Список книг
|
« Предыдущая | Оглавление | Следующая » Венедиктов А.В.
Избранные труды по гражданскому праву. Т. 2
О государственной собственности в СССР и организации управления еюНа основе и в свете гениального учения товарища Сталина о базисе и надстройке советские юристы, путем развернутой, принципиальной критики и самокритики, обязаны проверить свои прежние выводы и по-новому подойти к решению задач, стоящих перед советской юридической наукой.
Отправляясь от учения товарища Сталина о базисе и надстройке, об активной служебной роли надстройки и учитывая замечания критики, мы остановимся в настоящей статье на ряде вопросов, относящихся к праву государственной социалистической собственности и к правовой организации управления ею, вопросов, освещенных в нашей работе "Государственная социалистическая собственность" (1948 г.).
Н.Д. Казанцевым было указано, что мы должны были уделить больше внимания праву государственной социалистической собственности на землю, леса и воды, чем это нами сделано, что, уделив основное внимание гражданско-правовым средствам защиты государственной собственности, мы явно недостаточно осветили вопрос об административно-правовых и уголовно-правовых средствах ее охраны, что нами не освещены вопросы о защите государственной собственности на землю и об охране общественных земель колхозов от расхищения, не показана роль государственной собственности в деле развития кооперативно-колхозной собственности, в деле поднятия ее до уровня всенародной собственности. Наряду с этим Н.Д. Казанцев подверг критике предложенное нами понятие социалистического госоргана[1242]. Аналогичные критические указания были сделаны и Ф.П. Кошелевым, отметившим и ряд других недостатков: отсутствие указаний на процесс экспроприации помещичье-буржуазной собственности, на революционный переворот в деревне, приведший к победе колхозного строя и утверждению кооперативно-колхозной собственности в сельском хозяйстве, и др.[1243]
Кроме дискуссионного вопроса о понятии социалистического хозяйственного госоргана, на котором мы остановимся ниже, мы признаем правильность сделанных Н.Д. Казанцевым и Ф.П. Кошелевым критических замечаний и учтем их в нашей дальнейшей работе по исследованию права государственной собственности в СССР. Равным образом мы принимаем ряд критических замечаний, сделанных другими товарищами как при обсуждении нашей работы в Институте права АН СССР в октябре 1948 г.[1244], так и в печати. Однако мы продолжаем считать правильным предложенное нами решение основных вопросов, освещенных в нашей pa6oте, а примененный нами метод их исследования - отвечающим методологическим требованиям, установленным классиками марксизма-ленинизма.
Основой и отправным моментом для исследования права государственной социалистической собственности является учение классиков марксизма-ленинизма о социалистической собственности как общественном присвоении средств и продуктов производства.
Для того чтобы раскрыть действительное содержание такой специфической, впервые в истории человечества созданной, формы собственности, как государственная социалистическая собственность, необходимо обратиться к общему учению классиков марксизма-ленинизма о собственности как присвоении.
На основе марксистско-ленинского учения о собственности как присвоении должно быть установлено общее определение права собственности для тех общественных формаций, в которых имеются государство и право и в которых собственность как основное общественно-производственное отношение получает соответствующее оформление и закрепление в правовой надстройке. Будучи наполнено конкретным содержанием, выражающим специфические особенности права собственности для каждой отдельной формации, общее понятие права собственности может выполнить свое назначение "разумной абстракции", на которое указывает Маркс во введении к "К критике политической экономии": раскрыть "существенное различие" между отдельными явлениями (отношениями), охватываемыми данным общим понятием[1245]. В ответе Е. Крашенинниковой товарищ Сталин, указав "то общее, что присуще всем общественным явлениям, в том числе базису и надстройке...", с особой силой подчеркнул, что "у общественных явлений, кроме этого общего, имеются свои специфические особенности, которые отличают их друг от друга и которые более всего важны для науки"[1246].
Приведенные указания классиков марксизма-ленинизма обязывают советских юристов использовать общее понятие права собственности для установления существенных различий между отдельными типами права собственности, и в первую очередь для раскрытия всей глубины принципиальной противоположности между правом социалистической собственности и правом капиталистической собственности.
Исходя из указанных соображений, мы начинаем свою книгу с введения, посвященного общему понятию права собственности.
Прежде чем формулировать предложенное нами в этом введении общее определение права собственности, мы проверили его как рабочую гипотезу на конкретном историко-правовом материале эксплуататорского общества и на праве государственной социалистической собственности. Проверка выдвинутого нами понятия именно в применении к высшей форме социалистической собственности имела решающее значение для определения его научной годности[1247]. Только после этого мы сочли возможным предложить его в качестве уже не рабочей гипотезы, а определенного вывода из всего анализа изученных нами отношений собственности[1248]. Мы руководствовались методологическими требованиями, установленными Марксом: от конкретных исторических отношений собственности в их реальной форме (как экономических отношений) и в их юридическом выражении (как волевых отношений)[1249] к общему определению права собственности как к "разумной абстракции", как к общему понятию, которое в качестве всеобщего абстрактного определения может быть применено (отнесено) ко всем типам и формам права собственности лишь в качестве "многократно расчлененного" и выраженного "в различных определениях" понятия[1250]. Тому же методологическому пути учит нас и Ленин: "От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике - таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности"[1251].
