Список книг
|
« Предыдущая | Оглавление | Следующая » Энгельман И.Е.
О давности по русскому гражданскому праву: историко-догматическое исследование
§ 17. 14. О применении давности к церковным землям Из двух пороков давности владения, неопределенности качеств владения
и положения давностного владельца по истечении срока давности, только
последний был устранен, первый же остался и вместе с ним - опасность,
что недобросовестные владельцы воспользуются указанным в решении Сената
новым способом укрепления и таким образом обманные поступки и даже преступления
обратятся в способы приобретения права собственности. В первое время это
кажется не случалось: так, например, по Луцкому окружному суду есть прямое
свидетельство[319], что в течение нескольких лет нельзя указать
ни одного примера, где бы просьба о признании прав собственности по давности
владения поступила от недобросовестного владельца, хотя ходатайств подобного
рода было предъявлено немало. Напротив того, из практики можно убедиться,
что почти исключительно обращаются к суду с просьбой о признании за ними
права собственности по давности владения лица, которые приобрели имение
не по формальным актам, или те, которые получили его по наследству и у
которых нет никаких актов укрепления. Однако со временем нашлись дельцы,
умевшие воспользоваться отсутствием определения качеств владения, чтобы
обратить новоустановленный Сенатом способ укрепления в средство узаконения
недобросовестного владения. Таково следующее дело.
В одном из селений Вятской губернии причт местной церкви позволил земскому
фельдшеру, за его врачебные услуги, поселиться на церковной земле. Поселившись
там и обстроившись, фельдшер стал вскоре отдавать лишнее помещение под
училище по письменным контрактам с земской управой от своего имени, чему,
как видно, причт не придавал никакого значения. Таким образом, при благодушном
доверии причта он приготовил доказательства своего будто бы самостоятельного
владения и с помощью отпетых пособников-свидетелей повел дело так, что
в охранительном порядке по давности владения получил владенное свидетельство
на землю, бесспорно принадлежащую церкви, благо по установленному Сенатом
способу приобретения по давности владения при выдаче сих свидетельств
не требуется ни огласки дела, ни публикации, а все может совершаться келейно,
почти тайком, так что собственник, земля которого судом укрепляется за
другим лицом, несмотря на то, что земля по закону не выходила из владения
первого, не в состоянии узнать, что о его земле производится дело в суд
по ходатайству лица, которому предоставлено пользование ею и которого
нельзя поэтому признать владеющим землей. Между тем такое осмеяние всякой
правды и всякого права возможно по русскому праву, не требующему от давностного
владельца ни добросовестности, ни правильного основания. Таким образом,
давность владения, введенная в других законодательствах в защиту права
и в ограждение добросовестных владельцев, у нас является соучастницей
преступления и в настоящем деле играет роль подстрекательницы и укрывательницы[320]. Когда же причт узнал об этих проделках,
о том, что его обобрали самым наглым образом и что явное правонарушение
покрывается участием суда в охранительном порядке, и обратился к защите
суда в порядке состязательном, ему отказали в двух инстанциях, потому
что суды под влиянием господствующего формализма заботятся не об охране
права, а о форме и платеже пошлин, да притом смешивают производство охранительное
с состязательным. При наличности владенного свидетельства, выданного по
определению суда и оплаченного пошлинами, и письменных контрактов об отдаче
дома внаем суд и судебная палата отказали в допросе свидетелей в подтверждение
того, что владение землей происходило с разрешения причта, и отвергли
удостоверения крестьян в опровержение письменных актов, а также справку
о судимости свидетелей, по показаниям которых была выдана данная, как
несвоевременную. Решение это очевидно неправильное, оно грешит против
закона и против логики. Сенат, установляя порядок выдачи владенных свидетельств
по давности владения, на основании одностороннего ходатайства владельца,
который представляет к допросу свидетелей по собственному избранию, вместе
с тем указал на то, что определение суда о выдаче данной, как в охранительном
порядке состоявшееся, и последовавшее за тем укрепление имущества за давностным
владельцем не могут служить препятствием к предъявлению иска заинтересованными
лицами о признании за ними права собственности[321]. Предъявлением иска данная
сама по себе теряет всякую силу против истца, имеющего доказательства
на право собственности. За истцом должно быть признано полное право доказать
неосновательность определения суда о выдаче данной, доказать неспособность
свидетелей, на основании показаний которых оно состоялось, и указать на
свидетелей, которых следовало допросить, потому что им известны обстоятельства,
при которых состоялось поселение лица, называющегося давностным владельцем
земли, так как причт утверждает, что предоставил ему пользоваться землей.
