Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Кривцов А.С.
Абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном гражданском праве

А.С. Кривцов. Абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном граж­данском праве. Юрьев. 1898. (Из Ученых Запи­сок Имп. Юрьевского Университета).

В настоящем исследовании автор ставит себе целью разобрать юридическое строение обязательств особого стиля, которым современная терминология присвоила техническое название абстрактных, формальных, с невыраженным в их составе материальным основанием, подвижных (Бринтц). Задача изучения этого явления не может быть правильно поставлена, если современный исследователь ограничивает круг своих наблюдений исключительно теперешними институтами гражданского и торгового права. Необходимо значительно расширить круг наблюдений и обнять не только реципированную систему юстиниановского права, но и предшествующую ей эпоху классической юриспруденции. Это, натурально, крайне осложняет дело, и умение автора, при незначительном сравнительно объеме книги, ознакомить читателя, хотя бы в общих чертах, с таким обширным кругом явлений делает ему несомненно большую честь.

Независимо от обширности предмета изучения, задача, поставленная себе автором, принадлежит к числу самых трудных основных проблем современной юриспруденции. При этом автору, пишущему по-русски, нельзя ограничить своего изложения тесно взятой и указанной в заглавии книги темой. Крайняя скудость отечественной литературы по этому основному для всей юридической техники, для строения юридической сделки и обязательственного договора в особенности, вопросу побуждала его невольно войти тут же в рассмотрение очень контраверзного и сложного предмета, именно учения о каузальном моменте в составе договора, без чего трудно было бы приступить к разъяснению природы абстрактного обязательства и особенностей, отличающих строение их от обязательств материальных. Этой вводной задаче, учению о каузальном моменте сделки, автор вынужден был посвятить значительную часть своей книги (стр. 1-110).

Во всем ряде учений, определяющих собой содержание книги, едва ли найдется такое, которое не вызывало бы сомнений, противоречий, споров по самым основным задачам цивилистики, не привлекало к решению этих старых юридических контраверз лучших сил из самых светлых эпох истории нашей науки. Натурально и здесь автору приходится ограничивать передачу этих контраверз наиболее важными и выводить на сцену далеко не всех представителей разных направлений и разных лагерей, а лишь главнейших и сильнейших вождей продолжительного и далеко еще не завершившегося и ныне состязания. Изображение этой живой стороны теперешнего положения проблемы составляет опять несомненную заслугу автора перед публикой, мало посвященной не только в задачи, но и в способы разработки и решения трудных проблем цивилистики в богатой современной, особенно немецкой, юридической письменности.

В учении о каузальном моменте договора из множества других современных писателей автор особенно выделяет и совершенно правильно выводит на первый план ныне покойного именитого лейпцигского пандектиста Бернгарда Виндшейда, с одной, и профессора д-ра Оттона Ленеля из Страсбурга, с другой стороны. Виндшейд, издавна, в одной из ранних своих публикаций (die Lehre d. röm. R. v. d. Voraussetzung. 1850 г.), в учении о каузальном моменте юридической сделки выделил особенно психический мотив, волю (не волеизъявление), как подлинную основу ее юридического эффекта. Ленель, наоборот, выводит момент экономического обмена вперед, ставя, таким образом, эффект юридического волеизъявления ближе к подлинной для него цели экономического обмена (ряде журнал. работ указан. автор.) За этими двумя единоборцами видны темы более или менее близких к вождям той или другой стороны последователей и единомышленников. А.С. Кривцов, по нашему мнению, совершенно основательно отказывается стать в эти ряды противников и последователей психической (субъективной) и экономической (объективной) основы учения о causa, и за основу юридической силы договора принимает "правовую цель". Читатель найдет в рассматриваемой книге вполне достаточное изображение как этой контраверзы, так и отклоняющегося мнения нашего автора. В этом учении я следую почти тому же взгляду на вопрос и за невозможностью, в короткой рецензии, указать основу моего мнения, обращаю внимание читателей на ряд параграфов (36, 37, 38), ныне уже отпечатанных, посвященных именно понятию внутреннего формализма воли в составе юридической сделки, в имеющем вскоре появиться третьем выпуске моих чтений по гражданскому праву.

