Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Иоффе О.С.
Избранные труды по гражданскому праву: Из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. Критика теории "хозяйственного права"

§ 1. Понятие и виды права собственности

Разработка общего понятия права собственности. Общенаучное понятие правового института, всегда предпосылаемое его логическому анализу, отнюдь не обязательно приобретает исходное значение в процессе его исторического осмысления. Вызванный социалистической национализацией коренной переворот в сложившейся системе собственнических отношений отодвинул вопрос об общем определении права собственности на дальний план. В первые годы после победы Октябрьской революции юридическая доктрина сосредоточивается не столько на правовой общности, диссонировавшей с самим фактом замены частнокапиталистической собственности ее историческим антиподом, сколько на выявлении особенностей, характеризующих специальные меры по созданию нового строя экономических отношений. Носит ли национализация карательный или преобразовательный характер, является ли она обобщенной категорией по отношению к конфискации, реквизиции, монополизации, секвестру или выступает в качестве однопорядкового с ними самостоятельного способа приобретения права государственной собственности - вот что волновало прежде всего и главным образом теорию и практику непосредственно послереволюционного периода[414].

Общее определение права собственности впервые формулируется в легальных, а не научно-литературных источниках, и в том виде, как оно отражено ст. 58 ГК РСФСР 1922 г., это определение гласило: <Собственнику принадлежит в пределах, установленных законом, право владения, пользования и распоряжения имуществом>. Что же касается правовой литературы, то известный интерес к соответствующему абстрактному понятию она первоначально только и обнаруживала в виде реакции на приведенную легальную формулу, обычно расценивая ее как традиционное юридическое правило, не заключающее какого-либо специфического социального смысла. Именно так ее интерпретировал, например, И. Б. Новицкий в комментарии, специально относящемся к законодательству о праве собственности[415]. Предпринимались, однако, и единичные попытки даже в границах охарактеризованной всеобщности обнаружить своеобразную сугубо пролетарскую устремленность, в том якобы и проявившуюся, что привычную триаду, соединенную владением, пользованием и распоряжением, новый законодательный акт сопроводил словами - <в пределах, установленных законом>[416]. Но подобным попыткам трудно было рассчитывать на широкий положительный резонанс, так как, опираясь на использованные в ней предшествующие гносеологические источники, ст. 58 не могла притязать, естественно, ни на законотворческую новизну, ни тем более на концептуальную оригинальность. И нет ничего неоправданного в том, что такой непревзойденный глашатай классового своеобразия советского гражданского закона, каким был П. И. Стучка, отыскивал его не в закрепленном ГК РСФСР общем понятии права собственности, а в новом общественном содержании, приобретенном каждым из элементов этого права в условиях утвердившейся пролетарской диктатуры.

Он обращал внимание в первую очередь на обновленность права владения, учитывая, что, согласно ст. 21 ГК РСФСР, владение землей осуществимо не иначе, как на праве пользования, и значит, это право становится <единственным основанием частного обладания землей>. Тем самым, полагал П. И. Стучка, свершилась <победа пользования> над подчинявшимся ему владением. Но эта победа ознаменовалась также коренным преобразованием самого права пользования в связи с введением <лишь трудового пользования по отношению к земле>, распространением аналогичного принципа <на пользование небольшими домовладениями в лице трудящихся, заключающееся в использовании домовладения для жительства, а не в целях извлечения прибыли или получения дохода>, признанием пользования <не только правом (не неограниченным), но и <обязательностью>, не говоря уже об <отсутствии у нас права злоупотребления пользованием или просто бесцельного уничтожения общественно необходимой или полезной собственности>. К общему процессу юридико-социаль-ных изменений присоединилось и решающее, с точки зрения П. И. Стучки, правомочие собственника - право распоряжения, которое уже потому не могло сохраниться в неприкосновенности, что сравнительно с прежним своим объемом оказалось <более сужено не только в отношении объектов прав, но и цели отчуждения (см., например, о целях спекуляции под угрозой даже ст. 107 УК)>[417].

А поскольку сквозь призму общих о нем представлений должны преломляться любые претерпеваемые правом собственности сущностные преобразования, то тем самым конкретные проприетарные конструкции обнаруживают практическую неотторжимость от обобщенно выражающего их абстрактного понятия. Методологически подобным образом построенный научно-понятийный инструментарий безупречен при всех обстоятельствах. И если он был пока еще далек от всеобщего восприятия, то лишь вследствие непреодоленности противостоящих ему двух взаимоисключаемых теоретических установок.

