Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Иоффе О.С.
Избранные труды по гражданскому праву: Из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. Критика теории "хозяйственного права"

II. Гражданская правосубъектность

Из числа двух групп субъектов гражданского права - лиц физических и юридических - цивилистическая доктрина империализма сосредоточивается почти исключительно на последних, уделяя первым более чем скромное внимание, ограниченное едва ли не всецело оценкой правовой природы соответствующего явления.

В начале ХХ в. Дюги и стоявшие на аналогичных позициях его современники пытались вовсе упразднить категорию правосубъективности. При этом сам Дюги противился сохранению названной категории в принципе, независимо от ее конкретной отраслевой принадлежности. Как отмечается в его Курсе конституционного права, раз не существует субъективных прав, то не может существовать и обладающих правосубъективностью их носителей[1256]. Пребывавшие в том же теоретическом фарватере буржуазные цивилисты защищали сходные выводы, оперируя, однако, не любыми вообще, а лишь гражданскими субъективными правами. Так, германский юрист Шварц, для которого призвание права состоит в том, чтобы обеспечивать достижение определенных целей, лишь по внешней видимости индивидуальных, а по сути своей общественных, предлагал исключить из научного обихода понятие субъекта права, заменив его понятием правовой цели[1257]. От этой ликвидаторской в отношении правосубъективности ориентации недалеко ушли установки как психологической школы, переносившей субъекта права из реального мира в области психических переживаний, так и школы нормативной, объявлявшей его не более чем внешним рефлексом юридической нормы, телесным олицетворением последней.

Но если в годы, предшествовавшие второй мировой войне, концепции такого рода еще могли кое-кого завораживать своей не выходящей за рамки <чистой> науки <оригинальностью>, то распознанная во всей ее отвратительности в военное время кровавая практика немецкого фашизма, пытавшегося не на словах, а на деле упразднить человека как личность, превратить его из субъекта в объект, не могла не вызвать, пусть с большим опозданием и дорогой ценой, даже в буржуазном правоведении известного отрезвления. В работах, опубликованных во время войны и вскоре после ее окончания, категория правосубъективности не только не ставится под сомнение, а наоборот, берется под прямую защиту против нападок со стороны былых ее критиков.

Вот что, например, в 1947 г. писали авторы, считавшие себя учениками Дюги и посвятившие его памяти свою книгу.

"Дюги отрицает существование субъективного права как такового... ибо оно заключается в особом качестве человеческой воли подчинять себе волю других лиц...>, между тем как <внутренняя природа> этой воли делает ее непознаваемой, и в то же время <любые воли равны, включая волю управляющих и управляемых>. В действительности, однако, когда, например, "собственник решает использовать вещь определенным способом... за ним признается соответствующая власть не во имя его воли, а во имя его законного интереса... В субъективном праве имеется, таким образом, два элемента: существенный, первичный, составляющий его основу, - интерес как индивидуальное или коллективное благо; необходимый для его реализации вспомогательный элемент - воля... Субъективное право, понимаемое таким образом, неопровержимо и предполагает существование субъекта права>, поскольку "оба элемента субъективного права должны быть привязаны к определенному лицу>[1258].

Приведенное высказывание - один из вариантов защиты понятия правосубъективности в ряду многократных иных попыток теоретического его оправдания. Но чаще всего современная цивилистическая литература капиталистических стран оперирует этой категорией как очевидной и разумеющейся, а потому не требующей вовсе специальных объяснений[1259]. Если в связи с нею иногда и возникает дискуссия, то по поводу либо сугубо практических вопросов (касающихся, например, опеки, безвестного отсутствия и т. п.), либо отдельных форм проявления, а в некоторых случаях соприкосновения правосубъектности со смежными юридическими ситуациями (правоспособностью, правообладанием и т. п.).

