Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Пассек Е.В.
Неимущественный интерес и непреодолимая сила в гражданском праве

§ 12. Источники: L. 9, § 2 D. de statulib. 40. 7

Что касается прежде всего до самого определения понятия обязательства в источниках, то по этому поводу можно ограничиться одним замечанием, а именно, что ни в общем определении, данном в pr. J. de obligat. 1. 13,

оbligatio est juris vinculum, quo necessitate adstringimur alicujus solvendae rei secundum nostrae civitatis jura[296],

ни в более подробном объяснении сущности этого отношения, какое дает Павел в L. 3 pr. D. de O. et A. 44. 7,

Paulus 1º. 2º institutionum. Obligationum substantia non in eo consistit, ut aliquod corpus nostrum aut servitutem nostram faciat, sed ut alium nobis adstringat ad dandum aliquid, vel faciendum, vel praestandum

о необходимости имущественного интереса не упоминается вовсе. В доказательство существенности такого требования делаются поэтому ссылки не на указанные тексты, а на ряд других, а именно на L. 9, § 2 D. de statulib. 40. 7; L. 95 D. de V. O. 45. 1; L. 8, § 6 D. mand. 17. 1, L. 7 D. praescr. verb. 19. 5; L. 33 pr. D ad leg. Aquil. 9. 2. и L. 38, § 17. D. de V. O. 45. 1 (§ 19 J. de inutil. stip. 3. 19). К подробному рассмотрению всех этих текстов мы теперь и переходим.

I. L. 9, § 2 D. de statulib. 40. 7. Ulpianus 1º. 20º ad Sabinum. Illud tractatum est, an liberatio contingat ei qui noxae de-derit statuliberum. Et Octavenus putabat liberari: et idem dicebat et si ex stipulatu Stichum deberet eumque statuliberum solvisset: nam et si ante solutionem ad libertatem pervenisset, extingueretur obligatio to-ta: ea enim in obligatione consistere, quae pecunia lui praestarique possunt, libertas autem pecunia lui non potest nec reparari potest. Quae sententia mihi videtur vera.

Приведенный фрагмент Ульпиана, точнее говоря, положение, на котором основано решение юриста, служит, как известно, главным доводом в руках сторонников взгляда о необходимости имущественного интереса в обязательстве. Высказываемое Октавеном утверждение (утверждение, с которым вполне соглашается и Ульпиан), понимаемое большинством в том смысле, что содержание обязательства должно быть способным к денежной оценке формулировано на первый взгляд настолько ясно и категорично, что всякое отрицание его значения может казаться попыткой, не имеющей никаких шансов на успех.

Не устранив с дороги такого препятствия, нельзя было, однако, не становясь в полное противоречие с источниками, браться за защиту противоположного взгляда о несущественности имущественного момента для действительности обязательства, поэтому Виндшейд, к взгляду которого присоединился и Иеринг, старается придать L. 9, § 2 cit. такой смысл, который не шел бы по крайней мере абсолютно вразрез с защищаемой ими теорией. Оба автора прибегают к следующему толкованию.

В приведенных в тексте случаях, говорят они, обязательства, о которых упоминает Ульпиан, являются не столько обязательствами, лишенными имущественного интереса, сколько обязательствами невозможными (предоставление права собственности на свободного человека). Оба они указывают еще и на то, что нельзя понимать в буквальном смысле общие выражения источников, сделанные по какому-либо частному случаю[297].

С последним доводом соглашается и Клейне, первый он считает неубедительным. "Ульпиан, - говорит он, - исследует обязательство, о котором идет речь, именно с точки зрения денежного интереса и, ссылаясь при этом еще и на другого юриста, Октавена, вполне последовательно приходит к выводу, что иск, направленный на передачу в собственность statuliber'a, должен погаснуть, как только последний достиг свободы, т.е. перестал быть имущественным объектом"[298].