Первая из них восходила к истокам меновой концепции. Ее сторонники вполне осознавали масштабы социальных сдвигов, обусловливаемых переворотом в отношениях собственности. Они расценивали также как не вызывающую сомнений диаметральную противоположность социалистической собственности всем остальным известным человеческой истории типам собственнических отношений. Однако право собственности получало на почве той же концепции совершенно иную обрисовку. Признавая всякое право продуктом товарного обмена, необходимым способом его опосредствования, обязательным орудием его закрепления, нужно было и на право собственности распространить аналогичное истолкование. Оно и представляло собой, по воззрениям Е. Б. Пашуканиса, не более, чем <личину>, благодаря которой меновые отношения становятся возможными[418]. А пока сохраняется обмен товарами, та же самая <личина> продолжает действовать во всей своей принципиальной неизменяемости. Можно поэтому говорить о разных типах собственности, но отнюдь не права собственности. Лишенное какой бы то ни было мобильности, оно несовместимо с частноисторическими понятиями. Единственно научное - это всегда лишь общее понятие о праве собственности как важнейшем условии товарного обмена, как решающей предпосылке участия в меновых отношениях.

Другая, прямо противоположная, теоретическая установка порождена пришедшим на смену меновой концепции учением о едином хозяйственном праве. В то время, как меновая концепция, отстаивая трактовку права собственности в самом отвлеченном виде, не допускала образования частноисторических проприетарных понятий, теория единого хозяйственного права, наоборот, только такими понятиями и оперировала, не обращаясь вовсе при исследовании юридического института собственности к абстрактно сконструированным научным категориям. Хотя, например, в Курсе хозяйственного права и был выделен написанный Г. Н. Амфитеатровым специальный параграф о понятии права собственности, при ознакомлении с ним выясняется, что там определено не это, а совершенно иное понятие, обращенное не к юридическим отношениям, а к собственности как экономическому явлению[419]. Но, уклонившись от определения права собственности вообще, Г. Н. Амфитеатров сформулировал по крайней мере общее понятие права частной собственности[420]. В отличие от этого, Л. Я. Гинцбург, опираясь всецело на правило ст. 52 ГК РСФСР о видах собственности в советском обществе и обойдя молчанием общую формулу ст. 58 ГК, в очевидном противоречии с нею утверждал, будто <уже гражданское законодательство первых лет НЭПа отказалось от единого понятия права собственности>[421]. Не получая достаточного подкрепления в действовавшем тогда советском законе, этот вывод вместе с тем не расходился ни в малейшей степени с содержанием подготовившей его хозяйственно-правовой концепции того времени. Раз хозяйственное право не знало исторического аналога в прошлом и при многоукладности советской экономики цементируется лишь благодаря единству государственного руководства ею, то, следовательно, оно несет на себе не столько следы общности, сколько печать противопоставления. Там же, где нет общности, возможны только частные и полностью исключены общенаучные понятия.

Отрицание возможности образования таких понятий изредка встречалось и на более поздних этапах истории советского правоведения. Но если ориентироваться не на отдельные эпизоды, а на магистральную линию его развития, то можно без всякого преувеличения утверждать, что как только восторжествовала концепция единого гражданского права, так сразу же преодолевается характерное для хозяйственно-правовой концепции нигилистическое отношение к абстрактным понятиям. Уже в учебнике по гражданскому праву 1938 г. появляется общее определение права собственности, в том или ином варианте формулируемое также во всей последующей связанной с соответствующей тематикой учебной и монографической литературе. При этом явственно обнаруживаются стремления к его экономизации в одних случаях и юридизации в других.

Так, в одной и той же главе учебника 1938 г. М. С. Липецкер писал, что <правом собственности в объективном смысле называется вся система мероприятий, проведенных господствующим классом для закрепления и охраны существующей формы общественного присвоения предметов при-роды>, тогда как <правом собственности в субъективном смысле называются правомочия отдельных членов общества в области владения, пользования и распоряжения имуществом, вытекающие из объективных правовых норм>[422]. Нередко и в других публикациях при сосредоточении внимания на праве собственности в объективном смысле избирается преимущественно путь его экономизации. Таково, например, предложенное Д. М. Генкиным определение правового института собственности в качестве системы норм, <закрепляющих общественные отношения по распределению средств производства и обусловленные ими общественные отношения по распределению предметов потребления>[423]. Когда же центр тяжести переносится на субъективное право собственности, обычно довольствуются указанием на правомочия пользования, владения и распоряжения, иногда сопровождая его для оснащения должным общественным колоритом ссылкой на сложившуюся систему классовых отношений. Таково, например, определение В. А. Рясенцева, соединившего перечень трех принадлежащих собственнику правомочий со специально подчеркнутой необходимостью осуществлять их <в соответствии с классовой структурой общества>[424].