Игнорируя различия между методом исследования и методом изложения, Я.Ф. Миколенко[1252] усмотрел в примененном нами методе исследований старый излюбленный идеологический метод, называемый также априорным, метод, осужденный еще Энгельсом в "Анти-Дю-ринге". Но что сказал бы читатель о книге, посвященной изучению известных истории и современности типов права собственности, притом такого принципиально отличного от всех предшествовавших ему типов права собственности, как право государственной социалистической собственности, если бы автор только в конце книги сообщил ему, что представляет собой то право собственности, отдельные типы которого были предметом исследования? Не можем не напомнить известного положения Маркса из послесловия ко второму изданию т. I "Капитала": "Конечно, способ изложения не может с формальной стороны не отличаться от способа исследования. Исследование должно детально освоиться с материалом, проанализировать различные формы его развития, проследить их внутреннюю связь. Лишь после того как эта работа закончена, может быть надлежащим образом изображено действительное движение. Раз это удалось и жизнь материала получила свое идеальное отражение, то на первый взгляд может показаться, что перед нами априорная конструкция"[1253]. Исходя из Марксова понятия собственности как присвоения (в смысле отношения к средствам и продуктам производства "как к своим"), мы определяем право собственности как право индивида или коллектива использовать средства и продукты производства своей властью и в своем интересе на основе господствующей в данном обществе системы классовых отношений и в соответствии с нею.
При этом мы говорим также о праве собственности как "праве присвоения", подчеркивая одновременно невозможность ограничиться этим понятием без указания тех существенных признаков использования средств и продуктов производства - "своей власти" и "своего интереса" - в их классовой обусловленности и в их неразрывном единстве, которые составляют сущность, самостоятельное содержание права собственности именно как права присвоения[1254].
Против этого решительно возражает Я.Ф. Миколенко. "Ведь присвоение и собственность, по Марксу, - это одно и то же", - пишет он со ссылкой на известное положение Маркса из введения к "К критике политической экономии"[1255]. "Следовательно, - заключает Я.Ф. Миколенко, - положенное А.В. Венедиктовым в основу своей теперешней концепции определение права собственности как права присвоения - есть определение, как говорится в логике, idem per idem, а по-русски - масло масляное"[1256].
Определение права собственности как "права присвоения" дано не нами. Его применяет Маркс в заголовке того раздела рукописи 1857-1858 гг.[1257], который послужил предварительным вариантом для главы 22 т. I "Капитала". В заголовке Маркс говорит о "перевороте в праве присвоения (Umschlag des Aneignungsrechts)", в тексте - о том, что при переходе от простого товарного производства к капиталистическому производству право собственности (Eigentumsrecht) каждого на его собственный продукт и на свободное распоряжение им "диалектически превращается (dialektisch umschlägt)" на стороне капиталиста - в право собственности на чужой продукт или в право собственности на чужой труд, а на стороне труда - в обязанность "относиться (sich verhalten) к своему собственному труду и к своему собственному продукту как к чужой собственности"[1258].
Не подлежит никакому сомнению, что Маркс понимает в данном разделе рукописи 1857-1858 гг. под правом собственности именно "право присвоения", причем как в этом разделе, так и в разделе о формах, предшествующих капиталистическому производству[1259], применяет понятия собственности и присвоения не как простую тавтологию, но раскрывает содержание понятия собственности как присвоения через понятие отношения к средствам и продуктам производства "как к своим". Отправляясь именно от данного определения[1260], мы раскрываем содержание понятия права собственности как права присвоения при помощи предложенного нами определения, представляющего перевод "на язык права" Марксова понятия собственности как отношения к средствам и продуктам производства "как к своим"[1261].
Я.Ф. Миколенко, ссылаясь на те же страницы (с. 26-32) нашей книги, предпочел умолчать о том, что мы не ограничиваемся простым определением права собственности как "права присвоения", и поспешил со своим "маслом масляным", не подозревая, что определение права собственности как "права присвоения" принадлежит Марксу, а не нам. Он не учел при этом, что Маркс не ограничивается простым утверждением о собственности как присвоении, но раскрывает в своих произведениях, в том числе и в указанном разделе рукописи 1857-1858 гг., это понятие во всем его богатом и многообразном содержании.
Давая общее определение права собственности, мы писали в нашей работе: "В правовом опосредствовании этого общественно-производственного отношения (отношения собственности. - А.В.) должны найти выражение оба элемента каждого правового отношения как волевого отношения в котором отражается экономическое отношение: и элемент воли, т. е. признанной правопорядком за собственником власти, и элемент интереса (интереса класса, группы, отдельного лица)"[1262]. И это положение вызывает решительные возражения со стороны Я.Ф. Миколенко.
Приведя его, Я.Ф. Миколенко заявляет: "Как известно, во-первых, Маркс ни в коей мере не отождествлял волю и власть, как это делают идеалисты; во-вторых, Маркс нигде не говорит, что интерес является элементом правоотношения". По поводу же нашего дальнейшего утверждения: "Поскольку содержание юридического (волевого) отношения определяется самим экономическим отношением, примат принадлежит интересу, а не воле..." и нашей ссылки на соответствующие высказывания Маркса в т. I и III "Капитала" Я.Ф. Миколенко пишет: "Вы сравниваете и, конечно, ни слова о примате интереса над волей, как элемента правоотношения, у Маркса не находите"[1263].
В каком бы аспекте ни ставился "вопрос о соотношении воли и интереса в праве: 1) как общей воли господствующего класса, выраженной в законе, 2) как "юридической воли", т. е. власти, признанной этой "общей волей" за отдельным носителем интереса (субъектом права), 3) как психологической воли, выраженной самим носителем интереса или его представителем, - содержание этой воли всегда определяется "материальными условиями жизни" господствующего класса[1264]. "Материальные условия жизни" господствующего класса составляют или определяют содержание того классового интереса, о примате которого над волей в правоотношении идет речь в нашей работе и которому принадлежит примат и в объективном праве. Это - основное положение марксистско-ленинского учения о классовой природе всякого права, и мы потому и настаиваем на включении в понятие правоотношения (субъективного права) интереса, как элемента правоотношения и притом ведущего его элемента, чтобы не только через классовый характер воли, но и через классовый характер интереса дать классовую характеристику субъективного права. Как в т. I, так и в т. III "Капитала" Маркс, говоря о правовом отношении как волевом отношении, содержание которого дано экономическим отношением, или о юридических формах, в которых экономические сделки между агентами производства "... проявляются как волевые действия участников..." и которые, "будучи только формами, не могут сами определить этого содержания сделок"[1265], тем самым определяет правовое отношение как классово-содержательное волевое отношение.