Учение о causa в составе договора есть, натурально, только вводное и совершенно необходимое для юридической конструкции абстрактного обязательства. Этот институт и составляет главный предмет и цель труда г. Кривцова. Вопрос об абстрактном обязательстве для немецкой юриспруденции общего права сравнительной новый, лишь в недавнее время вступивший на очередь виднейших, контраверзных задач этой дисциплины, составлял долгое время предмет специальной разработки в связи с учениями об отдельных институтах торгового права. Причина этого была совершенно простая. Типический латинский формальный контракт verbis, стипуляция, не был реципирован итальянской доктриной и не вошел в систему современного общего права (usus modernus juris romani). Следовательно, действие общего типического обязательственного договора с отрешенной от материально-каузального момента силой обнаруживалось более или менее в частностях, в особых институтах, и до самого последнего времени не выступало на широкое поле применения и обработки в системе и в литературе теперешнего пандектного права. Там, где авторитет итальянской рецепции был рано подорван, во Франции, система формальных контрактов давно привлекала к себе внимание учителей общего права. Куяций разумел стипуляцию именно в этом смысле, как всесодержащую договорно-обязательственную форму (pandectas orunium contractuum). Силу отрешенного от каузального момента договора прекрасно знал Pothier, и под влиянием его доктрины в Code civil был введен знаменитый art. 1132, по силе коего la convention n'est pas moins valable quoique la cause n'en soit pas exprimee (см. и оба связан. с этим art. 1131 и 1133). Старопрусская цивильная юриспруденция, издавна искавшая завоевать себе видное место в среде ландрехтов, имеющих со временем оттеснить в сторону реципированную систему общего права, не могла в этом вопросе ни отрешиться от старых предрассудков, ни выдержать последовательно своих принципов. Отрешенная от выраженной в составе сделки материальной ее основы сила тревожила мысль старых юрисконсультов особенно тем, что здесь до крайности трудно контролировать лицо в сфере его имущественных интересов, проверять баланс его операций и в особенности ограждать его от опасных увлечений, к чему так склонны были руководящие умы той эпохи. Не внушало опасений проявление автономного в известной степени волеизъявления в сфере частного права только для круга людей искушенных, для класса торгового. Но и этот взгляд не был выдержан; и там, где искали поднять кредит, в видах процветания, напр., сельского хозяйства, было допущено право трассировать вексель на известное землевладение (Grundschuld), хотя бы дело выходило вовсе из круга людей торгового класса.

Чтобы выйти из узких, условных рамок реципированной системы, наука общего права в Германии должна была обновить метод своих изысканий, и эту задачу новая юриспруденция выполнила под знаменем исторической школы правоведения. Из умственно-вялой атмосферы кодифицированной системы, говорит один из корифеев этой школы, новая юриспруденция поднялась в горный воздух классического права: Постоянное духовное общение с высокими представителями латинского творческого гения в праве вызвало в юристах этой школы ту же созидательную, в области юридических институтов, литературную и практическую деятельность, какую находило у них.

В истории разработки занимающего нас здесь в особенности института абстрактного обязательства мы имеем ряд славных имен: Либе, Эйперта, Тёля, Савиньи, Кунтце и друг.; но настоящий кризис во всем положении дела наступает с появлением классической монографии Оттона Бэра Die Anerkennung als Verpflichtungsgrund, с тех пор выдержавшей три издания (1855, 1867, 1895) и в которой беспристрастные ценители справедливо указывают въяве, так сказать, оживший в новое время творческий дух классической юриспруденции.

Вслед за появлением этой работы Бэра (55 г.) вдохновенный Рудольф Геринг успевает своим изумительным даром обобщения из этого вопроса о формализме в составе договорной сделки создать целое учение о юридической технике вообще и в ряде блестящих этюдов находит ответы на общие вопросы метода юридического творчества в самом широком применении к любым институтам публичного и частного права. Пандектисты новой формации (Виндшейд) спешат ввести в программу своих новых пандектных учебников особые учения, посвященные материям, коих старые учителя вовсе избегали касаться.

На вышеназванной нами работе Бэра с тех пор, с начала шестидесятых годов, сосредоточивается все внимание практической и научной юриспруденции и около круга задач, им намеченных, развиваются главнейшие контраверзы по основному вопросу о договоре признания и целому ряду соприкасающихся с этим институтом крупных и мелких проблем латинского и современного договорно-обязательственного права. Многое в этой борьбе мнений приходилось точнее разрабатывать, частью видоизменять, освещать вновь ввиду нарождавшихся сомнений и контраверз. Не дешево дались Бэру эти столкновения мнений, эта борьба старых и новых воззрений на такой скользкой почве, как разработка задач практической цивилистики в стране могучего подъема общественного сознания и участия в деле широких кругов людей весьма сведущих.