Отвод свидетелей, допрошенных в охранительном порядке, нельзя устранить
потому только, что он предъявлен после выдачи акта. Правило о несвоевременности
отвода есть правило состязательного производства и не может быть применяемо
к охранительному, так как во время его производства собственник не только
не знал, что какие-то темные люди допрашиваются о владении его землей,
но и не мог знать об этом; да и в постановлении Сената прямо оговорено,
что спор не пресекается. Вспомним, что даже в состязательном процессе
отвод свидетелей не устраняется по несвоевременности, а допускается, если
противнику имена свидетелей предъявлены не были, и даже после допроса
под присягой, если свидетели по причине болезни, отъезда допрошены без
ведома противной стороны или в обеспечение доказательства. Тем более отвод
должен быть допускаем по допросам в охранительном порядке, да и допускается.
Засвидетельствованное завещание может быть оспариваемо законным наследником
путем доказательства неспособности свидетелей, подписавших это и допрошенных
судом в охранительном порядке[322].
Суд и Палата отказали в допросе свидетелей, потому что их свидетельства
в опровержение письменных актов служить не могут. Но дело вовсе не в опровержении
актов, а в установлении обстоятельств и фактов, предшествовавших или сопровождавших
совершение актов. Мы уже видели, что, по определению Сената, вводившему
выдачу данных, они в случае спора сами по себе формального доказательства
не имеют и что все зависит от основательности их содержания: если свидетели,
по показаниям которых состоялось определение, были лица, не способные
к свидетельству, то и данная ничтожна.
Что касается договора отдачи дома внаем, то Палата, указывая в своем
решении на этот договор, очевидно, считает его доказательством владения
землей в виде собственности. Но договор об отдаче дома внаем или земли
в аренду вовсе не доказывает, что отдающий владеет домом или землей в
виде собственника, потому что отдавать внаем или аренду может и наемщик,
или арендатор, или лицо которому предоставлено право пользования имуществом,
хотя ни тот, ни другой, ни третий не владеют домом и землей в виде собственности.
Поэтому суды придали доказательству силу, какой оно не имеет. Положим
даже, что отдача внаем дома совершалась при обстоятельствах, доказывающих,
что отдающий внаем объявляет себя собственником дома, как в этом деле
было, и причт не оспаривает права собственности фельдшера на дом, то все-таки
относительно земли это ничего не доказывает. Русское право, как объяснил
Сенат несколько раз, допускает право собственности на дом, выстроенный
на чужой земле, и Сенат даже объявил такой дом вещью движимой. Во всяком
случае по русскому праву дом и земля, на которой он стоит, не состоят
в такой тесной связи между собой, что могут состоять только в собственности
одного и того же лица; поэтому владение домом в виде собственности не
доказывает еще владения землей в том же виде. Поэтому следовало допустить
допрос свидетелей об обстоятельствах, сопровождавших поселение фельдшера
на церковной земле.
Таким образом, решения суда и Палаты, насколько содержание их изложено
в кассационном решении Сената, состоявшемся по этому делу (реш. 1893 г.
N 2), основаны на актах, не имеющих доказательной силы. Поэтому вовсе
нельзя сказать, что, не возбуждая вопроса о неприменении давности к церковным
землям, пришлось бы, за отсутствием у Сената в кассационном порядке права
поверять фактическую сторону дела, очевидную в этом деле нелепость приобретения
чужой собственности покрыть авторитетом высшего органа правосудия. Напротив
того, Сенат имел законную возможность отменить неправильное решение и
авторитетным толкованием указать, каким образом это дело должно быть решено
по закону.