Так, еще в начале XX в. немецкий юрист Зеккель обратил внимание на то, что порождаемые правосубъектностью юридические возможности менее насыщены реальными предпосылками правообладания, чем обеспечиваемые уже приобретенными правами, фактически установленными правоотношениями (ср., например, общую способность к имущественному страхованию, принадлежащую каждому, и одновременную конкретную способность, имеющуюся у собственника страхуемого имущества). Этот ход рассуждений привел Зеккеля к выводу о существовании, наряду с правосубъектностью (правоспособностью) и субъективными правами, также особых юридических феноменов, названных им образующимися или секундарными правами[1260]. Но если теория секундарных прав широкой поддержки не встречала, то отмеченная ее автором дифференциация правовых возможностей вызвала значительный интерес и была использована при конструировании в дополнение к понятию гражданской правоспособности понятия гражданско-правового состояния. В частности, согласно одной из трактовок этого последнего, нужно различать правовое состояние в объективном и в субъективном смысле. Первое и есть правоспособ-ность, определяемая законом заранее и притом самым общим, абстрактным образом (например, юридическое состояние, обусловленное возможностью стать собственником, наследником, договорным контрагентом). Второе - правовое состояние особого рода, определяющее юридические позиции лишь данного конкретного индивида и зависящее от совершаемых им или по отношению к нему другими лицами конкретных юридических актов (например, заключенного договора, совершенного завещания или каких-либо других гражданско-правовых сделок).

Отталкиваясь от этой двухчленной градации, первоначально введенной для правовых состояний физических лиц, буржуазная цивилистика периода империализма формулирует исходные основы своего учения о лицах юридических[1261]. Появление юридического лица связывается ею не с реализацией физическими лицами абстрактной способности к его образованию (правовое состояние в первом смысловом значении), а как некое постоянное или даже вечное правовое единство, не зависящее от создавших его индивидов, юридическое лицо проявляет себя в конкретных правоотношениях, участником которых оно становится (правовое состояние во втором смысловом значении). При переносе центра тяжести на производность от физических лиц юридическое лицо объявляется искусственным, фиктивным образованием. Но, акцентируя внимание на независимости от образовавших его индивидов, можно уже изображать юридическое лицо как вполне реальный правовой организм. На этой гносеологической почве и происходит столь характерное для трактовки юридических лиц в цивилистической доктрине империализма чередование фикционных и реалистических теорий. Ясно, однако, что, помимо гносеологических, оно вызывается также определенными социальными причинами.

Известно, что обеспечиваемое институтом юридического лица важнейшее практическое преимущество проистекает из ограничения ответственности каждого его участника суммой внесенного капитала. Вследствие этого юридическое лицо становится весьма привлекательным способом объединения капиталов, приобретающим для их централизации несомненное стимулирующее значение. Недаром американский юрист Флетчер писал, что "ограниченная ответственность корпорации - наиболее значительное открытие современного человека... Менее важным было даже открытие пара и электричества, которые без корпораций оставались бы сравнительно немощными>[1262]. Это <открытие> новейшая буржуазная практика использует достаточно широко и притом иногда в совершенно неожиданной форме. Например, чтобы ограничить объем своей ответственности, крупные капиталистические предприниматели зачастую дробят принадлежащее им имущество на части, оформляя каждую из них как самостоятельное юридическое лицо.

Обосновать появление подобных одночленных юридических лиц (one man company, Einmanngesellschaft) невозможно, оставаясь в границах реалистических теорий. Но, как отметил западногерманский юрист Леман, они вполне объяснимы при помощи теории фикции, не требующей проникновения в суть вещей и довольствующейся простой констатацией появления искусственного юридического образования[1263].

К чему подобная теоретически оправдываемая практика приводит, - свидетельствует факт, с которым столкнулась и который санкционировала английская палата лордов, когда некий делец образовал корпорацию целиком из членов своей семьи, а затем сам же заключил с нею кредитную сделку под залог ее имущества и взыскал <причитающийся> ему долг преимущественно перед другими кредиторами, вовсе не получившими удовлетворения своих претензий[1264]. Но поскольку главное назначение юридического лица усматривается в обособлении ответственности, то, по признанию даже отдельных буржуазных юристов, фикцию одночленных юридических лиц вызвали к жизни функционирование самого капитала и различные экономические манипуляции как неизбежный его спутник[1265].

