство лица над вещью, соединенное с намерением присвоить ее себе. Из этого определения обнаруживаются два существенных момента в понятии о владении - субъективный и объективный.

А) Объективный признак заключается в том внешнем отношении лица к вещи, которое дает ему возможность действительного пользования и распоряжения ею и которое подобно отношению к вещи со стороны хозяина-собственника - "в виде собственности" (ст. 533).

B) Субъективный момент состоит в том, что лицо, господствуя над вещью, может быть, без всякого законного основания, тем не менее желает иметь ее для себя, пользоваться и распоряжаться ею, как будто оно имеет право собственности, - "на праве собственности" (стр. 560). Конечно, воля человека скрыта от посторонних, но направление ее может быть определено по внешнему выражению[31].

По наличности субъективного признака владение в тесном значении слова, называемое также юридическим (ввиду его юридических последствий), противополагается господству над вещью без намерения присвоить. Владея вещью, лицо признает право другого лица на нее и только пользуется ею с разрешения собственника или настоящего владельца. Такое отношение носит название детенции, которая может быть переведена на русский язык словом "держание" (ср. юго-западные, с польского, выражения: держава-аренда, державец-аренда-тор, содержание, ст. 1691, т. VIII, ч. 1, уст. каз. обр., ст. 1, залогодержатель). Держанием, а не владением должно быть признано отношение, в котором лицо господствует над вещью в силу найма, ссуды, поклажи [ср. 70, 1627].

В истории гражданского права столкнулись два представления о владении, римское и германское. С римской точки зрения владение (possessio) влекло за собой юридические последствия, если оно соединяло в себе corpus possessionis и animus rem sibi habendi. С германской точки зрения, выработавшейся в средние века, владение (Gewere) не имело в основании своем субъективного момента и юридическая защита давалась фактическому состоянию, хотя бы владелец отрицал свое желание присвоить себе вещь, т.е. не делалось различия между владением и держанием. Борьба римского и германского принципов привела к победе первого, но в последнее время и в науке, и в законодательстве обнаружилось течение в пользу германского начала.

В науке римская точка зрения получила общее признание в половине XIX столетия благодаря авторитету Савиньи. Но в конце этого века выдвинулась теория, обязанная главным образом авторитету Иеринга, которая отвергла необходимость и возможность субъективного момента для владения, а вместе с тем стерла различие между владением и держанием. Владельческую защиту приобретает не владение в отличие от держания, но вообще всякое обладание, насколько необходимость такой защиты выдвигается самою жизнью. Только этим и объясняется, говорят, то, что в Риме посессорною защитою пользовался залогодержатель, хотя он и не проявляет намерения присвоить заложенную ему вещь. Утверждают, что субъективный момент неуловим, затруднителен для доказывания перед судом. Едва ли с этим можно согласиться. Теория Иеринга создает раздвоение представления о владении: одно представление следует иметь в виду, когда речь идет о защите владения, другое, - когда возникает вопрос о превращении владения по давности в право собственности, так как в последнем случае субъективный признак необходим. Почему же во втором случае намерение присвоения уловимо, а в первом нет? Какое преимущество создавать два совершенно разных юридических понятия там, где до сих пор было одно?

Если от истории и политики права перейти к положительным законодательствам, то обнаружится, что законодательства начала XIX века понимают владение как юридическое и строго отграничивают его от держания. Так, французский кодекс 1804 г. признает необходимость для владения обоих моментов (§ 2229). Чтобы облегчить доказывание намерения, кодекс устанавливает два предположения: 1) всякий предполагается владеющим от своего имени, на праве собственника, пока противное не будет доказано, и 2) начавший держать от чужого имени предполагается продолжающим такое отношение к вещи, пока не докажет противного. Точно так же смотрит на владение австрийское гражданское уложение 1811 г. (§ 309). Напротив, в конце XIX столетия законодательства переходят к средневековой германской точке зрения. Так, по германскому гражданскому уложению 1896 г. различие между юридическим владением и детенцией устранено, владение вещью приобретается достижением действительного господства над вещью (§ 854). Если отличие держания от владения смущало некоторых с той стороны, что оно совершенно недоступно человеку, не получившему юридического образования и не способному понять, почему не арендатор, а вор пользуется владельческою защитою, то теперь пример германского уложения может внушить не менее серьезное опасение, в состоянии ли будут сами юристы уловить те виды и оттенки владения (mittelbarer, unmittelbarer, Eigen-Fremd-besitz), какие принуждено было законодательство создать, сойдя с прежней почвы. К сожалению, немецкие юристы до сих пор не выяснили, какую социальную цель преследовало германское уложение, создавая широкую владельческую защиту, и в чем ее юридическое основание. Затруднение с вором не исчезло: по мнению немецких юристов, обокраденный вор пользуется владельческою защитою против второго вора. Примеру германского уложения последовал и новейший швейцарский гражданский кодекс (§ 912), для которого владение есть всякое фактическое господство (la maitrise effective).

Что касается русского законодательства, то ясной точки зрения в нем нельзя обнаружить, что и подает повод привлекать его на сторону той и другой теории. Выражение "владение" употребляется в самом различном смысле: и как синоним права собственности, и как пользование, и как владение. В последнее время русские юристы, поддаваясь новейшему течению германской мысли, стали усиленно проводить взгляд, что в русском законодательстве для вопроса о защите не имеет никакого значения различие между владением и держанием. В пользу того мнения, что владение у нас понимается в широком смысле, охватывая и держание, приводят то, α) что нельзя проводить различие там, где его не дает сам закон, β) что по закону всякое, даже и незаконное, владение охраняется от насилия и самоуправства, γ) что в ст. 514 и 515 под правом владения следует понимать и держание. [Среди сторонников такой теории Трепицын доказывает, что субъективный элемент не имеет у нас именно исторического основания и совершенно отсутствует в ч. 1 т. Х]. В пользу противоположного взгляда говорят следующие соображения: α) закон нигде не проводит различия между владением, подлежащим посессорной защите, и владением, превращающимся с течением времени в право собственности, а потому если для второго закон требует признака "в виде собственности", "на праве собственности", то нет основания устранять этот признак и для первого случая, [однако особые признаки давностного влияния не могут толковаться в смысле общих для всякого владения]; β) закон говорит о различии владения законного и незаконного, добросовестного и недобросовестного, которое не имело бы никакого смысла в применении к держанию; γ) ст. 515, обеспечивающая охранение всякого владения, может быть приводима в пользу противоположного взгляда только в том случае, если будет доказано, что закон со словом "владение" соединяет представление о держании, а это-то именно и нужно доказать. [Условный характер этих аргументов лишает их положительного значения.] Из представленного выше очерка развития теории и законодательств по вопросу о владении обнаружилось, что в то время, когда складывалось русское законодательство, по вопросу о владении (Свод Законов) преобладал взгляд, что владение характеризуется двумя моментами, и, прибегая к толкованию законов по общему духу, мы должны становиться на точку зрения, господствовавшую во время их издания. В последнее время Сенат высказал взгляд, что пользование землею по арендному договору (держание) не может быть приравниваемо к владению (09, 6), но ранее признавал арендатора владельцем (80, 235).