Мы со своей стороны, считая правильным в общем, но неудачно обоснованным толкование Виндшейда и Иеринга, не можем согласиться прежде всего с утверждением Клейне, что вопрос о действительности обязательства исследуется Ульпианом с точки зрения денежной ценности последнего; юрист говорит о том "an liberatio contingat", "an obligatio extingueretur", вопрос о денежном интересе выступает, притом довольно неожиданно, только в заключительных словах рассуждения, вовсе не составляя его центрального пункта. Вместе с тем оставляя даже в стороне то основание, какое дают своему толкованию как Виндшейд, так и Иеринг, мы полагаем, что ничто нас не принуждает видеть в замечании "ea enim in obligatione consistere, quae pecunia lui praestarique possunt" общее правило, устранить которое с дороги можно было бы только указанием на опасность понимать такие правила в буквальном смысле.

Приступая со своей стороны к интерпретации данного текста, мы отметим прежде всего то обстоятельство, что речь в нем идет о трех различных случаях:

1. An liberatio contingat ei qui noxae dederit statuliberum.

2. Освобождается ли должник, si ex stipulatu Stichum deberet, eumque statuliberum solvisset.

3. Освобождается ли он, si Stichus ante solutionem ad libertatem pervenisset.

Каждый из этих трех вопросов мы и должны рассмотреть отдельно, если желаем определить точно, насколько к каждому из них подходит основание, приводимое Октавеном и Ульпианом. Обратимся к первому из этих вопросов.

1. An liberatio contingat ei, qui noxae dederit statuliberum?

Ответ на него зависит от дальнейшего вопроса: отличается ли чем-либо statuliber, еще не получивший свободы, от обыкновенного раба, или нет? Если нет, то собственник, который statuliberum noxae dederit, не может быть освобожденным от лежащего на нем обязательства, так как он лишь осуществляет свое право на раба.

Прямой и общий ответ на этот дальнейший вопрос дает нам Помпоний в L. 26 pr. D. de statulib. 40. 7.

Pomponius 1º. 18º ad Q. Mucium. Statuliberi a ceteris servis nostris nihilo paene differunt. Et ideo quod ad actiones vel ex delicto venientes vel ex negotio gesto contractu pertinet, ejusdem condicionis sunt statuliberi cujus ceteri.

Такого же мнения были и старейшие юристы, на которых ссылается Гай в L. 15 D. de nox. act. 9. 4.

Gaius 1º. 6º ad edict. provinc. Praetor decernere debet translationem judicii in statuliberum fieri: si vero rei judicandae tem-pore adhuc in suspenso sit statuta libertas, Sabinus et Cassius liberari heredem putant tradendo (Trib. - mancipando G.) servum, quia toto suo jure cederet: quod et verum est.

Установив этот пункт (тот, что между положением statuliber'a до наступления condicio libertatis и положением обыкновенного раба никакой разницы не существует), мы можем перейти к рассмотрению второго случая, так как решение его зависит от тех же моментов, что и решение первого.

2. Освобождается ли должник, si ex stipulatu Stichum deberet, eumque statuliberum solvisset?

Основываясь на только что приведенных текстах Помпония и Гая, ответ на оба поставленных вопроса дать нетрудно. Если "statuliberi a ceteris servis nostris nihilo paene differunt"; если они и в деликтных исках, и в исках по договорам "ejusdem condicionis sunt, cujus ceteri servi"; если, наконец, собственник, который их традирует (мансипирует), их "toto suo jure cedit", в таком случае ясно, что как тот "qui noxae dederit statuliberum", так и тот "qui ex stipulatu Stichum deberet, eumque statuliberum solvisset", освобождается от своего обязательства. Обязанность должника сводится в обоих случаях к обязанности "Servum Stichum dare (dedere)" и эту обязанность он исполняет, так как servus Stichus и statuliber Stichus есть один и тот же объект.

Ясно, что в обоих первых случаях вопрос о том или ином характере интереса в обязательстве не играет никакой роли, поэтому основание "ea enim in obligatione e. q. s." к первым двум случаям не имеет никакого отношения и приведено специально для решения третьего, который, как мы сейчас убедимся, значительно сложнее. Этот третий случай следующий.