Несмотря на это, однако, Сенат возбудил по этому делу вопрос о применении
давности владения к церковным землям и ответил на него отрицательно. В
законе (ст. 557-567 т. Х, ч. 1) указаны лишь два изъятия (ст. 563 - межи
генерального межевания и ст. 564 - заповедные имения), и подобного указания
для имуществ церковных не содержится ни в приведенных, ни в иных действующих
законоположениях, из чего следовало бы прийти к заключению, что такие
имущества от действия земской давности не изъяты, как было замечено и
в одном решении Сената (1878 г. N 193). Не подлежит сомнению, что
те или другие исключения из общего установленного законом правила могут
иметь место лишь в случаях, определенно в законе означенных, а потому
никакое изъятие из общего правила не может быть допущено, если оно не
выражено в самом законе (касс. реш. 1885 г. N 85, 1880 г. N 25, 1877 г.
N 56 и мн. др.) или вытекает с логической необходимостью из него[323]. Но в отношении церковной земли такое правило
Сенат видит в ст. 401 т. IX Свода Законов изд. 1876 г.: <Церковные земли
и другие имеющиеся при церквах угодья остаются всегда неприкосновенной
церковной собственностью и ограждаются от всяких посторонних притязаний>.
Затем Сенат ссылается в доказательство неприкосновенности церковной собственности
на историю церковных имуществ и на отобрание земель на государя при Иване
Грозном и даже на правило межевых инструкций 1768 года[324], по которому <церковные земли, которые за
опустением земли лежат втупе, утверждать за теми владельцами, из чьих
оные дач прежде к церквам были даны>. При неизвестности же сего и если
по писцовым книгам значились за церковью, - земли были продаваемы смежным
владельцам или отдаваемы в ведомство коллегии экономии.
Объявляя ст. 401 т. IX краеугольным камнем настоящего объяснения, Сенат,
приводя содержащееся в ней правило в ближайшее соотношение как с упомянутыми,
так и с другими узаконениями, приходит к следующим выводам:
1) по силе ст. 401 т. IX земли, именуемые церковными, должны почитаться
церковной собственностью. Церковными же землями по ст. 400 т. IX
признаны не только принадлежащие церквам по писцовым книгам и другим укреплениям,
но и отведенные к церквам из частных владений для довольства причтов (т.
Х, ч. 1, ст. 443, п. 1; ст. 577, пр. 3 по прод. 1876 г.; ст. 599, изд.
1887 г.). Все земли, невзирая на различие происхождения, составляют безразлично
принадлежность церквей на праве собственности;
2) из указания ст. 401 т. IX, что церковная собственность должна быть
неприкосновенной, следует их неотчуждаемость. Статья 403 т. IX поэтому
запрещает духовенству продажу, переукрепление и залог. <Если и допускаются
отдельные отчуждения, то не иначе как с Высочайшего разрешения>, притом,
как видно из закона 15 ноября 1883 года (3-е П. С. З. N 1838), из земель,
принадлежащих церквам как по прежним дачам, писцовым книгам и новейшим
укреплениям, так и отведенных от прихожан для довольствия причтов (ст.
401, т. IX, по прод. 1886 и 1890 гг.);
3) <с признаком неотчуждаемости тесно связана мысль о неотъемлемости
их, так как по ст. 401 т. IX ограждаются от всяких посторонних притязаний.
Но неприкосновенность не может относиться к самому государству, которое
в силу принудительного отчуждения вправе применять таковое и к землям
церковным> (т. Х, ч. 1, ст. 599). Впрочем, неотъемлемость не имеет отношения
к возможным о церковной земле спорам. На случай таких споров по отношению
к землям, отводимым для церковных причтов, постановлено законом 20 июля
1842 года (прил. к ст. 411 т. IX, изд. 1876 г., п. 17): <если церковь
не имеет узаконенной пропорции, то истец, буде права его доказаны, удовлетворяется
от прихожан>. Точно так же не может быть здесь речи о тех отдельных нарушениях,
которые могут быть на общем основании ограждаемы исками о восстановлении
нарушенного владения.