Владение, когда оно соединено в одном лице с правом собственности, по мнению нашего закона (ст. 513), есть существенная часть самого этого права. Но владение может не совпасть с правом собственности, и тогда оно представляет собою особый институт. [О нем говорит ст. 531 в смысле защиты его от насилия и самоуправства против всех нарушителей (в том числе и собственников).]Юридическое значение владения выражается в том, 1) что оно охраняется законом от посягательств посторонних лиц само по себе, независимо от вопроса о праве собственности (ст. 531), и 2) что, продолжаясь известное время, оно превращается в право собственности (ст. 533).

Спорным представляется вопрос, составляет ли владение факт или право. В подтверждение того, что владение есть только факт, приводят то, что его нельзя и определить иначе, как противопоставив праву, что владелец тем именно отличается от собственника, что он фактически относится к вещи так, как имеет право относиться собственник (Виндшейд). Владение хотя и факт, но сопряжено с юридическими последствиями. Его нарушение есть правонарушение, потому что нарушается гражданский порядок, личность владеющего. С таким взглядом нельзя согласиться. α) То, что владение, хотя и факт, сопряжено с юридическими последствиями, еще не скрывает в себе противоречия, потому что и рождение, безвестное отсутствие, хотя и не права, влекут за собою юридические последствия. Но важно то, что владение приобретается и утрачивается, а к этому факты не способны. Мало того, владение передается по наследству (герм. улож., § 857), а наследство составляет совокупность прав и обязанностей, но не фактов. β) Нарушение владения составляет правонарушение, и не потому, что при этом нарушается какое-либо иное право; нарушение владения может иметь место и там, где не было ни насилия над личностью владельца, ни оскорбления общественного порядка. Поэтому владение следует считать за право. По мнению Дернбурга, те, кто подобно Виндшейду видят в субъективном праве "господство воли", должны признать владение правом, потому что во владении несомненно проявляется господство воли. Но отрицать за владением характер права едва ли могут и те, кто подобно Дернбургу представляют себе субъективное право как "участие в житейских благах", потому что владение есть несомненно благо (beati possidentes!). В последнее время германские юристы вынуждены были признать, что с точки зрения германского уложения владение составляет право. Если владение - право, то его следует причислить к категории вещных прав, так как оно, а) охраняемое против каждого, имеет абсолютный характер, b) имеющее своим объектом вещь, обладает всеми признаками вещного права. С точки зрения русского законодательства владение есть право как по приведенным общим соображениям, так и по наименованию его "правом владения" (т. Х, ч. 1, кн. II, отд. V - заглавие).

Спрашивается, каково же основание защиты владения, не зависимой от вопроса о праве собственности? Это основание нельзя видеть в охранении личности владельца, как это полагал Савиньи. Нарушение владения не всегда соединяется с каким-либо посягательством против самого владельца, например при краже, а с другой стороны, возможность насилия против личности должна бы доставить владельческую защиту и держателям, что не везде встречается. Нельзя также видеть это основание в охранении общественного порядка, как полагал Рудольф, а у нас - Морошкин, потому что нарушение владения может и не сопровождаться нарушением общественного порядка, например, при покупке и занятии парохода, который продавцу не принадлежал, а был ему только вверен. [В новой формулировке это основание усматривается в необходимости охраны культурного правопорядка, объективной сферы господства - объективная система (Покровский, Трепицын).

Настоящее основание защиты владения как такового, независимо от вопроса о праве собственности, составляет предположение права собственности на стороне владельца (Иеринг). Наблюдение показывает, что в огромном большинстве случаев владение совпадает с правом собственности. Отсюда чрезвычайно мало шансов ошибиться, если предположить владельца собственником. Если так, то владельцу достаточно отстоять свое владение, не выдвигая своих прав собственности. В значительном числе случаев такое отстаивание владения окажется достаточным для охраны интересов собственника, потому что у противника нет доказательств в пользу его права. Таким образом, представляется целесообразным для облегчения защиты права собственности предоставить владельцу защищать его владение. И чем меньшею определенностью отличается правовой порядок в данное время в данной стране, тем более основания к организации подобной облегченной защиты. В многочисленных случаях доказывание права собственности не только на движимости, но и на недвижимости за отсутствием актов укрепления представляет значительные затруднения. Если бы не существовало специальной владельческой защиты, то стоило бы кому-либо завладеть вещью, принадлежащею другому, как последний был бы поставлен в трудное положение опровергать правильность владения нарушителя. Нецелесообразно было бы выводить на сцену весь сложный аппарат доказывания права собственности на огромное имение, в котором сосед по неведению или намеренно запахал несколько десятин земли. Такое основание владельческой защиты принимается и нашим Сенатом, по мнению которого "владение есть право, по содержанию своему близко подходящее к праву собственности и даже заменяющее его для владельца, доколе не будет доказано, что сильнейшее, лучшее право на ту же вещь, дающее то же право на владение, право собственности, принадлежит другому" (71, 1219).