Первый в истории советской цивилистики опыт образования общего понятия права собственности, основанного на увязке юридического его содержания с выражаемыми им базисными явлениями, относится к середине 40-х годов, найдя свое воплощение в работах А. В. Венедиктова, непосредственно посвященных праву государственной собственности в СССР[425]. А. В. Венедиктов исходил из того, что традиционное, исчерпывающееся триадой правомочий, определение должно быть усовершенствовано в трех существенных направлениях.

Во-первых, в нем необходимо отразить тот <участок> экономического базиса, который юридически опосредствуется именно правом собственности, а не каким-либо иным правовым образованием. Реальные очертания этого <участка> выявляются с достаточной четкостью благодаря использованию Марксова понятия присвоения. Учитывая, однако, что присвоение в широком смысле равнозначно у Маркса базису в целом как совокупности производственных отношений, нужно опираться на его же понятие присвоения в узком смысле, равнозначного отношению индивида или коллектива к средствам и продуктам производства <как к своим>, <как к своим собственным>. Присвоение в таком его понимании и образует экономическую сущность права собственности.

Во-вторых, не отличается требуемой точностью и сводимая к одной лишь триаде правомочий характеристика юридического содержания права собственности. Что названные правомочия служат средством осуществления этого права - не подлежит никакому сомнению. Однако целиком заполнить его объем они не в состоянии ни порознь, ни даже в совокупности, о чем свидетельствует, например, случай наложения ареста на имущество, когда все три правомочия отпадают, но право собственности тем не менее сохраняется. А при таких обстоятельствах рациональнее вместо привычной триады привлечь превосходящее ее по смысловому масштабу едва ли не всеобъемлющее понятие <использование>, являющееся гораздо более предпочтительным еще и по той причине, что самим своим звучанием ориентирует на соединение права собственности как юридической категории с экономической сущностью собственности как присвоения.

В-третьих, традиционная триада недостаточна еще и потому, что она не обеспечивает ограничения права собственности от других субъективных прав, сочетающих одноименные правомочия. Хотя, например, отдельным государственным организациям не может принадлежать право собственности, ст. 5 принятого в 1927 г. Положения о государственных промышленных трестах[426] признавала за ними права владения, пользования и распоряжения выделенным им государственным имуществом. В то время, однако, как в пределах, обозначенных законом, собственник действует своей властью и в своем интересе, любой другой обладатель одноименных правомочий ограничен властью, исходящей об собственника, и обязан сообразовываться с его интересами не в меньшей степени, чем со своими собственными. Отразить отмеченное качество способно лишь такое определение, которое в числе других существенных признаков права собственности упоминает также защищаемые законом власть и интерес самого собственника.

Следуя изложенным соображениям, А. В. Венедиктов приходил к выводу, что перевод Марксова понятия присвоения в смысле отношения к условиям производства как к своим на язык права позволяет определить <право собственности как право индивида или коллектива использовать средства и продукты производства своей властью и в своих интересах на основе существующей в данном обществе системы классовых отношений и в соответствии с нею>[427].

Вошедшие в эту формулу составные ее элементы встретили со стороны научной критики неодинаковое к себе отношение.

Замена предоставленных собственнику конкретных правомочий общей категорией использования оказалась отвергнутой советской цивилистической доктриной с неумолимой последовательностью и полным единодушием. Но в этом не было ничего неожиданного. Как ни существенно обнаружение экономической основы права собственности, юридическим институтом оно становится лишь благодаря правовому своему содержанию. Свойственное же этому содержанию многообразие раскрывается не путем перехода от легально закрепленного к доктриально сформулированному обобщению (от права собственности к праву использования), а посредством вычленения заложенных в нем различных законом охраняемых возможностей (владения, пользования, распоряжения). Отказ от такого вычленения не внес бы желаемой ясности и в подобные аресту имущества особые правовые ситуации, когда определенный <сгусток> собственности сохраняется, но, по признанию самого А. В. Венедиктова, его гальванизирует не право <использования>, а остающийся у собственника юридически защищенный интерес в арестованном имуществе[428]. В связи с этим практическая беспочвенность замены <триады> <использованием> заявляет о себе с не меньшей силой, чем неоспоримая научная ее уязвимость[429].