Все это неубедительно для начетчиков и талмудистов, для людей, которые "видят букву марксизма, но не видят его существа, заучивают тексты выводов и формул марксизма, но не понимают их содержания"[1266]. Если Маркс прямо, буквально не сказал о примате интереса над волей, не назвал прямо интереса "элементом правоотношения", значит, положение об интересе, как ведущем элементе правоотношения, противоречит учению Маркса. Так могут думать только типичные начетчики и неисправимые догматики!
"Маркс ни в коей мере не отождествлял волю и власть, как это делают идеалисты",- пишет Я.Ф. Миколенко[1267]. Но разве мы говорим в нашей книге о воле как власти, в идеалистическом смысле, а не как о "власти (воле), признанной за ним (собственником. - А.В.) законом, как выражением воли господствующего класса (в социалистическом обществе - воли всего народа), - власти, предоставленной или признанной государством"?[1268]
Говоря о воле как власти, признанной за собственником выраженной в законе волей господствующего класса, мы исходим из того, что Маркс именно в применении к собственности пользовался и тем, и другим понятием. "Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоряжается этими вещами", - гласит известное положение Маркса из главы 2 т. I "Капитала"[1269]. "Право наследования, - указывал Маркс в докладе Генерального Совета Базельскому конгрессу, - имеет социальное значение лишь постольку, поскольку оно оставляет за наследником ту власть, которой покойный обладал при жизни, а именно власть при помощи своей собственности присваивать продукты чужого труда"[1270].
Проблема воли и интереса, воли и власти в правоотношении является одной из наиболее сложных и дискуссионных в советской юридической литературе. Над ней настойчиво работают советские юристы - достаточно назвать монографии и статьи Г.Н. Александрова, С.И. Аскназия, С.Н. Братуся, О.С. Иоффе и др. Для Я.Ф. Миколенко не существует никаких трудностей в этой проблеме. Не разбираясь в самом существе проблемы, он тщательно выискивает в критикуемой им работе все внешние поводы для своих возражений и столь же тщательно замалчивает то, что характеризует действительную позицию автора. Чтобы доказать, что мы будто бы склоняемся к "господствующему" в буржуазной цивилистике мнению в вопросе о воле и интересе в правоотношении и даже противопоставляем его учению Маркса, Я.Ф. Миколенко пишет о полном совпадении нашего мнения о примате интереса над волей в правоотношении с господствующими в буржуазной цивилистике "комбинационными" теориями, также сочетающими волю и интерес как элементы правоотношения. Он особо подчеркивает при этом наличие в нашей работе "скрупулезного выяснения различных оттенков мнений", с привлечением иностранных и дореволюционных русских буржуазных юристов[1271].
Мы действительно повинны в чрезмерном приведении имен и подборе мнений буржуазных юристов. Но Я.Ф. Миколенко замалчивает, что, приводя в "трехстраничном примечании" сводку этих мнений, мы в том же примечании дали совершенно четкую характеристику им: "Все эти многочисленные теории не выходят за рамки формально-догматической (как правило, идеалистической, значительно реже - вульгарно-материалистической) трактовки понятий воли и интереса, посредством которых они тщетно пытаются раскрыть действительную сущность субъективного права". Одновременно мы подчеркивали, что "в отличие от Иеринга или представителей буржуазных "комбинационных теорий", под "интересом" понимается классовый интеpec - классовый в самом широком смысле, включая не только экономические, но и духовно-культурные и иные интересы соответствующих классов, признанные "общей волей" (законом) господствующего класса и охраняемые всей принудительной силой государства"[1272].
Для Я.Ф. Миколенко все эти положения лишены значения. "Метод" его критики очень прост: господствующее мнение ("комбинационные" теории) говорит о воле и интересе как элементах правоотношения, А.В. Венедиктов говорит также о воле и интересе как об элементах правоотношения, значит, А.В. Венедиктов и в этом вопросе "склоняется" "к господствующему" мнению.
Переходим к наиболее дискуссионной проблеме - к предложенному нами понятию органа оперативного управления государственной социалистической собственностью, как организованного государством коллектива "рабочих и служащих во главе с ответственным руководителем, на который государство возложило выполнение определенных государственных задач и которому оно предоставило для осуществления этих задач соответствующую часть единого фонда государственной собственности"[1273].
Предлагая приведенное определение оперативно-хозяйственного госоргана, мы отправляемся от сталинского учения о функциях социалистического государства[1274] и на его основе даем анализ функций оперативных хозорганов. Мы исходим из того, что каждая из указанных И.В. Сталиным функций социалистического государства заключается не только в организации соответствующей деятельности (работы), но и в осуществлении ее. Функция хозяйственно-организаторской и культурно-воспитательной работы государственных органов также заключает в себе как организацию той и другой работы, так и непосредственное выполнение ее соответствующими органами государства. Советское государство как единый и единственный собственник всего фонда государственной собственности не только организует процесс расширенного социалистического воспроизводства, но и осуществляет его через свои оперативно-хозяйственные органы. Для социалистического государства организация охраны социалистической собственности, организация обороны страны, организация хозяйства, культуры и здравоохранения и самое осуществление каждой из этих функций представляют по существу единый процесс. Что же касается тех органов, через которые Советское государство осуществляет свою хозяйственно-организаторскую функцию, то на одни из них государство возлагает только планово-регулирующие, планово-административные функции, на другие - наряду с этими функциями также и непосредственное осуществление производственной, сбыто-снабженческой, финансовой и иной хозяйственной работы, иначе говоря, оперативно-хозяйственные функции.