Если таково действительно основание защиты владения, то понятно, почему не защищаются держатели, как, например, арендаторы, которые прямо заявляют, что их владение не свидетельствует о праве собственности. Они сами опровергают то предположение, ввиду которого организована эта специальная защита. Говорят, странно не давать защиту арендатору, когда ею пользуется вор. Но при этом забывают, что в тот момент, когда поднимается вопрос о защите владения, никому неизвестно, что обладатель вещи - вор. Если бы это было известно, вещь немедленно была бы отобрана в порядке уголовного судопроизводства и передана собственнику. Вор пользуется защитою владения потому, что факт воровства неизвестен и он как владелец предполагается собственником.

Некоторые из наших ученых (Неволин, Победоносцев, Мейер) повторяют мнение римских юристов о том, что в историческом развитии владение как отношение фактическое предшествует праву собственности как отношению юридическому. Однако следует признать более верным противоположный взгляд, высказанный Кавелиным, что в развитии вещных прав право собственности предшествует владению. В самом деле, владение есть институт позднего происхождения. На Западе защита владения опирается исторически не на римские посессорные иски, а на созданную каноническим правом actio spolii, которая имела своею целью защитить епископов против тех, кто завладевал их епархиями. У нас защита владения как такового возникает при Екатерине II (П. С. З., N 28338) и то не самостоятельно, а заимствуется из Литовского Статута, где оно образовалось под влиянием римского права. Сенатские указы 30 июня 1820 г. и 27 декабря 1823 г. предписывают полиции немедленно по получении жалобы на насильное завладение приводить в ясность, в чьем владении было имение тогда, когда учинено было насилие, после чего и возвращать его тому, у кого оно отнято, не входя при этом в рассмотрение представляемых сторонами документов, так как это уже дело суда. Окончательно организуется защита владения только с изданием Судебных Уставов 1864 г., когда дела по нарушению владения перешли из рук полиции к мировым судьям. Если говорят, что владение предшествовало праву собственности, то при этом смешивают юридическое владение с чисто фактическим обладанием вещью, без всякого вопроса о праве или об организованной защите отношения. Так, например, группа кочующего племени занимает местность, пригодную для пастбища и, конечно, не допустит других на эту землю - такое отношение не может быть названо владением. Это совершенно неюридическое отношение. "Представим себе, - говорит Дернбург (хотя это в действительности невозможно, но мыслимо как предположение), - что исчез на земле правовой порядок, - тем не менее владение останется". Здесь допущена ошибка: юридическое владение именно не сохранится, потому что лишится своих главных юридических последствий: защиты и перехода в собственность. Отношения к вещам будут исключительно фактического характера - это будет первобытное обладание, а не владение. "Фактическое господство человека над вещью продолжало бы существовать, потому что оно есть необходимое условие, обеспечивающее человеку существование" (Дернбург). Но такое естественное или фактическое состояние не имеет ничего общего с институтом владения, который вводится законодательною властью. Иначе пришлось бы признать за possessores кошку, поймавшую мышь, или медведя, засевшего в берлогу.

II. Виды владения. Законодательство наше различает несколько видов владения.

1. Владение может быть законное или незаконное (ст. 523). Существенный признак, отличающий одно владение от другого, состоит в том, что законное владение основывается на одном из тех юридических фактов, которые по закону составляют вообще способ приобретения права собственности (ст. 524), но в данном случае за отсутствием того или другого условия не создали его. Так, например, одно лицо пробрело по дарению от другого вещь, а между тем даритель сам не имел права собственности, а потому не мог и передать его другому, - в этом случае приобретатель имеет только владение, а не право собственности, но владение законное, потому что в основании его лежит дарение. Напротив, владение, не имеющее в основании подобного юридического факта, будет незаконным, как, например, владение вещью со стороны лица, насильственно захватившего ее. Незаконное владение может быть: а) подложное, b) насильственное и с) самовольное (ст. 525-528). Относительно последнего различия следует заметить, что все это трехчленное деление незаконного владения лишено всякого практического значения. Оно может иметь интерес исключительно с точки зрения уголовного права. Да и само различие законного и незаконного владения не имеет у нас того значения, какое оно имело в римском праве и какое имеет до сих пор на Западе, потому что все юридические последствия владения, защита и приобретение по давности применяются безразлично к тому или другому виду.

Следует, впрочем, заметить, что высказанный здесь взгляд на отличие законного и незаконного владения не может считаться общепризнанным. По мнению некоторых (Анненков), законным владение считается тогда, когда совпадает с правом собственности, незаконным - когда расходится с ним, другими словами, законное владение есть то же, что право собственности, а незаконное владение - это владение в собственном смысле слова. Но если законное владение то же, что право собственности, непонятно, каким образом закон, говоря о владении, отдельном от права собственности, предлагает различать законное и незаконное владение? Если законное владение тождественно с правом собственности, к чему говорить - "всякое, даже незаконное, владение охраняется правительством, пока имущество не будет присуждено другому" (ст. 531), как будто могло возникнуть сомнение, что право собственности защищается. Если мы обратимся к Своду Законов, изд. 1842 г., то увидим, что отдельное законное владение состоит под общим охранением так же, как и собственность, оно равно неприкосновенно (ст. 441). Ясно, что законодательство и не думало сливать законное владение с правом собственности.

2. Большую важность имеет различие владения добросовестного и недобросовестного. Владение признается добросовестным, когда тот, кто владеет вещью на праве собственности, не знает об обстоятельстве, препятствующем приобретению им этого права. Таков, например, случай вступления во владение по порядку законного наследования, без ведома о духовном завещании, которым вещь предоставлена другому (ст. 529). Другими словами, владение признается добросовестным в том случае, когда владелец не сознает неправильности своего владения.

Незаконное владение всегда будет и недобросовестным, но недобросовестное владение может быть и законным, так что указанное различие применимо только к законному владению. Приобретая вещь законным способом, лицо может не знать о препятствии, но, приобретая незаконным образом, лицо во всяком случае знает о препятствии к приобретению им права. Напротив, с точки зрения тех, кто законным владением считает право собственности, указанное сейчас деление может относиться только к незаконному владению. Здесь-то и обнаруживается неправильность такого взгляда на деление владения на законное и незаконное. В противоположность ст. 525, дающей подразделение незаконного владения на подложное, насильственное и самовольное, ст. 523 дает два деления, равно относящиеся вообще к владению.