Но раскрывают ли содержание права собственности через <триаду>, <использование> или иную аналогичную категорию? замеченная А. В. Ве-недиктовым недостаточность любой из них для отграничения этого института от смежных правовых образований подчеркивается в последовавших затем других литературных выступлениях почти с таким же единодушием[430], с каким отвергается попытка вывести за пределы общенаучного понятия конкретные правомочия собственника. Правда, восполнение выявленной недостаточности путем ссылки вслед за А. В. Венедиктовым на власть и интерес собственника встречается лишь в единичных случаях. Обычно критерий <своего интереса> отклоняют либо как не отражающий специфики одного только права собственности, либо как выходящий за пределы всякого права элемент его цели, но не содержания. Что же касается критерия <своей власти>, то, вместо него, зачастую прибегают к равнозначному по смыслу указанию на <собственную волю>, <собственное усмотрение> и т. п. Однако сама по себе научная непригодность понятия права собственности, лишенного упомянутых или однопорядковых с ними других дополнительных признаков, едва ли может теперь вызывать существенные сомнения. И слова <в пределах, установленных законом>, перенесенные из прежних ГК в действующие, воспринимаются отныне уже не в качестве закрепленного нашим правом своеобразного <социального индикатора>, а как прямое законодательное отражение особой позиции собственника сравнительно с положением, занимаемым залогодержателем, нанимателем или любым другим носителем одноименных с собственническими вещных правомочий.

А чтобы такая особая правовая позиция подкреплялась экономически, нужно было отыскать ее коренящиеся в базисных явлениях специфические материальные истоки. В связи с этим и переносится на юридическую почву экономическое понятие присвоения, вызвавшее научную дискуссию такой остроты, которая с неослабевающей силой продолжает ощущаться на протяжении вот уже более трех десятилетий.

Среди ее участников к воззрениям А. В. Венедиктова вплотную приблизились лишь авторы, которые вслед за ним возводят присвоение в ранг экономической сущности права собственности. Но, в отличие от А. В. Ве-недиктова, его последователи ориентируются на присвоение в смысле базиса, а не просто отношения к условиям производства как к своим, подчеркивая, что базис, хотя и включает присвоение, полностью им отнюдь не исчерпывается. В границах, не совпадающих с присвоением, базисные отношения юридически опосредствуются самыми разнообразными правовыми институтами, а там, где совпадение между ними существует, ни в чем другом, кроме права собственности, эти отношения и не могли бы юридически проявиться[431]. К тому же присвоение - сложный многостадийный процесс, начинающийся отвоеванием материальных благ у природы и завершающийся полным их исчерпанием на службе человеку. Тем самым и право собственности предстает как право присвоения в каком угодно из объединяемых им правомочий, будь то владение, пользование или распоряжение.

Предложенный вариант теоретического сочетания права собственности с присвоением, отраженный в ряде научных публикаций[432], был воспринят в правовой литературе критически. При этом отмечалось, что присвоение и собственность не тождественные понятия и что если бы даже их связывало тождество, то лишь входящее в состав правомочий собственника право пользования корреспондирует присвоению, тогда как правом владения закрепляется уже осуществленное присвоение, а посредством права распоряжения скорее отсуждается присвоенное, нежели присваивается отчуждаемое. Вместе с тем уже независимо от конкретного варианта изложенной теории ей противопоставляются многочисленные иные возражения.

Первая их группа принадлежит тем, кто не обнаруживает элементов присвоения в собственности не только как правовом, но и как экономическом явлении. С. Н. Братусь, например, соединяя собственность со способом производства лишь в статическом, но не в динамическом состоянии, видел в ней результат, а не процесс присвоения, обозначив этот результат метким наименованием фактически достигнутой присвоенности. Отсюда с логической неизбежностью следовала также приуроченность к статике производства права собственности в отличие от обязательственного права, сферой применения которого объявляется динамика производства[433]. Как, однако, такая конструкция согласуется с тем, что, помимо статичного владения, к праву собственности относятся безусловно динамичные пользование и распоряжение, которые несомненно выходят за рамки простого состояния присвоенности и в то же время остаются собственническими правомочиями даже при осуществлении их в форме актов обязательственного права (например, при распоряжении вещью посредством продажи)? А если право собственности не только статично, но и динамично, то каким образом ему удается ограничить рамки своего действия одной лишь статикой собственности в экономическом смысле? На эти и другие подобные вопросы пока никаких ответов со стороны приверженцев указанной конструкции не последовало.