3. Освобождается ли promissor Stichi, si Stichus ante solutionem ad libertatem pervenisset?

По решению Октавена и Ульпиана обязательство погашает (extinguitur obligatio tota); для обоснования этого решения и приводится получившее такую известность положение "ea enim in obligatione consistere, quae pecunia lui praestarigue possunt", - положение, которому придается смысл, что обязательство становится недействительным потому, что обязанность должника лишилась того имущественного характера, каким обладала.

Позволительно, однако, спросить: точно ли обязательство во всяком случае лишается такого характера; точно ли иск кредитора должен быть направлен непременно на luitio и reparatio libertatis и не является ли скорее содержанием этого иска тот имущественный ущерб, который возникает для кредитора из невозможности получить раба? Другими словами, соответствует ли приведенное Ульпианом основание, если понимать последнее в смысле общего правила, тому решению, которое юрист из него выводит?

Что касается до этого вопроса, то заметим прежде всего, что для аналогичных случаев позже наступающая недействительность обязательства обосновывается иначе.

Стипуляция, как известно, ничтожна с самого начала "si id, quod dari stipulamur, tale sit, ut dari non possit: velut si quis hominem liberum, quem servum esse credebat, stipuletur"[299]. Ничтожной в зависимости от обстоятельств, позже наступивших, стипуляция делается "licet ab initio utiliter res in stipulatum deducta sit, si postea in earum qua causa, de quibus supra dictum est, sine facto promissoris devenerit: extin-guitur stipulatio"[300], так как, поясняет Павел: ":una atque eadem causa et liberandi et obligandi est: quod aut dari non potest aut dari potest"[301]. Еще яснее та же идея выражена Помпонием: "Verborum obligatio, - говорит этот юрист, - aut naturaliter resolvitur aut civiliter; naturaliter, veluti solutione, aut cum res in stipulationem deducta in rebus humanis esse desiit"[302].

Случай, о котором говорят Октавен и Ульпиан, абсолютно аналогичный: стипулированный раб исчез, он перестал существовать, перестал быть объектом гражданского оборота, стипуляция в силу этого обстоятельства "in eum casum deducta est, quo ab initio consistere non potuit"; обязательство, на ней основанное, погасло naturaliter и притом именно вследствие той причины, на которую указывает Помпоний. Погасло бы при подобных обстоятельствах и обязательство, направленное на такой объект, который по самой природе своей способен к точной денежной оценке. Это категорически подтверждается, например, L. 31 D. de V. O. 45. 1.

Paulus 1º. 12º ad Sabinum. Si certos nummos, puta qui in ar-ca sint, stipulatus sim et hi sine culpa promissoris perierint, nihil nobis debetur[303].

Сам Ульпиан в L. 51 D. de V. O. 45. 1 решает тот же случай, о котором идет речь в L. 9, § 2 cit., иначе без всякой ссылки на недостаток имущественного интереса. Он говорит:

"Is, qui alienum servum promisit, perducto eo ad libertatem ex stipulatu actione non tenetur: sufficit enim si dolo culpave careat (Ulpianus. 1º. 51º ad edictum)"[304].

Ближайшая причина, по которой обязательство во всех этих случаях, включая сюда же L. 9, § 2 D. cit., объявляется прекратившимся, есть, таким образом, позже наступившее исчезновение, уничтожение объекта; вопрос, почему в L. 6, § 2 Ульпиан сослался на другое основание, мы оставим пока открытым и сперва заметим следующее.