Владение, добросовестное вначале, может впоследствии сделаться недобросовестным, если владелец при наличности известных обстоятельств должен был убедиться в неосновательности своего владения. Например, лицо покупает имение у собственника, а по прошествии некоторого времени ему становится известно, что продавец в момент совершения сделки был уже признан в установленном порядке сумасшедшим (79, 90). Предъявление иска к владельцу не разрушает его добросовестности, но только обязывает к сохранению плодов с этого момента в пользу собственника (ст. 530). Странным образом наш закон приравнивает к недобросовестному владельцу срочного содержателя казенной оброчной статьи, который не снесет при наступлении срока поставленного им на земле строения (т. VIII, ч. 1, уст. каз. обр., ст. 75).

Практическое значение рассматриваемого различия сводится к различию в объеме ответственности владельца перед собственником по прекращении владения. На Западе значение различия усиливается требованием добросовестности для приобретения права собственности по давности. Владение признается добросовестным, пока противное не будет доказано.

III. Возникновение и прекращение владения. Из обоснования владения выяснилась тесная связь владения с правом собственности. Поэтому субъектом владения может быть только то лицо, которое способно быть субъектом права собственности, так что, например, иностранец не может обращаться к власти с требованием защиты владения недвижимостью, на которую он по закону не может приобрести права собственности. Владение предполагает намерение присвоения вещи, между тем многие лица лишены воли - малолетние, сумасшедшие и др. - и потому не могли бы приобретать владения; они могут фактически установить господство, но не могут проявить намерения присвоить. За них приобретают владение их представители - опекуны и попечители.

В силу того же положения, что владение защищается в предположении права собственности, объектом владения может быть вещь, способная стать объектом права собственности, следовательно: а) только материальная вещь и притом b) не исключенная из оборота. Объектом владения не могут быть именные акции, потому что это не вещи, а наше законодательство не знает владения правами (possessio juris - 03, 31 [ср. 10, 8; однако в реш. 10, 100 признается владельческая защита сервитута, установленного каким-либо актом в пользу имения).] Если бы кто завладел городскою площадью, он не мог бы ни искать владельческой защиты, ни рассчитывать на превращение его владения по давности в право собственности.

Одна и та же вещь не может быть объектом исключительного владения нескольких лиц, как не может одна и та же вещь принадлежать нескольким на праве частной собственности. Но как возможна общая собственность, так допустимо и совместное владение нескольких лиц одною и тою же вещью сообща, а не исключительно: например, несколько мнимых сонаследников владели вместе домом, пока не представлено было завещание истинным наследником.

Владение предполагает, как мы видели, наличность двух моментов, внутреннего и внешнего. Поэтому приобретение владения выступает только тогда, когда эти моменты, намерение присвоения и господство над вещью, соединяются в одно. Для получения такого результата недостаточно одного намерения, потому что, непроявленное вовне, оно не влечет никаких юридических последствий, недостаточно и одного господства без намерения присвоить, потому что это будет только держание.

1. Действие, которым устанавливается господство над вещью, носит название овладения. Овладение не требует непременно физического прикосновения к вещи - достаточно такое обращение с вещью, какое предполагается обыкновенно у собственника. Овладеть вещью можно или с согласия и при участии прежнего ее владельца, или помимо его. В первом случае будет передача, во втором - захват.

а. Захват есть односторонний акт овладения и предполагает такое отношение к вещи, которое давало бы возможность господства над вещью. Если вещь до этого времени находилась во владении другого лица, то необходимо устранить это лицо от господства.

b. Передача есть двухсторонний акт овладения, основанный на взаимном согласии прежнего и нового владельца и на действиях той и другой стороны, - на вручении и принятии вещи. Передача недвижимостей совершается без прикосновения к объекту, посредством письменных актов, но возможно и физическое действие: домовладелец предоставляет соседу часть своего двора для застройки и указывает ему место для этого. Видимая передача движимых вещей также иногда устраняется. Это возможно в двух случаях. Лицо, к которому должно перейти владение, имело уже вещь в своих руках, держало ее, например, по договору ссуды. Здесь вручение представляется совершенно излишним, потому что достаточно изменить субъективную сторону отношения, чтобы установить владение. В иных случаях предоставление возможности господства над вещью не нуждается в передаче самых вещей, когда господство над ними состоит в зависимости от других обстоятельств. Сюда относится, например, передача ключей от винного погреба, в котором находятся бочки с вином, - возможность господства над ними зависит от обладания ключами от помещения. Такая передача называется символической. Она имеет особенно важное значение в торговом быту, где существуют документы, обладание которыми соединено с возможностью господства и распоряжения. Такое значение имеют коносаменты в перевозке по морю и квитанции в перевозке по внутренним водам, дубликаты накладных в железнодорожной перевозке, складочные свидетельства, выдаваемые товарными складами, и некоторые другие распорядительные бумаги.

2. Субъективный момент - намерение присвоения состоит не только во внутреннем убеждении овладевающего, но должен выразиться вовне так, чтобы намерение стало явно для всех. Намерение может обнаружиться, например, из клеймения сплавляемых по реке бревен. Лицо владеющее может по своему усмотрению изменить свое намерение, но это не будет иметь значения, пока воля его не обнаружится из внешних обстоятельств. Так, например, наниматель дома будет признаваться держателем, а не владельцем, пока он вносит плату, относится к собственнику как к хозяину; но когда отказывается платить периодическую плату, не допускает хозяина до распоряжений, он превращается во владельца. Помещик предоставляет крестьянам ввиду их бедности часть своей земли в безвозмездное пользование. Сколько бы лет ни продолжалось такое пользование, оно никогда не превратится в собственность, потому что это не владение. Но оно может стать владением, если и когда крестьяне обнаружат свое намерение присвоить себе землю, отказав, например, возвратить ее по требованию собственника.

Для возникновения владения требуется соединение субъективного и объективного моментов. Для прекращения владения достаточно устранения того или другого момента.

1. Владение прекращается, когда теряется господство над вещью, по собственной ли воле владельца, при вручении ее другому, при оставлении ее на произвол или же помимо его воли утратою вещи, захватом ее со стороны другого. Потеря вещи прекращает владение только в том случае, если возможность господства открывается для всех других, например, потеря кольца на улице, но не дома, напротив, потеря кольца в собственной квартире не прекращает владения, потому что хозяин квартиры есть владелец всего, в ней находящегося в целом.