Вторая группа возражений исходит от тех, кто, констатируя известную взаимопересекаемость собственности и присвоения, не сомневается также в объемной их несоизмеримости. Ю. К. Толстой, например, раскрывая собственность посредством экономических категорий владения, пользования и распоряжения, утверждает, что если пользование и частично совпадающее с ним распоряжение (в смысле потребления объекта собственности) равнозначны присвоению, то ни владение, ни распоряжение в оставшейся части (в смысле реализации объекта собственности) никакого касательства к присвоению не имеют. Перейдя же к одноименным юридическим правомочиям собственника, он к присвоению больше не возвращается и привлекает эти правомочия только для того, чтобы в сочетании с другими признаками образовать общее понятие права собственности[434]. Очевидно, однако, что весь предшествующий выдвинутому общему понятию теоретический анализ обрел бы требуемую научную завершенность при условии, что было бы разъяснено, во-первых, откуда проистекает параллельность владения, пользования и распоряжения как экономических и правовых категорий, если те и другие возникают и осуществляются по воле людей; во-вторых, в чем смысл такого раздвоения, если в обоих случаях имеются в виду тожественные общественные отношения, но один раз как фактические, а другой - как юридически закрепленные; в-третьих, почему при тождестве лежащих в их основе общественных отношений пользование и отчасти распоряжение, включаемые в собственность, сопрягаются с присвоением, а, став юридическими правомочиями, объединенными правом собственности, утрачивают такую сопряженность? Эти и другие подобные вопросы также продолжают ожидать своего разрешения.

Третья группа возражений обязана своим формулированием тем, кто признает соприкасаемость права собственности с присвоением, но всецело к нему не сводит экономическую сущность этого права.

Д. М. Генкин, например, рассматривая собственность в динамике как процесс присвоения и в статике как определенное состояние, не являющееся таким процессом[435], склонялся к мысли, что <правомочия собственника выявляют как статику, так и динамику собственности>[436], а стало быть, одновременно и опосредствуют присвоение и не связаны с ним. Но если, несмотря на это, он все же считал, что <присвоение не может быть специфическим признаком права собственности>, поскольку знаменующие динамику собственности общественные отношения <в большинстве случаев оформляются не правом собственности, а другими правовыми институтами>[437], то в работах С. М. Корнеева та же проблема находила более последовательную интерпретацию.

Развиваемые им взгляды построены на предположении, что содержание собственности раскрывается через присвоение, но что в самом присвоении нужно различать процесс (процесс обращения предметов природы в свою пользу) и состояние (состояние принадлежности этих предметов индивиду или коллективу). Когда понятие собственности опирается на присвоение в единстве свойственных ему процесса и состояния, оно выходит далеко за пределы действия права собственности. Собственность же в смысле состояния принадлежности опосредствуется правом собственности и только им одним. Но, помимо присвоения - принадлежности, право собственности закрепляет способы приобретения имущества в собственность, порядок его использования и способы его защиты. Это и дает основание утверждать, что присвоение отражается в праве собственности, однако по кругу регулируемых отношений право собственности шире присвоения[438].

Но если принадлежность имущества собственнику - присвоение, то почему за его рамки выводятся способы приобретения имущества в собственность, раз само присвоение не только состояние, а в первую очередь определенный процесс? В чем смысл отделения способов охраны состояния принадлежности от самого этого состояния, учитывая особенно, что тем самым конкретные элементы несомненного фактического единства рассредоточиваются между разными экономическими сферами? Правильно ли считать присвоение завершенным одновременно с утверждающейся имущественной принадлежностью, если только благодаря использованию и могут быть ассимилированы полностью заключенные в имуществе естественные и общественные полезные свойства?

Дело, однако, не в перечислении возникающих в связи с изложенной концепцией неразрешимых вопросов: эта концепция порождает их отнюдь не в большем количестве, чем отличные от нее другие теоретические построения. Примечательней тот по достоинству еще не оцененный, а подчас остающийся и вовсе незамеченным факт, что научные разногласия, выявившиеся в изучаемой области, куда более близки к достижению теоретического единства, нежели к разочаровывающей непримиримости.

Так, если статика производства, привлеченная С. Н. Братусем в виде антипода присвоения, в действительности, как показал С. М. Корнеев, знаменует лишь определенное состояние последнего, то одно правомочие собственника - право владения - уже во всяком случае получает обоснование в духе теории присвоения даже со стороны ее критиков. Другое правомочие - право пользования, не относимое к присвоению Д. М. Генкиным из-за того, что используются уже принадлежащие собственнику, а следовательно, присвоенные им вещи[439], толкуется всецело в плоскости присвоения Ю. К. Толстым, который хотя и оперирует пользованием как экономической категорией, но на самом деле не оставляет места для каких бы то ни было различий между нею и одноименной юридической категорией. Третье правомочие - право распоряжения соединяется с присвоением только у Ю. К. Толстого, да и то лишь в границах сходства с правом пользования и при непременном условии преобразования его из юридической в экономическую категорию. Все остальные обращавшиеся к тому же вопросу противники теории присвоения никакой общности между ним и распоряжением не обнаруживали. Стоит, однако, вспомнить что распоряжение - не просто отчуждение, но одновременно завершающий акт в едином процессе натуральной и стоимостной ассимиляции имущества, как из противостоящего присвоению оно тотчас же превратится в образующее вместе с ним слитное единство. А в таком случае зиждущееся на сочетании экономической сущности и юридического содержания общее понятие права собственности, к образованию которого по сути дела стремятся все современные его исследователи[440], обретет ту же силу научной достоверности, какая уже сейчас сообщена многим из используемых в его определении конкретным логическим признакам[441].