При существующей организации производства и обращения, в условиях сознательного использования социалистическим государством закона стоимости в его преобразованном виде, государство наделяет свои оперативно-хозяйственные органы определенными правомочиями, необходимыми для выполнения возложенных на них функций и обязанностей, в том числе правом владения, пользования и распоряжения закрепленным за ними государственным имуществом, в установленных законом планом и всеми директивами партии и правительства пределах. При анализе правоотношений, в которые оперативно-хозяйственные госорганы вступают между собой, марксистско-ле-нинская теория государства и права должна указать тех живых людей, тех участников социалистического производства, общественно-произ-водственные отношения которых опосредствуются как правовые отношения двух субъектов права - двух социалистических госорганов. Этими участниками являются организованные государством, во главе с назначенными государством ответственными руководителями, коллективы рабочих и служащих, на которые государство возлагает выполнение определенной части государственного плана при посредстве орудий и средств производства, принадлежащих единому и единственному собственнику всех государственных имуществ - социалистическому государству.
Предложенное нами понятие оперативно-хозяйственного госоргана позволяет раскрыть связь социалистического хозрасчета с социалистическим принципом распределения по труду, с использованием социалистическим государством закона стоимости в его преобразованном виде, показать специфику товарно-денежных отношений между госпредприятиями и действительное содержание правовых отношений между ними, а также все значение принципа демократического централизма в управлении социалистическим хозяйством.
Мы выступили впервые в печати с новым определением оперативно-хозяйственного госоргана (госпредприятия) еще в 1940 г.[1275] Тогда, и вплоть до выхода нашей книги, в процессе предварительного ее обсуждения предложенное нами определение вызывало возражения главным образом у сторонников традиционного учения о юридическом лице как корпорации. Против них нам и приходилось направлять свои возражения[1276]. После выхода книги наше определение подверглось критике со стороны товарищей, не отвергающих значения коллектива в деятельности социалистического госпредприятия, но предостерегающих нас против смешения госпредприятий с колхозами. Так, например, Н.Д. Казанцев писал: "Действительно, администрация, рабочие и служащие предприятия или учреждения составляют единый социалистический коллектив, выполняющий задание Советского государства. Однако автор не оттенил того, что управление объектами государственной собственности в отличие от объектов кооперативно-колхозной собственности осуществляется не отдельным коллективом, а непосредственно администрацией, представляющей интересы Советского государства в целом".
Одновременно Н.Д. Казанцев указывал, что данное нами определение госпредприятия "может быть применено в известной мере и к кооперативным организациям и колхозам, ибо и там имеются коллективы людей во главе с ответственными лицами, и эти коллективы выполняют плановые задания государства"[1277].
Мы стремились показать в нашей работе различие между двумя формами социалистической собственности и связанное с этим различием различие в организационно-правовой структуре между государственными предприятиями (государственными юридическими лицами) и колхозами, а также другими кооперативными организациями[1278]. Если наши положения оказались недостаточно убедительными даже для тех, кто не отвергает самой идеи коллектива в понятии социалистического государственного предприятия, но не признает за ним того значения, которое признаем мы, то это лишний раз убеждает нас в необходимости еще более расширить и углубить данное нами обоснование понятия госпредприятия, более четко формулировать единство и различие двух форм социалистических предприятий.
С совершенно иных методологических позиций критикует предложенное нами определение социалистического госоргана Я.Ф. Миколенко. Он объявляет, что это определение "сродни, с одной стороны, анархо-синдикализму, а с другой - различным фашистским "теорийкам" корпоративного государства..." и что именно, "почувствовав" такое родство, "А.В. Венедиктов спешит отгородить себя от них таким софизмом, что, видите ли, рабочие и служащие, составляющие коллектив госоргана - юридического лица, не являются членами этого юридического лица"[1279].
Казалось бы, что столь серьезные возражения должны быть снабжены какой-либо аргументацией. Но Я.Ф. Миколенко ничем не обосновывает их - потому, что ему нечем их обосновать. С упреком в "анархо-синдикализме" выступали и другие критики предложенного нами понятия госоргана, которые не смогли, однако, дать ответа на вопрос, к какому из двух течений синдикализма, охарактеризованных В.И. Лениным, они относят нашу концепцию[1280]. Достаточно напомнить ленинскую характеристику синдикализма: "Синдикализм либо отрицает революционную диктатуру пролетариата, либо сводит ее, как и вообще политическую власть, на девятое место"[1281], чтобы убедиться, насколько очерченная нами на протяжении всей книги позиция социалистического государства как единого и единственного собственника всего фонда государственной собственности и роль диктатуры рабочего класса в организации управления этим фондом принципиально и практически противоположна взглядам анархо-синдикализма.
Еще характернее для общей позиции Я.Ф. Миколенко упрек в родстве данного нами определения социалистического госоргана "различным фашистским "теорийкам" корпоративного государства". Трудно предположить, чтобы Я.Ф. Миколенко не знал, что итальянские корпорации, образованные на основе фашистского "закона" 5 февраля 1934 г., были принудительными объединениями фашистских союзов предпринимателей и рабочих, а германские "сословные" объединения отдельных отраслей хозяйства, созданные на основе "закона" 27 февраля 1934 г., были объединениями предпринимателей, что и те и другие представляли собой одну из форм сращивания монополистического капитала с фашистским государством, форм, путем которых капиталистические монополии использовали полицейско-террористи-ческое принуждение фашистского государства для усиления своих позиций, для еще большего закабаления и усиления эксплуатации рабочих, для ограбления всех трудящихся. Что может быть общего между этими фашистскими "корпорациями" и нашей концепцией социалистических госорганов? Если же Я.Ф. Миколенко мог тем не менее бросить подобное обвинение, то только потому, что он находится в плену традиционного догматического представления о всяком юридическом лице, объединяющем известную группу людей, как о корпорации. Раз социалистический госорган трактуется как коллектив, значит - это корпорация, а раз это - корпорация, значит, она - "сродни" фашистским "корпорациям", ибо и они были корпорациями. Для догматика круг замкнут, принципиальное, коренное различие между социалистическими госорганами и фашистскими "корпорациями" исчезло для него за традиционной фигурой корпорации.