2. Владение прекращается, когда владелец теряет желание иметь вещь для себя. Он может прямо выразить свою волю в этом направлении или же его намерение может быть выведено из обстоятельств дела. Необходимо, конечно, чтобы лицо, отказывающееся от владения, было дееспособно. Выражение воли, противоположной намерению присвоения, может быть соединено с прекращением господства над вещью или же с сохранением его. Продолжая господствовать над вещью, пользоваться ею, владелец заявляет свое намерение владеть вещью от имени другого. Например, собственник дома, продав его другому лицу, продолжает жить в нем на основании найма; Екатерина II купила у Дидро библиотеку, сохранив ее у него до его смерти.

Хотя нормальным представляется приобретение и потеря владения тем именно лицом, которое выражает свое намерение, но возможно также возникновение и прекращение владения через представителя (ст. 527). Для этого необходимо: а) чтобы представитель овладел вещью, например, управляющий имением запахал часть земли соседнего помещика, b) чтобы он совершил это действие от имени лица представляемого, согласно данному или предполагаемому полномочию, во всяком случае не вопреки воле представляемого. Совершает ли представитель овладение от имени последнего или в свою пользу, это обнаруживается из обстоятельств дела. Для прекращения владения, осуществляемого через представителя, необходимо: а) чтобы представитель потерял господство над вещью, все равно с согласия представляемого лица или без того, или b) чтобы представляемый оставил намерение иметь вещь для себя.

IV. Защита владения. По русскому законодательству всякое владение, даже и незаконное, охраняется правительством от насилия и самоуправства дотоле, пока имущество не будет присуждено другому и сделаны надлежащие по закону о передаче оного распоряжения (ст. 531). Следовательно, закон различает спор о владении от спора о праве собственности и обеспечивает неприкосновенность первого независимо от вопроса о втором. Во французском праве эта мысль выражена в положении le possessoire et le petitoire ne peuvent jamais être cumulés (C. de proc., § 25). Сущность защиты владения, составляющая в то же время его особенность, заключается в том, что при возбуждении спора о владении устраняются всякие вопросы о праве собственности. Поэтому следует признать совершенно неправильной тенденцию нашей практики допускать слияние исков о владении и о праве собственности. Спор о праве собственности в возбужденном посессорном процессе не может иметь места, пока не разрешен будет спор о владении. Соответственно тому по делам о восстановлении нарушенного владения суд не входит в рассмотрение документов, удостоверяющих право собственности на недвижимое имение, но лишь восстановляет нарушенное владение (уст. гр. суд., ст. 73 старой редакции, по прод. 1912 г.: ":мировой судья восстановляет владение, не входя в рассмотрение вопроса о праве собственности"). Это не значит, что в этих делах устраняется возможность представления документов, но только ограничивается их значение: они могут быть представляемы в подтверждение факта владения, но не права собственности (76, 541). Так, документы могут служить подтверждением границ владения. Постановленное судом решение по вопросу о владении не имеет значения для процесса о праве собственности. В последнем процессе может быть постановлено решение, признающее право собственности совсем не за тем лицом, за которым было признано владение в первом процессе. Но это различие между посессорным и петиторным процессом в нашей практике совершенно смешалось. Сенат держится того взгляда, что когда иск о защите владения предстанет перед окружным судом, а там, где мировым судьям подсудны иски о праве собственности на недвижимость, то и перед мировым судом, - то допустимо рассмотрение представляемых сторонами письменных доказательств их права собственности. Сенат сам пришел к выводу, что при таких условиях иск о защите владения "в значительной степени утрачивает характер иска владельческого и весьма мало в чем разнствует с иском о праве собственности" (о. с. 10, 44). Но, спрашивается, каким образом Сенат, толкователь законов, мог допустить такое противное смыслу закона уничтожение владельческого иска?

Рассматривая условия защиты владения по русскому праву, мы должны остановиться на вопросах: относительно каких вещей допускается защита, какое владение подлежит охранению, что называется нарушением владения и в каком порядке происходит восстановление его?

1. Относительно вопроса о том, какие вещи охраняются владельческими исками, мнения русских ученых разделились, да и в практике замечается колебание, что объясняется отсутствием ясных указаний в законе. Вопрос в том, подлежит ли защите владение только недвижимостями или также и движимыми вещами? Защитники первого взгляда основываются α) на том, что закон не указывает в особенности на защиту владения движимыми вещами, что необходимо было бы, по их мнению, ввиду сомнительности вопроса на Западе; β) на том, что движимые вещи почитаются собственностью того, кто ими владеет, пока противное не будет доказано (ст. 534); γ) наконец, на трудности отделить посессорный иск от петиторного по отношению к движимости. Против этого воззрения можно выставить следующие соображения: α) из того, что закон не упоминает особо о движимых вещах, можно вывести совершенно обратное, а именно что закон для них не делает исключения; β) предположение права собственности на стороне того, кто владеет (ст. 534), - а только это и содержится в указанной статье, - есть общее основание защиты владения, а потому относится в равной степени как к движимостям, так и к недвижимостям; γ) наконец, во многих случаях владение движимыми вещами нуждается в особой защите более, чем владение недвижимостями, потому что доказывание права собственности на объекты первого рода часто бывает соединено со значительными трудностями, тогда как право собственности на недвижимости большею частью удостоверяется актами укреплений. Например, весною на берегу Волги по ошибке грузится чужая баржа; собственнику в горячее время дорог каждый день, и он предпочтет доказывать перед местным земским начальником свое владение этою баржею, чем собирать доказательства своих прав собственности на нее и ехать в губернский город для предъявления иска в окружном суде. δ) В Мотивах к Судебным Уставам сказано: "Мировой судья, не входя в рассмотрение самого права на владение, должен ограничиваться возвращением имущества тому, в чьем владении оно состояло до нарушения, и притом безразлично, относится ли нарушение до движимого или недвижимого имения". Ввиду этого следует признать, что защите владения, независимо от вопроса о праве собственности, подлежат как недвижимые, так и движимые вещи. Практика наша, однако, склоняется к противоположному взгляду и не допускает иска о защите владения движимыми вещами отдельно от вопроса о праве собственности (мало мотивированное реш. 73, 783).