Единство и дифференциация права собственности. Начиная с времен первой кодификации советского гражданского законодательства, а затем после второй его кодификации, воплощенной в действующих Основах и кодексах, право собственности конституируется с опорой на соответствующее ему законодательно закрепленное общее понятие. Подводимые под это понятие научные конструкции непрерывно обновлялись. Но, как свидетельствует сопоставление ст. 58 ГК РСФСР 1922 г. со ст. 19 Основ гражданского законодательства 1961 г., легальное его формулирование оставалось неизменным. Оно не менялось, несмотря на то, что, вместо многоукладной, в стране создается единая социалистическая экономика, а одновременно с ликвидацией одних типов собственности безоговорочно утверждаются другие. И хотя такая ситуация оставляет впечатление внешней противоречивости, она безусловно оправдывается неумолимой внутренней логикой. Если нельзя обойтись без общего понятия права собственности, применимого к разным формациям, то тем более неоспорима потребность обобщенного выражения разных видов этого права, сопутствующих одному и тому же обществу, а следовательно, проистекающих из единого государственно-волевого источника. Что же касается обеспечиваемого подобным образом практического эффекта, то достаточно сослаться на содержащееся в законе общее разрешение таких связанных с правом собственности вопросов, которые, как, например, вопрос о моменте перехода этого права или о некоторых способах его защиты, при всей разнохарактерности реальных собственнических правоотношений вполне допускают единообразное их урегулирование.

Но одновременно с единством законодательное формирование права собственности может быть охарактеризовано и как непрекращающийся процесс его дифференциации. Оставляя в стороне многочисленные частности и не выходя за пределы классифицирования видов права собственности по типологическому принципу, следует выделить четыре наиболее знаменательных для этого процесса стадии.

Первая стадия совпадает с проведением первой кодификации советского гражданского законодательства, в которой различалась собственность государственная, кооперативная и частная (ст. 52 ГК РСФСР 1922 г.). Аналогичная классификация проводилась и в юридической литературе 20-х годов[442]. Отступления от нее допускали лишь те авторы, которые, выявляя специфические признаки кооперативной собственности, все же не находили коренных ее отличий от собственности частной либо в полном объеме, либо в границах образуемого кооперативными организациями паевого фонда[443].

Вторая стадия открывается принятием Конституции СССР 1936 г., ст.  5, 7, 9 и 10 которой провозгласили существование в нашей стране социалистической собственности в двух формах (государственной и кооперативно-колхозной), личной собственности колхозного двора и отдельного гражданина, собственности мелких частных хозяйств единоличных крестьян и кустарей. Такое же разграничение было применено и в появившихся вслед за Конституцией научных публикациях и учебных материалах[444]. Известную модификацию в эту схему внесли лишь отдельные попытки, отправляясь от сходства предметов личной и мелкой частной собственности, доказать их однопорядковость также с социально-пра-вовой точки зрения[445].

Третья стадия начинается с момента издания Основ гражданского законодательства, воспроизведших перечень тех же видов собственности, которые фигурируют в Конституции СССР 1936 г., но разграничивающих уже не две, а три формы социалистической собственности, выделив в особую форму, наряду с государственной и кооперативно-колхозной, также собственность профсоюзов и других общественных организаций (ст. 20, 24). Отдельные научные предвестники этого законодательно закрепленного новшества появлялись и ранее[446], как не обошлось и без критического отношения к нему в некоторых последовавших затем научных выступлениях[447]. Но в целом советская цивилистическая доктрина такую градацию восприняла.

Четвертая стадия обусловлена принятием Конституции СССР 1977 г. Она также относит к социалистической собственности имущество профсоюзов и других общественных организаций, подчеркивая, однако, что <основу экономической системы СССР составляет социалистическая собственность на средства производства в форме государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной собственности> (ст. 10). Не упоминается в ней собственность мелких частных хозяйств единоличных крестьян и кустарей, а речь идет лишь о допущении индивидуальной трудовой деятельности в сфере кустарно-ремесленных промыслов, сельского хозяйства, бытового обслуживания населения и др. (ст. 17).