Исходя из того же традиционного воззрения на юридическое лицо, Я.Ф. Миколенко объявляет "софизмом" наше утверждение, что рабочие и служащие госоргана - юридического лица - не являются членами этого юридического лица.
В нашей работе мы показали, что социалистический госорган - в первую очередь социалистическое госпредприятие - представляет собой совершенно своеобразную организацию трудящихся, глубоко отличную по своей внутренней структуре от юридических лиц корпоративного типа. Рабочие и служащие госоргана, наделенного правами юридического лица, принимают участие в выполнении возложенных на госорган государством задач именно в качестве рабочих и служащих, но не в качестве его членов. Они находятся в трудовых и административно-правовых отношениях с госорганом (госпредприятием), а не в отношениях членства[1282]. Для Я.Ф. Миколенко же существует только один вид юридических лиц, объединяющих людей в единую организацию, - только корпорация, в которую объединяемые ею люди входят именно в качестве членов. Все остальное - от лукавого! Если социалистический госорган - коллектив, т.е. юридическое лицо, объединяющее рабочих и служащих во главе с ответственным руководителем в единую организацию, значит, рабочие и служащие, с точки зрения Я.Ф. Миколенко, могут входить в состав такого юридического лица только в качестве его членов. Значит, и такую своеобразную, специфическую, впервые в истории человечества созданную форму организации трудящихся, как социалистический госорган (госпредприятие), надо во что бы то ни стало уложить в прокрустово ложе традиционной корпорации. Я.Ф. Миколенко, игнорируя ту "реальную действительность", которую он пытается противопоставить нашей позиции, видит в советской действительности только один тип внутренней структуры для всех юридических лиц, объединяющих трудящихся: корпоративную структуру с ее членством, со всеми вытекающими из этого членства особенностями внутренней организации корпорации.
Именно с этой традиционной догматической точки зрения Я.Ф. Миколенко приписывает нам утверждение, что "в качестве самостоятельного носителя прав на закрепленное за госорганом имущество выступает также и коллектив сотрудников этого госоргана"[1283]. Это - обычная для цивилиста-догматика, отправляющегося от традиционной схемы внутренней организации юридического лица - корпорации, попытка рассматривать коллектив рабочих и служащих государственного юридического лица - в нашем понимании - аналогично коллективу членов в юридических лицах корпоративного типа. В противовес подобным попыткам мы указывали в книге и повторяем вновь, что возглавленный ответственным руководителем коллектив рабочих и служащих и есть тот госорган, которому государство передает в оперативное управление определенный комплекс государственного имущества, что нет каких-то двух "организаций" - самого госоргана и коллектива его работников, что все права по имуществу, включая право владения, пользования и распоряжения, предоставляются госоргану как целому, "как таковому", а не коллективу его рабочих и служащих, который с правовой точки зрения, взятый именно в нашем понимании социалистического госоргана, не отделим от госоргана (юридического лица), но во главе со своим ответственным руководителем и образует этот госорган. Я.Ф. Миколенко же подменяет наше понятие социалистического госоргана понятием коллектива его работников в отрыве от самого госоргана и использует эту подмену, чтобы приписать нам утверждение о каких-то самостоятельных "правах" на закрепленное за госорганом имущество, принадлежащих якобы коллективу его работников, а не самому госоргану.
В нашей книге мы стремились показать, что право государственной социалистической собственности может быть раскрыто во всем его богатом и качественно отличном от права капиталистической собственности содержании только при том условии, если оно исследуется в неразрывной связи с анализом природы органов оперативного управления государственной собственностью и функций, обязанностей и прав этих госорганов по управлению закрепленными за ними имуществами. Необходимость именно такого изучения всего комплекса проблем, связанных с правом государственной социалистической собственности, до сих пор никем не отрицалась - даже самыми решительными противниками предложенных нами решений. Я.Ф. Миколенко, напротив, пытается снять всю проблему о соотношении права государственной социалистической собственности, как правовой формы общественного присвоения, и правомочий госпредприятий по управлению государственными имуществами. Он пытается уклониться от научного анализа этой проблемы путем ссылки на наше утверждение о том, что со времени доклада акад. А.Я. Вышинского на первом совещании научных работников права в 1938 г.[1284] советская юридическая наука единодушно признает советский народ в лице его социалистического государства единым и единственным собственником всего фонда государственной собственности, возлагающим на свои госорганы лишь управление находящимися в их ведении частями этого фонда, без передачи им права собственности или какой-то "доли" этого права. "Казалось бы, - пишет Я.Ф. Миколенко, - этот вопрос совершенно ясен и никаких сомнений ни у кого не вызывает"[1285]. Поэтому Я.Ф. Миколенко считает не только ненужным, но и в корне неправильным наше стремление проанализировать природу правомочий по владению, пользованию и распоряжению отдельными государственными имуществами, закрепленными государством за его органами, и раскрыть действительное содержание сделок купли-продажи между государственными хозорганами или виндикационных исков между ними. К чему весь этот анализ, если "А.В. Венедиктов в конце концов пришел к тому выводу, который, по собственному его признанию, является бесспорным достоянием науки советского права с 1938 г."[1286]?
Ссылаясь на доклад акад. А.Я. Вышинского на совещании 1938 г., Я.Ф. Миколенко проходит мимо сделанного акад. А.Я. Вышинским в том же докладе, при анализе основных задач науки советского гражданского права, указания на то, что "особенно важным представляется вопрос о юридической природе государственной собственности и связанный с этим вопрос о природе советского юридического лица и закрепленных за ним имуществ, "собственных" оборотных средств и пр."[1287]. Это указание сохраняет всю свою актуальность и в настоящее время. Несмотря на единодушное признание указанного выше положения акад. А.Я. Вышинского о единстве государственной социалистической собственности и передаче госорганам государственного имущества лишь в управление, вопрос о природе этого управления является предметом острой дискуссии, причем до сих пор не изжиты окончательно попытки неправильной трактовки правомочий госорганов по управлению закрепленным за ними имуществом.