К словам текста Ульпиана "statuliberum solvisset" глосса делает примечание: "sine suo facto" т.е. при том условии, чтобы раб сделался statuliber'ом не вследствие действия самого должника; на то же требование "sine culpa promissoris", "sine facto promissoris" указывают и все приведенные выше тексты. Если мы предположим, что такое factum, такая culpa promissoris налицo имеется, тогда стипуляция, очевидно, не погасает, должник остается должником, и суд не избавляется от задачи "оценивать свободу", вернее же говоря, ущерб, происшедший для кредитора от неисполнения обязательства должником; ссылка на текст Ульпиана в таких случаях едва ли освободила бы должника от ответственности, как не освобождает его в таком случае и ссылка (при других обстоятельствах вполне действительная) на уничтожение объекта обязательства. Самый способ, которым может производиться оценка объекта при такого рода условиях, указан в L. 5, § 4 D. de in lit. jur. 12. 3.

Marcianus. 1º. 4º regularum. Plane interdum et in actione stricti judicii in litem jurandum est, veluti si promissor Stichi moram fecerit et Stichus decesserit, quia judex aestimare sine relatione jurisjurandi non potest rem quae non extat.

Случай Ульпиана должен был бы, очевидно, быть решен на основании этих же правил. Что с точки зрения рабовладельческого народа принцип "libertas inaestimabilis res est" вообще должен быть понимаем очень условно; что объявлять свободу неоценимым благом с этой точки зрения положительно неверно, - это отмечает и Пернис. Право, которому была известна продажа свободных людей в рабство, говорит он, не могло затрудниться оценкой вольноотпущенного, а на деле никогда и не затруднялось: при известных условиях можно было требовать от раба, неправильно отпущенного на волю, уплаты его собственной цены. Императорские законы решают даже этот вопрос в коротких словах: каждый такой вольноотпущенный должен уплатить за себя 2000 сестeрций[305].

Далее, нельзя упускать из виду, что во всем тексте L. 9, § 2 cit. говорится только о стипуляции и noxae deditio, т.е. об исках stricti juris. Распрoстранять правило, прилагаемое к этим искам, на все обязательства, в том числе и на obligationes bonae fidei, мы не имеем никакого права, и уже поэтому принципу "ea in obligatione e. q. s." может быть в крайнем случае придаваемо только ограниченное значение.

И действительно, мы имеем полное основание утверждать, что в обязательствах bonae fidei аналогичные вопросы решались совершенно иначе. Между тем как стипуляция на dare свободного человека единогласно признается ничтожной, точно так же единогласно утверждается, что купля-продажа его влечет за собой юридические последствия. Помпоний категорически заявляет, что "et liberi hominis, et loci sacri et religiosi, qui haberi non potest, emptio intelligitur, si ab ignorante emitur", то же самое подтверждают, например, Юлиан, Лициний Руфин, Модестин и др.[306] Между тем в actio empti оценка свободы представит для суда, конечно, не меньше затруднений, чем в condictio triticaria.

Причинa такого непонятного на первый взгляд явления, как обсуждение двух вполне аналогичных случаев, различнa, смотря потому, относится ли данный случай к obligationes bonae fidei или stricti juris, как выводы диаметрально противоположных последствий в зависимости от формы возникновения обязательства, объяснить, однако, на наш взгляд, нетрудно, если, оставив в стороне материальное гражданское право, обратить внимание на процессуальную сторону вопроса.

Иск из стипуляции, направленный на определенный материальный объект (certa res), назывался condictio triticaria и имел формулу: "S. p. Nm. Nm. Aº. Aº. (certam rem, в данном случае servum Stichum) dare oportere, quanti ea res est, tantam pecuniam Nm. Nm. Aº. Aº. con-demna. S. n. p. a.".

Формула actio empti гласила бы приблизительно так: "Quod As. As. de Nº. Nº. (rem) emit :quidquid ob eam rem Nm. Nm. Aº. Aº. dare facere oportet ex fide bona : condemna. S. n. p. a.".

 Если мы заполним приведенные бланки фактами, данными каждым из двух наших случаев, то мы немедленно убедимся, что между condictio triticaria и исками из договоров bonae fidei не могло не существовать принципиального различия.