Что же сделал наш автор с этим учением Бэра, как оцепил его заслуги?

Вопрос о договоре признания занимает у г. Кривцова центральное место в его исследовании. Учение Бэра передано коротко и вполне верно. Новая догма обставлена хотя не исчерпывающим, но все же весьма основательным очерком испытаний, которые пришлось ей выдержать. Некоторые критические и конструктивные опыты, сделанные лучшими цивилистами Германии и Австрии (Брунс, Унгер) изображены настолько полно, что можно без труда представить себе весь обмен мыслей. Собственно это все, чего можно желать для тех кругов русских читателей, коим полезно открыть доступ к работам настоящих мастеров современного пандектного права по одному из очень видных и контраверзных институтов, современной цивилистики. Заключение книги (собственно разработка учения о делегации) имеет в этом смысле в наших глазах второстепенное значение.

Как же, однако, отнесся сам г. Кривцов к учению Бэра? Ответ мы находим в § 45, 46, 47 его трактата, хотя собственно настроение автора проглядывается повсюду. Удалось ли Оттону Бэру завлечь нашего автора в число последователей своего учения, в обширные круги своих единомышленников? Мы думаем, нет!

Но что же возбуждает мнительность автора в учении Бэра? Это нелегко сказать. Его нельзя назвать прямо противником бэровских идей. Это было бы неосновательно. Но та критика, которой в свое время встречены были его учения в германии, без сомнения, произвела на г. Кривцова очень глубокое впечатление. Мы вовсе не думаем здесь исчерпывать вопроса. Мы хотели только привлечь внимание нашей серьезной читающей публики и к этому вопросу, и к работе г. Кривцова. Тогда все станет ясно в деталях.

Но вот что мы считаем не лишним заметить уже здесь. А.С. Кривцова, очевидно, особенно смущает то обстоятельство, что возможны практические случаи, где очень трудно провести границу между подлинным договором признания (echte Anerkennung), когда мы актом воли именно создаем правооснование, и тем явлением, где признание является только средством доказывания (unechte Anerkennung), между конститутивной и только декларативной его силой (юридическое и фактическое признание у Кривцова, стр. 201). Нет сомнения, что смешение и даже сочетание того и другого в одном случае совершенно возможны (стр. 202). Но кто же отвергал трудность этого анализа? Бэр не раз возвращался к этой задаче и всякий раз вновь подтверждал эту трудность. Едва ли есть возможность даже предусмотреть все те осложнения, которые может встретить практика при разработке и разрешении этих вопросов. Но разве отсюда можно прийти к заключению, что указанных явлений так и не следует различать, или что в случаях трудных и спутанных будет правильно опустить руки и отказаться совсем от разработки вопроса, потому что он очень труден?

С другой стороны, г. Кривцов находит, что, не отнеся договора признания к определенному предшествующему материальному основанию, трудно его индивидуализировать. Это тоже верно. Но трудность индивидуализировать и абстрактная постановка обязательства - ведь, это собственно две стороны одного и того же дела. Мы для того и отрешаем силу сделки от материальной ее основы, чтобы этим простейшим ее строением приблизить ее к осуществлению и в некоторых типах дать ей легчайшую оборотность в любом круге лиц, совсем не знающих на чем, в материальном смысле, основано данное обязательство. В этом виде абстрактная сделка вообще, договор признания в особенности будут именно функционировать как Selbstverurtheilung, разрешать предшествующие правоотношения как окончательный расчет, как уплату:

Если г. Кривцова смущает вопрос, к чему, к какому предшествующему отношению приурочить эту силу договора, то это вопрос, близкий к тому, что мы называем imputation du payment, которого вовсе нельзя смешивать с вопросами об основании обязательства. В договоре признания как и во всяком абстрактном договоре, юридическое основание обязательности в нем самом, в воле лиц, в него вступивших, а не в предшествующем, или последующем материальном моменте, в виду коего, но не на основании коего, образовалось между ними данное договорно-обязательственное юридическое соглашение.