Я.Ф. Миколенко пытается приписать подобную попытку и нам. Ссылаясь на с. 331-340 нашей работы, он утверждает, что "А.В. Венедиктов, очевидно, не понимает той простой вещи, что... наш закон употребляет понятие "собственные" средства в совершенно своеобразном значении, в смысле хозрасчетного обособления имущества, в результате которого отнюдь не создается какой-то особый институт права собственности госорганов наряду и в отличие от права собственности государства"[1288].
Вот что мы говорим на с. 334, т.е. на одной из тех страниц, на которые ссылается в данном вопросе Я.Ф. Миколенко: "...примененный в постановлении СТО от 23/VII 1931 г. к закрепленным за государственными хозорганами оборотным средствам термин: "собственные оборотные средства" - не дает оснований утверждать, что право государственных хозорганов на закрепленное за ними имущество "конструируется в нашем законодательстве подобно праву собственности""[1289]. Взятое в кавычки и опровергаемое нами утверждение содержится в учебнике гражданского права для юридических вузов, изданном в 1938 г. Оно принадлежит, правда, не Я.Ф. Миколенко, но Я.Ф. Миколенко был одним из двух ответственных редакторов этого учебника и, кроме того, осуществлял "общее руководство по составлению учебника". В своей книге мы процитировали это утверждение только в применении к постановлению СТО от 23 июля 1931 г., в учебнике же оно отнесено и к ст. 4 и 5 Положения о промышленных трестах от 29 июня 1927 г. Сославшись на тот и другой источник, учебник утверждает: "В соответствии с этим передача имущества из ведения и управления одного хозоргана в ведение и управление другого хозоргана... регулируется, как правило, нормами о переходе права собственности"[1290].
Таким образом, Я.Ф. Миколенко приписывает нам ту, пропущеную им самим в учебнике, трактовку "собственных" оборотных средств, против которой мы возражаем в нашей работе.
В нашей книге мы предлагали указать в будущем ГК СССР, что госорганы осуществляют предоставленные им государством права по владению, пользованию и распоряжению имуществом в порядке управления. Равным образом мы считаем необходимым, путем особого дополнения к указанной общей формуле или путем соответствующей редакции статьи, дающей общее определение договора купли-продажи (ср. ст. 180 ГК РСФСР), прямо указать в будущем ГК СССР на специфический характер договора купли-продажи (поставки) между социалистическими госорганами[1291].
Я.Ф. Миколенко резко возражает против нашего предложения об уточнении редакции ст. 180 ГК РСФСР. "... Получается, - пишет он, - что А.В. Венедиктов, отвергая самым решительным образом "теорию расщепленной собственности", вместе с тем считает, что в нашем законодательстве имеются формальные основания для создания подобной конструкции в целях объяснения взаимоотношений между государством и его хозяйственными органами"[1292].
Я.Ф. Миколенко подменяет здесь одну проблему другой. Советское законодательство не дает ни реальных, ни формальных оснований к признанию за госорганами ни права собственности на предоставленное им государством имущество, ни какой-либо "доли" права собственности. Статья 58 ГК РСФСР наделяет собственника определенными правомочиями, но отнюдь не сводит к ним самого содержания (сущности) права собственности и не исключает того, что права владения, пользования и распоряжения могут быть предоставлены законом и несобственнику, как это и делает ст. 5 Положения о промышленных трестах. Редакция же ст. 180 ГК РСФСР прямо говорит о передаче имущества в собственность (ст. 183 - о приобретении покупателем права собственности) и поэтому не отражает специфики отношений по купле-продаже между госорганами, ибо эта купля-продажа не связана с переходом права собственности, носителем которого является само социалистическое государство. Об этом, и только об этом, идет речь. Если Я.Ф. Миколенко не понимает, что действующая редакция ст. 180 ГК РСФСР не отражает специфики купли-продажи между госорганами, то это свидетельствует лишь о том, что над ним до сих пор тяготеет приведенная выше концепция из вышедшего под его редакцией учебника гражданского права 1938 г.
Как могло случиться, что Я.Ф. Миколенко нашел в нашей книге "лишь несколько мельком брошенных фраз", посвященных, как он пишет, "анализу права государственной социалистической собственности в целом..."[1293], все же остальное исследование объявил не имеющим отношения к этому анализу и предложил вообще снять всю проблему о правах госорганов на закрепленное за ними имущество, о природе правовых отношений между ними по купле-продаже (поставке) их продукции и т.д.?
Основным пороком всего подхода Я.Ф. Миколенко к вопросу о праве государственной социалистической собственности и организации управления ею является непонимание им принципиального различия в правовом регулировании государственной социалистической собственности диктатурой рабочего класса и капиталистической собственности - диктатурой буржуазии. Я.Ф. Миколенко, будучи в плену буржуазно-догматической методологии, думает, что и право государственной социалистической собственности должно быть исследовано только в том же статическом аспекте, в каком буржуазная юриспруденция исследует (точнее сказать, описывает) право капиталистической собственности. Право государственной социалистической собственности в его действии, в его конкретном осуществлении, в неразрывной связи со всеми вопросами правовой организации управления государственной социалистической собственности - вне круга научных интересов Я.Ф. Миколенко.