Стипуляция, направленная на dare свободного человека, не может не быть ничтожной, так как само dare (предоставление права собственности) невозможно; стипуляция, направленная на dare раба, должна потерять силу, как только раб перестает существовать, так как исчезает объект, на который направлено dare oportere исковой формулы. А так как уничтожение, исчезновение объекта произошло не по вине должника (sine culpa promissoris), то на место его другого объекта ответственности (culpa promissoris, culpam praestare) не становится; таким образом, в иске исчезают все условия, необходимые для con-demnatio. К оценке свободы (aestimatio libertatis) во всем процессе не встречается ни малейшего повода, так что выражение текста "libertas autem pecunia lui non potest nec repari potest" указывает только на то обстоятельство, что исчезнувший объект стипуляции не может быть вновь возвращен на свое место, а к оценке его в деньгах нет никакого основания вследствие отсутствия culpa promissoris[307].

С другой стороны, содержание формулы в judicium bonae fidei делает понятным, почему купля-продажа, предметом которой был свободный человек, влечет за собой юридические последствия. Dare свободного человека, очевидно, невозможно, но точно так же очевидно, что в случае неисполнения обязанностей, вытекающих из договора купли-продажи, продавец на основании этого договора (ob eam rem) может дать или сделать (dare facere) что-нибудь другое (quidquid). Если, таким образом, стало невозможным точное исполнение договора, то при известных условиях на должника налагаются взамен этого другие обязанности.

Как бы то ни было, из сказанного выше во всяком случае ясно, что aestimatio libertatis, о которой будто бы идет дело в данном случае, в действительности затруднений никаких не представляла и представлять не могла. Затем не менее ясно, что истинная причина, почему стипуляция теряет в случае L. 9, § 2 cit. силу, есть исчезновение объекта обязательства без вины должника[308]. Остается поэтому ответить только на один вопрос, а именно: почему как Октавен, так и Ульпиан ссылаются на другую причину погашения обязательства?

Нам уже приходилось упоминать о том, что мы со своей стороны не можем согласиться со взглядом, который усматривает в известных словах "ea enim in obligatione e. q. s." общее правило, относящееся ко всем обязательствам. Будь это иначе - такое правило, конечно, не могло бы быть устранено никакими толкованиями, и единственным исходом для подорвания его значения оставался бы именно способ, к которому прибегают Виндшейд и Иеринг, т.е. напоминание о том, что общие выражения источников не должны быть понимаемы буквально[309].

Но в смысле общего правила решение Ульпиана окажется положительно неприменимым при малейшем изменении фактической обстановки рассматриваемого им случая. На возражение должника "мое обязательство потеряло силу, так как раб, на которого оно было направлено, стал свободным, а свобода есть благо, оценке в деньгах не подлежащее", кредитор имеет полную возможность возразить, что оценки свободы в деньгах он отнюдь и не требует, что его иск направлен исключительно на вознаграждение за тот убыток, который произошел для него от неисполения обязательства ответчиком, а это требование не имеет ничего общего с "luitio и reparatio libertatis". Устанавливать такое общее правило, которое оказывается непригодным не только для большинства аналогичных случаев, но даже и для служащего предметом рассмотрения (при наличности culpa promissoris), ни Октавен, ни Ульпиан, конечно, не могли.

Если же, напротив того, мы взглянем на основание, приведенное юристами не как на общее правило и рассмотрим его в той непосредственной связи с фактической обстановкой именно того случая, о котором у них идет речь, то мы не можем не прийти к убеждению, что, не будучи непосредственной и ближайшей причиной прекращения юридической силы обязательства, основание это для данного случая, при данной обстановке оказывается вполне подходящим. Здесь отсутствие имущественного интереса действительно лишает обязательство всякой силы, о таком интересе не может быть речи уже и потому, что будь он даже налицо, он бы все равно не был принять во внимание и обязательство все равно бы погасло. Основание "ea enim in obligatione consistere, quae pecunia lui praestarique possunt" получает полный смысл и полное значение, не становясь в противоречие с остальными текстами источников[310], если под obligatio мы будем понимать не обязательство вообще, а именно данное обязательство. Все рассуждение, относящееся к третьему случаю текста, имеет, таким образом, следующий смысл:

То же самое Октавен утверждал и для того случая, когда statuliber получил бы свободу раньше передачи его кредитору: обязательство погасло бы, так как содержанием этого обязательства был объект, который мог быть оценен в деньгах (pecunia lui) и возмещен деньгами (praestarique); свобода же ни оценена в деньгах, ни обратно за деньги приобретена быть не может.