Дальнейшее изложение поэтому и может быть сосредоточено на социалистической собственности в двух ее формах, составляющих основу экономической системы СССР, и производной от нее личной собственности.

Примечания:

[414] См. подр.: Венедиктов А. В. Организация государственной промышленности в СССР. В 2-х т. Л., 1957 - 1961. Т. 1, с. 221 и сл.

[415] См.: Новицкий И. Б. Право собственности, комментарий к ст. 52 - 65 Гражданского кодекса. М., 1925, с. 24 и сл.

[416] Александровский С. В. Очерки по гражданскому праву. М., 1924, с. 48.

[417] Стучка П. И. Курс советского гражданского права. В 3-х т. М. - Л., 1927 - 1931. Т. 3, с. 21 - 24.

[418] Пашуканис Е. Б. Общая теория права и марксизм. М., 1927, с. 87.

[419] См.: Курс советского хозяйственного права. Под ред. Л. Гинцбурга и Е. Пашуканиса (1 т.), М. Доценко (2 т.). В 2-х т. М., 1935, т. 1, с. 134.

[420] Там же, с. 136.

[421] Там же, с. 161.

[422] Гражданское право. Коллектив ВИЮН. В 2-х т. М., 1938, т. 1, с. 161.

[423] Гражданское право. Под ред. М. М. Агаркова и Д. М. Генкина. В 2-х т. М., 1944, т. 1, с. 220.

[424] Советское гражданское право. Под ред. В. А. Рясенцева. В 2-х т. М., 1965, т. 1, с. 239.

[425] Вслед за двумя небольшими статьями - <Право государственной социалистической собственности> - (в кн.: Вопросы советского гражданского права. М. - Л., 1945, с. 74 - 113), <Государственная социалистическая собственность и органы управления ею> (Вестн. Ленингр. ун-та, 1946, № 4 - 5, с. 180 - 185) - выходит его удостоенный Государственной премии капитальный труд <Государственная социалистическая собственность> (Венедиктов А. В. Государственная социалистическая собственность. М. - Л., 1948), где соответствующее общее понятие нашло развернутое объяснение и обоснование. В дальнейшем автор неоднократно возвращался вновь к той же проблематике, дополнительно аргументируя, а иногда и уточняя свои позиции (см.: Венедиктов А. В. О государственной собственности в СССР и органах управления ею. - Советское государство и право, 1951, № 2, с. 42 - 52. См. также его публикацию в <Известиях АН СССР. Отделение экономики и права>, 1951, № 2, с. 89 - 107).

[426] СЗ СССР, 1927, № 39, ст. 392.

[427] Венедиктов А. В. Государственная социалистическая собственность, с. 34.

[428] Там же, с. 16.

[429] Сведéние содержания права собственности к единству трех правомочий собственника явилось также объектом критики со стороны представителей науки земельного права, которые в связи со спецификой государственной земельной собственности добавляют к ним право управления (см., например: Аксененок Г. А. Право государственной собственности на землю в СССР. М., 1950, с. 196) или также право земельного контроля (см. например: Турубинер М. А. Право государственной собственности на землю в Советском Союзе. М., 1958, с. 140). Но если право управления в сущности поглощается надлежаще трактуемым правом распоряжения, то земельный контроль относится в социалистических странах к сфере государственной деятельности независимо от того, кому принадлежит конкретный земельный массив, становящийся объектом контроля.

[430] Знающим сравнительно редкие отступления. См., например: Ерошенко А. А. Личная собственность советских граждан. Краснодар, 1970, с. 13.

[431] В этом смысле объявляется неприемлемым стремление отыскать обусловливающий право собственности строго обособленный <участок> базиса, поскольку любые надстроечные явления, включая правовые институты, <не распределены между отдельными участками базиса, а каждый из них порождается всем базисом и воздействует на него в целом, хотя и не в полном объеме> (Еремеев Д. Ф. Право личной собственности в СССР. М., 1958, с. 8).

[432] См.: Иоффе О. С.  Советское гражданское право. В 3-х т. Л., 1958 - 1965. Т. 1, с. 270 - 275; он же. Советское гражданское право. М., 1967, с. 357 - 363.