Все это может быть объяснено только одним: Я.Ф. Миколенко не учитывает специфики закономерностей экономики социализма, недооценивает решающую роль Советского государства в построении социализма и коммунизма. Перекликаясь с теми, кто отрицал самое наличие особых закономерностей экономики социализма, он снимает и вопрос о специфике правомочий социалистических госорганов по управлению закрепленным за ним государственным имуществом, снимает вопрос о специфике правовых отношений между ними. Вот почему Я.Ф. Миколенко игнорирует все, что сказано в нашей книге о хозяйственно-организаторской роли социалистического государства, о сознательном использовании им закона стоимости в преобразованном виде, о советской товарно-денежной форме отношений между социалистическими госпредприятиями, о социалистическом хозрасчете и т.д. Вот почему Я.Ф. Миколенко не только не пытается сам раскрыть, на основе анализа законов социалистического хозяйства, действительное содержание права государственной социалистической собственности, прав госорганов по управлению отдельными частями единого фонда государственной собственности и правовых отношений между ними, но и так решительно восстает против того, чтобы над этими проблемами работали советские цивилисты. Когда же он пытается критически подойти к решениям, предложенным другими авторами, или дать собственное решение некоторых из этих проблем, он неизменно оказывается на традиционных догматических позициях. И это - не случайно. Это обусловливается теми методологическими позициями, с которых Я.Ф. Миколенко подходил прежде и подходит сейчас к исследованию основных проблем советского социалистического права в целом, права государственной социалистической собственности и правовой организации управления ею в особенности.
Так, например, в статье "О предмете и принципах социалистического гражданского права" (1938 г.) Я.Ф. Миколенко определяет предмет советского гражданского права как юридической дисциплины путем механического распространения на гражданско-правовые отношения социалистического общества известного понятия Маркса и Энгельса о гражданском обществе как совокупности производственных отношений, составляющих экономическую структуру общества[1294]. "Совокупность правовых норм, непосредственно выражающих и регулирующих отношения гражданского общества, и является предметом гражданского права как юридической дисциплины", - писал Я.Ф. Миколенко в этой статье. "Другими словами, - продолжает он, - гражданское право изучает правовые нормы, выражающие и регулирующие производственные, экономические отношения общества. В условиях СССР эти отношения являются отношениями социалистического общества"[1295]. Подобное определение предмета советского гражданского права игнорирует наличие в составе системы советского социалистического права, наряду с гражданским правом, таких отраслей права, как земельное, колхозное и трудовое право, а также тот факт, что общественно-производственные отношения социалистического общества в значительной своей части peгyлиpyютcя нормами государственного и административного права.
Тяготение к буржуазно-правовым схемам Я.Ф. Миколенко ярко продемонстрировал и в докладе "К вопросу о выделении торгового права как отрасли советского гражданского права", сделанном на научной сессии ВИЮН в 1946 г. Доклад в "Трудах научной сессии Всесоюзного института юридических наук 1-6 июля 1946 г.", изданных в 1948 г., не напечатан, и мы можем судить о позиции его автора только по опубликованным тезисам. Я.Ф. Миколенко и в этом докладе отправляется от буржуазных образцов, утверждая, что "наше законодательство знает различие между гражданским оборотом и торговым оборотом", что нормы, регулирующие торговый оборот, "приобретают больше оснований для выделения в особую отрасль в сравнении с буржуазными системами права"[1296]. Еще более поражает в этих тезисах объективистская ссылка на проект Торгового свода 1923 г. Как известно, этот проект являлся ярким образцом буржуазного понимания новой экономической политики как реставрации капитализма и попыток привлеченных к разработке проекта буржуазных специалистов провести свои реставраторские тенденции в советское законодательство путем прямой рецепции норм буржуазного торгового права[1297]. Я.Ф. Миколенко же, напоминая об этом "проекте", не дает ему никакой оценки и сожалеет лишь о том, что неправильный взгляд на торговлю при социализме помешал реализации попыток "выделения из советского гражданского права в качестве его особой отрасли торгового права..."[1298].
Такое же тяготение Я.Ф. Миколенко к старым, традиционным позициям сказалось и в его возражениях против нашего утверждения о том, что все бюджетные учреждения, имеющие самостоятельную смету, являются юридическими лицами в силу постановления ВЦИК и СНК РСФСР от 27 сентября 1926 г.[1299] Это "фактически означало бы, - пишет Я.Ф. Миколенко, - упразднение вообще деления государственных органов на являющиеся и не являющиеся юридическими лицами. В результате этого все государственные предприятия оказались бы приравненными в отношении управления вверенными им имуществами к бюджетным учреждениям"[1300].
Но ведь есть широкий круг бюджетных учреждений, юридическая личность которых прямо признана законом или их уставами и положениями. Достаточно назвать Академию Наук СССР и другие академии, научно-исследовательские институты, вузы, техникумы, школы рабочей молодежи, детские больницы, интернаты для инвалидов Отечественной войны и др. Разве наделение этих многочисленных бюджетных учреждений правами юридического лица отменяет существующее деление госорганов на хозрасчетные и бюджетные или означает приравнение государственных предприятий "в отношении управления вверенными им имуществами" к бюджетным учреждениям?
Позиция Я.Ф. Миколенко в вопросе о юридической личности бюджетных учреждений лишний раз свидетельствует о его догматическом подходе к порядку управления имуществом советских юридических лиц вообще, государственных юридических лиц в особенности. Я.Ф. Миколенко, следуя и в этом вопросе за буржуазными юристами, представляет себе порядок управления принадлежащим юридическому лицу на том или ином праве имуществом как "стандартную", универсальную для всех советских юридических лиц схему.
Отрицая юридическую личность бюджетных учреждений, имеющих самостоятельную смету, Я.Ф. Миколенко тем самым ставит под сомнение подлинный характер гражданско-правовых отношений, в которые вступают эти учреждения друг с другом. За отсутствием места мы принуждены отослать читателя к тем возражениям против подобной постановки вопроса, с которыми неоднократно выступали в печати и мы, и С.Н. Братусь[1301].