2. Защите подлежит не всякая связь лица с вещью, а только владение в виде собственности, т.е. господство, соединенное с намерением присвоения. Поэтому владельческой защите не должно подлежать простое держание, например в силу договора ссуды или найма. Доказательством этого положения может служить то, что частные лица и общества, владеющие имуществами казенных управлений на праве пользования, в случае нарушения кем-либо их владения могут и непосредственно от себя предъявлять иски о восстановлении нарушенного владения (уст. гр. суд., ст. 1314). Если бы это было общим правилом, то о нем незачем было говорить. Закон в этом случае делает исключение из предполагаемого им общего правила, когда такой иск может быть предъявлен только собственником или действительным владельцем, а не держателем. Так как вообще права собственника в отношении третьих лиц через уступку владения или пользования нисколько не уменьшаются, то такая уступка не лишает собственника права ограждать имущество от посторонних лиц (75, 426), а потому и защита владения не может принадлежать тому, кто отрицает за собою право собственности. Допустить же совместно возможность владельческого иска и для собственника, и для арендатора, как это делает, например, германское уложение (§ 868), значит признать двух владельцев по отношению к одной и той же вещи, притом без всякой общности владения. Но как примирить признание двух лиц владельцами одной вещи с определением владения как фактического господства? Итак, ни арендатор, ни пожизненный пользователь, ни лицо, введенное во владение недвижимостью по просроченной закладной, ни вообще лицо, имеющее только право на владение или право пользования в чужом имении на каком бы то ни было основании, не могут защищать свое право посредством иска о восстановлении нарушенного владения и против посторонних вступщиков, ни тем более против самого собственника. Этот взгляд расходится с мнением, господствующим в настоящее время в русской литературе. [По соображениям невозможности систематически согласовывать нормы ч. 1 т. Х с позднейшими по времени процессуальными законами] Сенат признает право на посессорный иск за арендатором, называя его фактическим владельцем (86, 88); однако арендатор может защищать свое владение (держание) в посессорном порядке против посторонних лиц, но не против собственника (93, 34) и не против других арендаторов того же собственника (79, 182).

Для обращения к защите необходимо, чтобы истец непосредственно перед самым нарушением владения был владельцем. При преемственной перемене нескольких владельцев суд может защищать только последнего из них перед наступившим нарушением. Победоносцев приводит следующий пример. "Сосед отпахал у меня часть нивы, я не жаловался. На другой год я запахиваю эту часть, почитая ее своею собственностью. Сосед жалуется, утверждая, что он владеет. Как тут понимать: чье было владение, чье действие должно почитаться нарушением спокойного владения? Если я своевременно не воспользовался правом просить о восстановлении владения, я до решения суда лишил себя владения, и потому мне приходится доказывать уже право собственности".

3. Нарушением владения будет всякое действие, не согласное с исключительным господством владельца над вещью. Оно может состоять в совершенном устранении господства, и тогда защита будет направлена на возвращение владения, например, кто-нибудь самовольно занял мою загородную дачу. Нарушение владения может состоять в действиях, препятствующих исключительному господству владельца, и тогда защита направлена будет на охранение владения, например, сосед устроил себе дорогу к пчельнику через мою землю или кто-либо рубит мой лес и сплавляет бревна. В первом случае цель иска заключается в восстановлении прежнего фактического состояния, во втором - в принятии мер, препятствующих лицу продолжать нарушение. Тот и другой вид защиты владения закон наш обнимает общим выражением - по прод. 1912 г. - восстановление нарушенного или утраченного владения (уст. гр. суд., ст. 29, п. 2, ст. 1310). Наша судебная практика и прежде понимала владельческий иск в смысле как интердикта recuperandae possessionis, так и retinen-tae possessionis (92, 18).

4. Остается рассмотреть подсудность исков о восстановлении нарушенного или утраченного владения. Такие иски, когда со времени нарушения или утраты прошло не более 6 месяцев [а ныне года], отнесены по уставу гражданского судопроизводства (ст. 29, п. 2 по прод. 1912 г.) к ведомству мировых судей. По введении земских начальников и городских судей защита владения была их делом в пределах 6-ме-сячного срока (т. XVI, ч. 1, прав. устр. суд. части, ст. 20, п. 2).

В литературе и практике возникло сомнение о значении 6-ме-сячного (ныне годового) срока. Означает ли он, что по истечении его прекращается возможность просить о защите владения и остается искать на основании права собственности, или же смысл его тот, что по истечении срока изменяется подсудность, т.е. вместо мировых судей приходится обращаться с просьбою к окружному суду? Закон не дает прямого ответа на этот вопрос, но, принимая во внимание указание закона, что к числу дел, производимых сокращенным порядком в окружных судах, относилась защита владения (уст. гр. суд., ст. 349, п. 4; ср. еще ст. 213 и 1310), следовало признать, что по прошествии 6-ме-сячного срока защита владения переходила в ведомство окружных судов. К этому мнению примыкал и Сенат (97, 79). [Кассо считает текст прежней ст. 213 редакционной ошибкой.] Было бы целесообразнее ограничить иски о владении кратким сроком, например годичным, по примеру законодательств французского (C. de proc., § 25) и германского (улож., § 864), так как с течением времени утрачиваются характерные признаки владения как такового. При этом с истечением годового срока теряется уже право на владельческий иск, тогда как у нас истечение 6-месячного срока только изменяет подсудность иска. С другой стороны, было бы вернее сосредоточить дела о владении в судебных инстанциях, наиболее близких к обстановке дела, каковыми и являются мировые судьи, которые более способны проверить фактическую сторону спора, чем окружные суды. [Эти пожелания осуществлены законом 15 июня 1912 г., обращение в окружной суд предполагается только с иском о праве собственности.] Но во всяком случае, раз признавалась возможность предъявления собственниками к владельцам исков в окружных судах по истечении 6 месяцев, посесcорный характер их не мог измениться от перемены подсудности. Вопреки мнению Сената (89, 44) и в окружном суде против владельческого иска недопустимы возражения о праве собственности, не могут задерживать решения по основному иску о владении. [Допущение в окружном суде таких возражений именно обращает основной иск в иск о праве собственности.]