При всех, однако, обеспечиваемых теорией фикции практических удобствах она страдает, с точки зрения реальных жизненных потребностей современного капитализма, весьма существенными недостатками. Во-первых, обусловливаемая ею разрешительная система образования юридических лиц вполне приемлема для учреждений, позволяя буржуазному государству держать под строжайшим контролем общественную самодеятельность различных слоев населения, воплощаемую в определенных организационных формах. Но эта система совершенно несовместима со свободным формированием корпораций как необходимым условием централизации капитала в свойственных империализму масштабах. Во-вторых, играющие видную роль в современной буржуазной идеологии демагогические концепции <акционерной демократии>, <народного капитализма> и т. п.[1266] потому и могут притязать на кажущуюся реалистичность, что хотя и искажая до неузнаваемости, но все же оперируют в подтверждение своих выводов действующими легальными правилами об образовании акционерных компаний и порядке управления их делами. Понятно, однако, что если бы правосубъективность таких компаний была объявлена фикцией, искусственно созданной правопорядком, у названных теорий исчезла бы даже вводящая в заблуждение чисто внешняя видимость некоей достоверности. Нет поэтому ничего удивительного в том, что еще более широко, чем теорию фикции, цивилисты современного капитализма пропагандируют реалистическую теорию юридических лиц, развиваемую в трех основных вариантах.

Первый из них, и притом самый элементарный, сводится к простой констатации того легально едва ли оспоримого факта, что юридическое лицо и образовавшие его физические лица - совершенно самостоятельные, друг от друга не зависящие субъекты. Как утверждают сторонники подобным образом интерпретируемой реалистической теории, суть дела в том и состоит, что "корпорация есть отделенное от своих участников юридическое единство, и ее имущество принадлежит ей самой, ее договоры олицетворяются только ею, ее долги не могут быть возложены на участников и должны взыскиваться с самой корпорации, а деликты, совершенные ее работниками при исполнении своих обязанностей или ее агентами в пределах своих полномочий, должны вменяться в ответственность корпорации в такой же мере, в какой от ее имени должны исходить предъявляемые ею гражданские иски...>[1267].

Второй, существенно осложненный вариант реалистической теории уже не ограничивается простым перечислением одних только законодательных правил, отделяющих юридическое лицо от образовавших его физических лиц, и стремится в самой субстанции юридического лица обнаружить качества, делающие его таким же реальным субъектом права, каким является лицо физическое. Как подобные устремления реализуются практически, - об этом красноречиво свидетельствует следующее высказывание: "...юридические лица, как и лица физические, являются подлинными субъектами в философском смысле слова. Ибо что такое субъект на самом деле? Это существо, которое осознает свою цель, управляет ею и отвечает за свои действия. Но разве не точно так же обстоит с юридическими лицами, если учесть, что их органы и даже простые члены осознают подлежащую реализации идею, деятельность юридического лица определяется решениями и действиями его членов, наконец, оно несет гражданско-правовые и, в известной мере, уголовно-правовые последствия своих действий?"[1268].

Третий вариант, примыкая ко второму в поисках метаюридических признаков реальности юридических лиц, тем от него отличается, что выводит такие признаки, ориентируясь не на юридическое лицо непосредственно, а на образующих его и не вызывающих сомнений в своей реальности физических лиц. При этом подчеркивается, что как данная личность человек индивидуален, но как человек он становится носителем известной общности, лежащей в основе самого понятия человека. Таков неотъемлемый от человеческой личности чисто естественный дуализм. Ему соответствует зафиксированный в законе дуализм юридический: в качестве определенной индивидуальности человек есть физическое лицо, но, будучи носителем свойственной людям общности, он приобретает легальную персонификацию в юридическом лице. Следовательно, юридическое лицо в конечном счете есть такое же творение природы, как лицо физическое. Это - сам человек, но лишь в специфическом своем проявлении, в признанном для него законом особом правовом состоянии[1269].