С неправильных антиисторических позиций Я.Ф. Миколенко подходит к той части нашей работы, которая посвящена праву собственности в эксплуататорском обществе. Возражая против включения этой части в нашу книгу, Я.Ф. Миколенко забывает о методологических требованиях, установленных В.И. Лениным в его классическом произведении "О государстве": о необходимости исторического подхода к изучению общественных отношений[1302].
Анализ права собственности эксплуататорского общества необходим в особенности для показа принципиальной противоположности между правом социалистической собственности и правом эксплуататорской, в первую очередь капиталистической, собственности.
На примере самого Я.Ф. Миколенко мы имели возможность показать, к каким порочным выводам приводит недооценка всей глубины этой противоположности. Я.Ф. Миколенко ставит нам, однако, в вину не только то, что мы посвятили анализу права собственности в эксплуататорских обществах "13/42 всей книги", но и методологическую порочность ряда наших положений, допущенное якобы нами извращение прямых высказываний Маркса и т.п. "...Если верить А.В. Венедиктову, - пишет Я.Ф. Миколенко, - то по вопросу о сущности феодальной собственности средневековые эпигоны римских правоведов - глоссаторы и постглоссаторы, а не Маркс и Энгельс, соответствующие высказывания которых автор цитирует на с. 95, создали теорию, которая "правильно отражала реальные отношения феодального общества..." (с. 186). Возможно, что в этом случае автор, пока дошел до с. 186, забыл, что он цитировал из Маркса и Энгельса на с. 95?"[1303]
Перед нами явное извращение действительного пути уже не только исследования, но и самого изложения всей проблемы. Не только в начальном параграфе главы о праве феодальной собственности, на который ссылается Я.Ф. Миколенко, и не только на протяжении всей главы, но даже на с. 185, т.е. предшествующей той, на которой мы признаем правильность данной глоссаторами и постглоссаторами правовой квалификации реальных отношений феодального общества, мы исходим из учения Маркса и Энгельса о неразрывной связи земельной и политической иерархии феодального общества, на его основе анализируем весь строй феодальных земельных отношений и приходим к выводу, что именно с точки зрения этого учения надо признать, что теория разделенной собственности, воспринятая и феодальным законодательством, "правильно отражала реальные отношения феодального общества[1304]. Разве выраженная в законе или норме обычного права воля господствующего класса в рабовладельческом или феодальном обществе всегда искаженно отражала реальные отношения этого общества? Разве известное положение римского права о рабах как вещах искажало действительные отношения между рабовладельцами и рабами и разве марксистско-ленинская история государства и права не должна признать адекватность этого положения реальным отношениям римского рабовладельческого общества именно исходя из учения классиков марксизма-ленинизма о рабовладельческом обществе?
В главе о праве буржуазной собственности внимание Я.Ф. Миколенко привлекает только один вопрос - вопрос о Гедемане[1305].
Наша ошибка заключается в том, что, разоблачая Гедемана, мы не всегда находили для этого те простые и гневные слова, в которых советские ученые обязаны беспощадно разоблачать представителей буржуазной лженауки. "Советские ученые не дискутируют с мракобесами, с представителями буржуазной лженауки, а разоблачают их беспощадно, искореняют растленную буржуазную идеологию"[1306].
Нашей задачей было показать, что фашизм не создал никаких новых "теорий" для пропаганды и защиты собственности своих господ - финансовых и промышленных плутократов, наиболее хищнической империалистической верхушки финансового капитала. С этой целью мы включили в свою работу специальный параграф, посвященный характеристике "теории" буржуазной собственности как "социальной функции". Мы показали в нем, что в деле социально-демагогической "идеологической" маскировки эксплуататорской сущности капиталистической собственности фашизм не изобрел ничего нового, что тот же Гедеман при Гитлере выступал с пересказом или дальнейшим развитием положений, высказанных им непосредственно после первой мировой войны. Более того, мы имели возможность показать, что и самая "теория" буржуазной собственности как "социальной функции", получившая широкое хождение в период империализма, также не представляла собой какого-то "нового слова" буржуазной юриспруденции, что ею пользовались для тех же целей маскировки эксплуататорской сущности частной собственности еще идеологи и законодатели феодализма. Указывая на это, мы подчеркнули с полной определенностью, что идеи собственности как "социальной функции" и "общей пользы" получили особенно широкое хождение при гитлеровском режиме, тщетно пытавшемся прикрыть этими и иными социально-демагогическими формулами свою реакционно-черносотенную, разбойничью империалистическую сущность. Лишь после этой характеристики фашизма мы привели демагогическое заявление Гедемана на сессии Немецкой академии наук о том, что национал-социализм принципиально изменил прежнее представление о собственности и что собственность составляет "обязанность", а не право. Это заявление мы и охарактеризовали как пересказ или дальнейшее развитие прежних утверждений Гедемана[1307].
В центральном параграфе главы о праве буржуазной собственности, составляющем треть всей главы (§ 36), мы дали анализ наиболее острых вопросов собственности при монополистическом капитализме и притом в тех простых и гневных словах, которые мы, к сожалению, не всегда находили, разоблачая буржуазную лженауку. Мы исправим эту ошибку в нашей дальнейшей работе.
В своей книге мы стремились по-новому подойти к исследованию права государственной социалистической собственности и правовой организации управления ею, стремились выявить все специфические черты правового регулирования ведущей формы социалистической собственности.
Чем яснее и острее сторонники различных позиций формулируют свои взгляды по этим вопросам, тем большую пользу принесет творческая дискуссия советской юридической науке и, в частности, автору книги. Принципиальная, подлинно партийная товарищеская критика всегда помогала нам и помогает сейчас развивать и углублять обоснование тех положений, которые мы по-прежнему считаем правильными, и преодолевать выявленные этой критикой ошибки.
Печатается по:
А.В. Венедиктов. О государственной собственности в СССР
и организации управления ею // Советское государство и право
1951. N 2. С. 42-52.
Примечания:
|