V. Охрана добросовестного владельца против собственника. Если владение не совпадало с правом собственности, то по иску лица, доказавшего свое право собственности перед судом, вещь отнимается у владельца. В уважение к добросовестности владельца и в интересах поддержания прочности сделок в обороте некоторые законодательства ограждают такого приобретателя от иска собственника. Право собственности приобретается добросовестным владельцем, хотя бы отчуждатель сам не имел этого права и не мог передать его.

В интересах оборота французское законодательство выдвигает знаменитое положение: "En fait des meubles la possession vaut titre" (Code Nap., § 2270), что в русском переводе передается следующими словами: "По отношению к движимостям владение равносильно (заменяет?) правооснованию" (гражд. код. Ц. П., ст. 2279). Положение это вызвало разногласие во французской юриспруденции в понимании его происхождения и догматического значения. По наиболее распространенному воззрению приведенное положение устраняет иск собственника к добросовестному владельцу, если только вещи не были украдены или потеряны. Швейный магазин отдает по найму швее машину, швея продает машину третьему лицу. В силу приведенного положения магазин не имеет права требовать возвращения машины от приобретателя ее. Точно так же и новое германское уложение постановляет, что добросовестный приобретатель становится собственником отчуждаемой вещи, хотя бы вещь и не принадлежала отчуждателю (§ 932). Из этого правила сделано исключение для вещей, похищенных у собственника или утраченных им, а из этого исключения - опять исключение в пользу денег и бумаг на предъявителя. При малоразвитом обмене, при преимущественно потребительной оценке право собственности строится по началу строгой виндикации - собственник может взять свою вещь, где бы ее ни нашел, по какому бы основанию она ни попала к владельцу. Наоборот, при общественном порядке, когда на первое место выдвигается меновая ценность, когда предприятия заинтересованы в беспрепятственном передвижении вещей из одного хозяйства в другое, право собственности строится на начале защиты добросовестного приобретателя - собственник не может взять своей вещи у лица, которое приобрело ее добросовестным путем. Несомненно, что положение это идет несколько далеко в ограничении права собственности и в то же время недостаточно далеко в проведении принятого принципа. С точки зрения принципа, положенного в основание законов, которые мы выше привели, нельзя оправдать и сделанных в них исключений.

В нашем законодательстве не содержится подобных правил, которые бы разрешали столкновение интересов добросовестного приобретателя с интересами собственника в пользу первого. В отношении недвижимости и наша судебная практика принуждена была признать начало виндикации. Но она стремится устранить его в отношении движимых вещей: если движимость поступила от собственника в постороннее владение не вследствие кражи или иного преступления, то собственник, утративший владение, не вправе требовать отобрания вещи от владельца (не имеющего права собственности), если последний прибрел ее добросовестно (84, 6). Но законодательство наше и, в частности, ст. 609 и 691 не делают различия между движимостью и недвижимостью. Несомненно, что при составлении Свода Законов кодификаторы имели в виду § 2270 французского кодекса, когда составляли положение, в силу которого движимые вещи почитаются собственностью того, кто ими владеет, доколе противное не будет доказано (ст. 543). Однако форма этого положения показывает, что кодификаторы понимали положение французского кодекса не в том смысле, который придается ему чаще всего в настоящее время, а в несколько ином значении, которое не чуждо и современной французской юриспруденции (см. франц. кас. реш. 15 марта 1885 г.), т.е. в смысле презумпции права собственности в пользу владеющего, которая допускает и опровержение (72, 448). По французскому кодексу владение составляет praesumptio juris et de jure, а у нас по ст. 534 - только praesumptio juris. Следовательно, у нас не может быть и речи о признании права собственности на стороне добросовестного владельца в силу одного только владения. Все значение ст. 534 сводится к процессуальной выгоде положения, в каком находится лицо владеющее: не владелец должен доказывать свое право собственности на вещи, находящиеся в его руках, а истец, домогающийся изъятия данных вещей из его владения, и пока истец своего права собственности не докажет, позиция владельца как ответчика сильна тем, что ему нет надобности приводить доводы в подтверждение своего права, а достаточно отразить доводы, приводимые истцом в пользу его права. Приведенный выше пример разрешается у нас совершенно иначе. Швейный магазин Нейдлингера дал на прокат швейную машину ремесленнику, который заложил машину третьему лицу. По иску Нейдлингера суд признал недействительность залога ввиду требования собственника о возвращении ему вещи (94, 55). Таков действительно вывод, который следует сделать из ст. 1664, признающей недействительность залога чужой вещи. Сам Сенат, который сначала так решительно становился на защиту добросовестного приобретателя движимой вещи и признавал, что по отношению к третьим лицам держатель движимости почитается собственником ее, если только владение его не было основано ни на обмане, ни на преступлении, позднее стал ограничивать силу выставленного им положения. Сенатом было признано, что добытые преступлением вещи подлежат возвращению потерпевшему независимо от того, были ли эти вещи отобраны у лица, признанного по суду виновным, или у лица, совершенно не причастного к делу (общ. собр., 96, 31). Некто купил у Сафронова пианино фабрики Карклина, а впоследствии оказалось, что пианино было взято у Карклина напрокат Церетелли, который продал его как собственное Сафронову. Хотя Сафронов является добросовестным приобретателем, но Сенат признал правильным возвращение пианино Карклину (08, 85).

VI. Ответственность владельца перед собственником. Иск собственника к владельцу о возвращении вещи возбуждает вопрос об ответственности владельца перед собственником. Вещь со времени овладения до возвращения могла понизиться или повыситься в ценности, могла дать доходы, наконец, могла быть отчуждена. Закон наш вместо нескольких общих положений дает массу казуистических постановлений, которые не исчерпывают всех возможных вопросов и противоречат друг другу. При определении объема ответственности владельца необходимо различать добросовестное и недобросовестное владение. Овладевая сознательно против права, недобросовестный владелец должен отвечать за все последствия такого действия. Напротив, добросовестный владелец, не сознавший дефекта в своем праве, должен быть освобожден от ответственности за пользование вещью до обнаружения отсутствия у него права. Заметим, что недобросовестность предшествовавшего владельца не влияет на добросовестность его преемника, например, когда покупкою приобретается вещь у лица, которое завладело ею незаконно, положим, в качестве залогодержателя (ст. 529).