Какая же дальнейшая судьба учения Бэра в Германии?

Начать с того, что прежние опасения, которые возбуждало, особенно между прусскими юристами, применение абстрактных обязательств вне круга людей торговых, с каждым годом теряли почву, по мере того как способность к торговым сделкам расширялась на всех граждан. С другой стороны, та "незыблемая основа" недопустимости этих обязательств в системе права общего, которая держалась на силе рецепции, в которую не вошла латинская стипуляция, уступила действию нового имперского гражданского уложения, ставшего на место прежней системы и в замену ее источником теперешнего общего же немецкого, точнее, имперского права с несомненной, кажется нам, силой.

Что же дает нам в рассматриваемом вопросе новый имперский кодекс? Несомненное и довольно редко выпадающее на долю ученых людей торжество их идей в практической области позитивного права. Ряд параграфов нового кодекса, находящегося теперь в руках всякого образованного цивилиста на русском языке, прямо признает юридическую силу абстрактного признания и абстрактного обещания долга (die Gültigkeit eines Vertrags, durch den das Bestehen eines Schuldverhältnisses anerlcannt wirld - Schuldanerkenntniss, или Schuldversprechen, которое die verpflichtung Selbstsländig begründen soll, стр. §§ 780, 781, 782 нов. герм. улож.).

Эти короткие формулы кодекса составляют для имени Оттона Бэра несокрушимый и вполне заслуженный им памятник в истории новой юриспруденции. Все, что удержалось от старопрусской мнительности в составе этих положений, - это лишь требование, в некоторых условиях, письменной формы для законченности сделки в обрядном смысле (781), но и этот реквизит не есть постоянный (782).

Но торжество высокой цивилистической концепции покойного Бэра не ограничивается пределами немецкой территории. Из одной заметки, которую мы находим в Журнале Мин. Юстиции за 1896 г. (март), легко заключить, как далеко за пределы немецкой империи проникло учение О. Бэра совершенно независимо от какого бы то ни было позитивного авторитета[84].

Практика просвещенных остзейских судов и особенно Сената, ведающего местную юстицию, стоит, несомненно, на высоте требований современной созидательной, не рецептивной только цивилистики. Г. Кривцов делает не раз в своей книге указания на решения высших немецких судебных инстанций, едва ли имея основание полагать, что его русские читатели разыщут эти решения и воспользуются ими для уяснения вопроса. Между тем у нас под рукой прекрасная заметка сенатора А.Г. Гасмана, которая освещает не только самую конструкцию Оттона Бэра, но и в особенности те ее стороны, которые наименее ясны в передаче г. Кривцова и которые, думается нам, именно помогли ему упорно держаться старопрусской точки зрения в оценке (только технической, правда) этого института. Местная юриспруденция давно уже, со времени появления названной работы Бэра, приняла основы его учения. Оно оказывало несомненно не раз услугу местным цивилистам для выхода из трудных практических проблем. Тот случай, который взят сенатором Гасманом в указанной книге журнала, как будто создан для того, чтоб еще раз подтвердить необходимость различать договор признания, как самостоятельную правотворящую юридическую сделку, от признания, как простого средства действовать на убеждение суда наряду с любыми другими средствами (media probationis[85]), направленными к той же цели.

Мы не приводим здесь сообщения сенатора Гасмана, ибо его следует прочитать в целом, чтобы получить то осязательное изображение конструкции, которое много труднее достигается отвлеченным изложением учения.

Проф. Н.Л. Дювернуа
печатается по: Право:
еженедельная юридическая газета.
1899. N 5. воскресенье. 31 января. с. 249-254.

Примечания:

[84] Наш молодой ученый не остановил своего внимания ни на этом сообщении сенатора Гасмана, ни вообще на местной системе. Правда, он в этом отношении не делает никакого исключения для прибалтийских провинций. Широко пользуясь работами немецких цивилистов, он не упоминает ни единым словом некоторых предшествующих русских работ по материалам весьма соприкосновенным, из чего мы, однако, не думаем делать ему никакого укора, так как их много легче забыть, чем вспомнить или разыскать ввиду полной безжизненности нашей цивилистической литературы. Желал бы очень иной судьбы новейшей нашей цивилистике!

[85] Ср. Planck. Lehrbuch des deutschen Civilprozessrechts. I. 1887. Стр. 401.