Такое состояние, выводимое в первом варианте реалистической теории всецело из текста закона, должно, согласно второму и третьему вариантам, производить тем большее впечатление, что питательным его источником объявляются разнообразные неправовые факторы, почерпнутые из социальной среды и естественных обстоятельств. Но поскольку те же факторы занимают центральное место в относящихся к недавнему прошлому органической теории и теории социальной реальности, новоявленные реалисты для претензий на научную оригинальность имеют не больше оснований, чем противостоящие им новоявленные приверженцы юридической фикции.

К тому же и мысль об антагонизме этих казалось бы взаимоисключаемых построений подсказывается скорее их наименованием, чем существом дела. Если буржуазное общество для обслуживания различных своих запросов, связанных с порядком образования юридических лиц, соотношением между ними и их учредителями, выявлением субъекта и установлением пределов имущественной ответственности, нуждается в несовпадающих правовых концепциях, то за внешней непримиримостью последних не может в действительности не скрываться их внутренняя взаимоприспособляемость. Что кажущийся антагонизм теории фикции и реалистической теории не составляет в этом смысле какого-либо исключения, доказывают неоднократно повторяющиеся попытки соединенного их использования при объяснении сущности юридического лица. Весьма характерна в этом отношении аргументация следующего содержания: будучи носителем коллективного интереса, корпорация бесспорно является социальной реальностью; однако эта реальность трудно согласуется с правом, адресованным живому человеку; но чтобы охрана коллективного интереса была тем не менее обеспечена, право прибегает к фикции присваиваемого корпорации состояния юридического лица[1270]. Тем самым корпорация выступает как фикция и реальность одновременно с использованием по отношению к ней таких вытекающих из двух названных теорий практических выводов, которые в каждом отдельном случае представляются наиболее удобными.

Как бы, однако, ни характеризовалось юридическое лицо в смысле определенного правового понятия, его практическая целенаправленность в качестве специфической формы управления имуществом не подвергается какому-либо оспариванию. Но если такова приурочиваемая к этому институту служебная роль, то не могут притязать на самодовлеющее значение и относящиеся к нему теоретические конструкции. Последние выполняют хотя и важную, но все же не более чем вспомогательную функцию, уступая ведущее место другому подразделению цивилистической доктрины - учению о праве собственности как центральном институте буржуазного гражданского права и всей вообще правовой системы капиталистических государств.

Примечания:

[1256] См.: L. Duguit. Traité de droit constitutinel. Paris, 1921, p. 208.

[1257] См.: Schwarz. Rechtssubject und Rechtszweck, Archiv für bürgerliches Recht. Berlin, 1908, s. 84.

[1258] Brethe de la Gressaye, Labord-Lacoste. Оp. cit. P. 344 - 346.

[1259] См., например: Л. Жюллио де ла Морандьер. Гражданское право Франции. Т. 1. М., <ИЛ>, 1958, с. 219 и сл.

[1260] См.: E. Seckel. Die Gestaltungsrechte des bürgerlichen Rechts, Festgabe für Koch. Berlin, 1903, s. 205 - 253.

[1261] См., например: W. J. Grange. Corporation law. New York, 1946, p. 3.

[1262] I. Fletcher. Cyclopedia of the law of corporation. New York, 1917, p. 21.

[1263] См.: H. Lehmann. Handelsrecht, II Teil. Berlin, 1949, s. 18 - 19.

[1264] См.: O. Metcalf. General principles of english law. London, 1962, p. 112 - 113.

[1265] См.: Rommelspacher. Der Konkurrenzbegriff. Köhln, 1964, s. 58 - 59.

[1266] См. их изложение и критику у В. П. Мозолина. Корпорации, монополии и право в США. Изд. МГУ, 1966, с. 98 и сл.

[1267] N. Lаttin. The law of corporation. Brooclyn, 1959, p. 60.

[1268] Brethe de la Gressay,  Labord-Lacoste. Оp. сit. P. 363.

[1269] См.: R. Stevens. Handbook of the law of private corporations. St. Paul, 1949, p. 49.

[1270] См.: P. Voirin. Op. сit., p. 38 - 39.