В результате мы приходим к убеждению, что известный текст Октавена и Ульпиана не может быть понимаем в смысле общего правила, применимого ко всем обязательственным отношениям и что требования имущественного интереса для действительности обязательства в нем не содержится. Основание, здесь приведенное, имеет отношение лишь к данному фактическому случаю.

Примечания:

[296] О значении термина solvere cp. L. 176 D. de V. S. 50. 16. Ulpianus 1º. 45º. ad Sabinum «…solvere dicimus eum, qui fecit quod facere promisit».

[297] Windscheid. Pandect. II, § 250 прим. 3; Ihering. Jahrb. f. Dogm. XVIII, стр. 80, 81.

[298] Kleine. Genügt и т.д., стр. 14, 15.

[299] Gai. 3, § 97; L. 1, § 9 D. de O. et A. 44. 7; cf. § 1. 2. J. de inut. stip. 3. 19.

[300] § 2 J. de inut. stip. 3. 19; L. 83, § 5 D. de V. O. 45. 1.

[301] L. 83, § 5 cit.

[302] L. 107 D. de solut. et liberal 46. 3.

[303] Cp. L. 26, § 1; L. 47, § 4, 6 D. de legat. 1º (30).

[304] Ср. также подробное и точное изложение Павла в L. 91, § 1 D. de V. O. 45. 1., где ясно указывается настоящая причина освобождения должника.

[305] Pernice. Labeo. III¹, стр. 192.

[306] L. 4; L. 62, § 6; L. 70 D. de contr. empt. 18. 1; L. 39, § 3 D. de evict. 21. 2.

[307] Pernice. Labeo. III¹, стр. 190–193 приходит к тем же результатам несколько иным путем. В словах libertas pecunia lui non potest он видит указание на невозможность вернуть освобожденного раба обратно в рабство путем частного соглашения; в словах libertas reparari non potest – повторение известного правила, что против отпуска на волю in integrum restitutio не дается, со ссылкой на L. 9, § 6; L. 48, § 1 D. de minor. 4. 4; L. 9 D. de appelat. 49. 1.

[308] В цитированном уже фрагменте Павла (L. 83, § 5 D. de V. O. 45. 1) «una atque eadem causa et liberandi et obligandi est, quod aut dari non possit aut dari possit» мы встречаем очевидное указание на dare oportere формулы. Если невозможно dare, то ничтожно всякое обязательство, осуществляемое посредством формулы с intentio «dare oportere»; поэтому dari posse и получает значение causa obligandi, как его называет Павел. Ср. L. 103 D. eod Liber homo in stipulationem deduci non potest, quia nec dari oportere intendi potest.

[309] Kleine. Genügt Aff.-Int. и т.д., стр. 12. 14 видит в L 9, § 2 cit. выражение устарелого взгляда римского права, от которого оно в своем дальнейшем развитии отказалось. Но в таком случае, какой смысл имеет этот фрагмент в кодификации Юстиниана? Объяснять принятие в эту кодификацию всякого неудобного для толкования текста недосмотром компиляторов есть, конечно, наиболее удобный, но вместе с тем и наименее убедительный способ интерпретации источников.

[310] Ihering. Jahrb. f. Dogm. XVIII, стр. 81 находит, что формулированный в этом тексте абстрактный принцип противоречит конкретным решениям, содержащимся в источниках и полагает, что, давая предпочтение последним, он только следует правилу, данному для подобных случаев самими же источниками (в L. 1 D. de R. J. 50. 17).