[433] См.: Братусь С. Н.  Рецензия на книгу А. В. Венедиктова <Государственная социалистическая собственность>. - Советское государство и право, 1949, № 4, с. 54; он же. Глава в учебнике <Советское гражданское право>. Под ред. С. Н. Братуся. М., 1950, с. 169; он же. Имущественные и организационные отношения и их правовое регулирование в СССР. - В кн.: Вопросы общей теории права. М., 1961, с. 82; он же. Предмет и система советского гражданского права. М., 1963, с. 21 - 26. Взгляды, защищаемые С. Н. Братусем, встречаются и в других источниках, хотя и не во всех случаях проводятся с такой же последовательностью. В. Ф. Маслов, например, выступает решительно против трактовки собственности как присвоения (Маслов В. Ф. Основные проблемы права личной собственности в период строительства коммунизма в СССР. Харьков, 1968, с. 32 и сл.). Но он, с одной стороны, отмечает, что право собственности имеет дело со статикой имущественных отношений, отличаясь от обязательственного права, регулирующего процесс присвоения материальных благ (там же, с. 16), а с другой стороны, указывает, что <общественные отношения, в которых выражается присвоение... опосредствуются... не только правом собственности, но и другими институтами гражданского права и, в частности, обязательственным правом> (там же, с. 39 - 40).

[434] См.: Толстой Ю. К. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. Л., 1955, с. 3 - 15, 49 - 59; он же. Понятие права собственности. - В кн.: Проблемы гражданского и административного права. Л., 1962, с. 136 - 213.

[435] Генкин Д. М. Право собственности в СССР. М., 1961, с. 14 - 15.

[436] Там же, с. 56.

[437] Там же, с. 53 - 54.

[438] См.: Корнеев С. М. Право государственной социалистической собственности в СССР. М., 1964, с. 5 - 20.

[439] См.: Генкин Д. М. Право собственности в СССР, с. 53.

[440] О чем свидетельствуют и определения права собственности, приводимые в учебной литературе последнего времени. См., в частности: Советское гражданское право. Под ред. П. Е. Орловского и С. М. Корнеева. В 2-х т. М., 1969 - 1970, т. 1, с. 270; Советское гражданское право. Под ред. О. А. Красавчикова. В 2-х т. М., 1972 - 1973. Т. 1, с. 236; Советское гражданское право. Под. ред. В. А. Рясенцева. В 2-х т. М., 1975 - 1976. Т. 1, с. 270.

[441] Научная дискуссия о понятии права собственности, наряду с общей проблематикой, затрагивает и некоторые сравнительно частные вопросы. В их числе особый интерес представляет вопрос о структуре правоотношений собственности. Обычно эта структура характеризуется по модели абсолютного правоотношения управомоченного с противостоящими ему всеми третьими обязанными к воздержанию лицами (см. подробнее: Райхер В. К. Абсолютные и относительные права. - В кн.: Известия экономического факультета Ленинградского политехнического института, 1928, вып. 1, с. 273 - 306. Названная работа содержит самое интересное в нашей литературе освещение упоминаемых в ее заглавии понятий). Предпринимались малорезультативные попытки выявить для правоотношений собственности на средства производства одновременно с пассивными также активных субъектов, относя к их числу лиц, прилагающих свой труд к чужим средствам производства (Аскназий С. И. Основные вопросы теории социалистического гражданского права. Автореф. докт. дис. Вестн. Ленингр. ун-та, 1947, № 12, с. 95 - 100). Некоторые цивилисты вслед за отдельными специалистами в области общей теории права объявляют право собственности таким субъективным правом, которое вообще пребывает вне правоотношения (см., например: Генкин Д. М. Право собственности в СССР, с. 32 - 47). Наиболее развернутую критику этой концепции см.: Флейшиц Е. А. <Абсолютная> природа права собственности. - В кн.: Проблемы гражданского и административного права. М., 1962, с. 220 и сл.

[442] См., например: Аскназий С. И. Очерки хозяйственного права СССР. Л., 1926, с. 40 - 41; Вавин И. Г. Право собственности. Комментарий к ст. 52 - 70 Гражданского кодекса. М., 1923, с. 3 - 5.

[443] См., например: Терехов А. Советское кооперативное право. Харьков, 1924, с. 88 - 89.

[444] См., например: Гражданское право. Коллектив ВИЮН, т. 1, с. 163 - 167.

[445] См., например: Мажитова Р. Ф. Основные проблемы права личной собственности в СССР. Автореф. канд. дис. М., 1949, с. 8.

[446] Например, во всех случаях, когда в общую характеристику юридической личности профсоюзов и других общественных организаций вкрапливался анализ их имущественной обособленности с выделением признаков, значительно отличающихся от тех, которыми обычно сопровождают освещение имущественной самостоятельности кооперативно-колхозных организаций (см.: Гражданское право. Коллектив ВИЮН, т. 1, с. 108 - 116 и все последующие учебники по гражданскому праву до 1961 г. включительно).

[447] См. в частности: Вопросы истории и теории общественных организаций. Под ред. Ц. Ямпольской. М., 1971, с. 146.