1. Недобросовестный владелец должен возвратить собственнику вещь и плоды.

а. Он обязан возвратить вещь в том состоянии, в каком она находилась в момент завладения, а если владение его было сначала добросовестным, то в том состоянии, в каком вещь находилась в момент, когда его владение превратилось в недобросовестное (ст. 611). Следовательно, он обязан вознаградить собственника за уменьшение ценности, происшедшее после этих моментов по его умышленной вине или по доказанной небрежности (ст. 610, п. 1, и ст. 619). Облегчая его положение, закон освобождает его от ответственности за случайный вред, который произошел бы тогда, когда вещь осталась бы в руках собственника; так, за скот, павший во время эпизоотической болезни, он платит лишь в том случае, если будет доказано, что им не были приняты для предохранения скота от заразы предписанные меры предосторожности (ст. 619). За отчужденную вещь владелец обязан заплатить по требованию и выбору собственника или сумму, за которую вещь была продана, или же стоимость ее по надлежащей оценке (ст. 612, 613, 614 и 617). Эти статьи могут подать повод думать, будто они направлены к устранению виндикации, будто собственник не может требовать возвращения, например, имения из рук приобретателя, а принужден довольствоваться личным иском против владельца. Однако такое толкование шло бы вразрез с рассматриваемою ответственностью владельца, так как и третье лицо является в положении владельца. Статьи эти рассчитаны на тот случай, когда собственник отказывается от виндикации или когда виндикация делается невозможной. Выбор ценности объясняется тем обстоятельством, что возвращение продажной цены, если она была ниже действительной, не соответствовало бы требованию возвратить вещь в том состоянии, в каком она была в момент завладения; возвращение же стоимости по оценке, когда продажная цена превышала действительную ценность, не соответствовало бы положению, в силу которого никто не должен обогащаться на чужой счет без достаточного основания.

b. Кроме возвращения вещи недобросовестный владелец обязан возвратить весь чистый доход (ст. 610, п. 2, ст. 620), не только тот, который был действительно получен, но и тот, который мог бы быть им получен, если бы он поддерживал заведенное хозяйство собственника (ст. 624). Конечно, новых источников дохода он не обязан был открывать, хотя и мог бы. Отвечая за целость вещей, восполняя уменьшенную ценность, недобросовестный владелец не должен, однако, предоставлять в пользу собственника увеличение ценности. Он может отделить от вещи все присоединенное им и увеличивающее ценность, если только такое отделение не сопровождается повреждением вещи, не уменьшает ценности вещи сравнительно с тою, какую вещь имела в момент нарушенного владения (ст. 611 и 622). Как особое правило в нашем законодательстве существует постановление, в силу которого при возвращении бывших во владении денежных капиталов недобросовестный владелец обязан не только внести за все время их удерживания 6%, но и уплатить 3% законной неустойки, хотя бы он доказал, что капиталы лежали у него без употребления (ст. 641).

2. Ответственность добросовестного владельца ограниченнее.

а. Как и недобросовестный владелец, он обязан возвратить вещь, но только в таком состоянии, в каком она находится в момент предъявления иска. В то же время он имеет право не только отделить все то, чем увеличивается ценность вещи, но и вместе с тем требовать вознаграждения за все необходимые и полезные издержки, поддержавшие или увеличившие ценность (ст. 628 и 622), тогда как расходы, которые вызваны роскошью и не являются необходимыми, даже не доставляют никакой выгоды, дают лишь право на отделение (ст. 633). С другой стороны, он принужден возместить вред, причиненный умышленно, но свободен от ответственности за вред, происшедший от его небрежности, а тем более случайно (ст. 634).

b. Главное отличие добросовестного владельца от недобросовестного состоит в том, что он не обязан возвращать доходов, уже полученных или законно ему следующих по день объявления ему установленным порядком об открытии спора против его владения, или же, если это будет доказано, до того времени, когда неправость его владения сделалась ему с достоверностью известна (ст. 626). Значит, он не возвращает потребленных плодов и сохраняет в свою пользу плоды собранные, но еще не потребленные до указанного в законе момента. Поэтому запасы зерна, сена остаются за владельцем имения, но хлеб на корню, как плод еще не собранный, ему не принадлежит (71, 150); сырой материал на фабрике подлежит возвращению, но чистый фабрикат должен остаться у добросовестного владельца.

Где же основание того, что добросовестный владелец приобретает право собственности на плоды с вещи, которая ему не принадлежала, и почему он обязан возвратить собственнику наличные плоды? Ответ, который дает на этот вопрос Петражицкий, гласит: ":потому что иное отношение к плодам, т.е. хозяйственным благам, которые с точки зрения нормального хозяйства предназначены к свободному потреблению и издержанию, вело бы к потрясению и разрушению хозяйств". Потребленные плоды вследствие ошибочного хозяйственного плана владельца вошли в органическую связь с хозяйством владельца, и неожиданное изъятие их было бы вредно с народнохозяйственной точки зрения. При этом следует заметить, что хотя добросовестный владелец обязан возвратить вещь собственнику как субъекту права, но все же он не может рассматриваться как нарушитель чужого права, потому что в его действиях нет вины. Его владение - случайность, приведшая к смешению юридических отношений, которое закон стремится распутать в интересе обеих сторон.

[VI. Проект гражданского уложения усваивает субъективную теорию защиты владения ввиду какого-либо законного права вещного или обязательственного характера. В первом случае это владение самостоятельное, во втором - производное (ст. 138). Защите подлежит всякое владение и даже незаконное (ст. 140), но соединенное непременно с намерением владеть имуществом для самого себя (ст. 136). Однако производные владельцы не защищаются владельческими исками против собственников имущества (ст. 145). Так санкционируется, по словам Покровского, между этими лицами "полная владельческая анархия, господство кулачного права".]

Примечания:

[31] Данным определением владения и его признаков, заимствованным из пандектных учений, Шершеневич с первых изданий настоящего учебника стал в ряды сторонников субъективной теории владения (Анненков, Кассо, Гуляев). Другое течение мысли представлено объективной теорией защиты всякого внешнего выражения господства (Васьковский, Покровский, Трепицын), с которой все время полемизирует автор.