<Настоящий вопрос касается лишь тех захватов, которые, оставаясь в течение
долгого времени незамеченными, могли бы привести к утрате собственности
на основании давности владения. Относительно таких именно случаев нельзя
не заметить, что на самом деле они почти неудобомыслимы ввиду установленного
надзора. Если же кто поселился и обстроился на церковной земле и отдавал
постройки внаймы, то естественно предположение, что все это происходило
с соизволения самого причта, что владение было лишь на праве пользования
и не могло привести к присвоению чужой собственности.
Но если и допустить возможность иных случаев долговременного стороннего
владения землей, составляющей несомненно церковную собственность, то по
отношению к последней такое владение никак не может иметь того юридического
значения, какое по общему правилу усвоено давностному владению, ибо на
страже церковной земельной собственности стоит правило, изображенное в
указе 6 декабря 1829 г., а затем 401 ст. IX т., с которыми несовместима
и самая мысль о возможности церковной собственности и о применении к ней
земской давности".
Как на подтверждение сего вывода Сенат ссылается еще на указ 3 января
1829 года (N 2576), по которому акты о церковных землях, в которых делаются
распоряжения на праве вотчинном без надлежащего утверждения, признаются
ничтожными и не могут быть подводимы под право десятилетней давности.
Приведенное узаконение хотя и не вошло в состав Свода Законов, но мотив
его - ограждение церковной собственности. Это <как бы предуказание провозглашенного
в указе 6 декабря 1829 г. и в ст. 401 т. IX правила о полном ограждении
означенной собственности как навсегда неприкосновенной, а следовательно,
не подлежащей и давностному присвоению>.
<Ввиду всех изложенных соображений, по точному смыслу 401 ст. IX т. церковные
земли не подлежат действию давности, т.е. не могут быть утрачиваемы силой
давности стороннего владения>.
Решение это вызвало целый ряд статей и за, и против. Полемику открыл
г. А. Карабегов, оказывая в слишком резко написанной статье[325], что подобным толкованием закон заменяется изменчивыми объяснениями.
По закону и по прежней практике Сената и по общему убеждению церковные
земли подлежат действию давности, и вдруг вследствие нового толкования
и закон, и прежняя практика, и общее убеждение переменяются. По новому
толкованию и недопущение изъятия из общего безусловного правила о действии
давности на все дела, именно не изъятые в самом законе, и допущение его,
хотя изъятие в законе прямо не выражено, не подлежат никакому сомнению.
Эти два предложения представляют собой прямое противоречие, ссылка на
специальный закон не устраняет этого противоречия, потому что этот закон
(ст. 401 т. IX Св. Зак.) не есть закон специальный, а охраняет церковную
собственность лишь на том основании и в том же смысле, в каком охраняются
и частная, и казенная собственность гражданскими законами. Хотя г. А. Карабегов
не приводит настоящих соображений из гражданского права в оправдание своего
утверждения, но мы увидим ниже, что он совершенно прав и в решении Сената
существует прямое противоречие. Наконец, он указывает, что указ 3 января
1829 года (N 2576) не вошел в Св. Зак. и поэтому на него ссылаться нельзя.
В статье <Подлежат ли церковные земли действию давности?>[326] Р.И. Карабегов подвергает решение 20 января
1893 года N 2 строго логической критике и приходит к заключению, что толкование
Сенатом ст. 401 т. IX Св. Зак. можно было бы принять лишь в том случае,
если бы <неприкосновенность> и <охранение от всяких домогательств> признавались
присущими одной лишь церковной собственности, и притом в смысле, устраняющем
применение к ней давности[327]. Но подобного положения нигде в законе не высказано, а по ст.
420 X т., ч. 1, всякая собственность вечна и охраняется по ст. 531 и 695
т. Х, ч. 1, от насилия и самоуправства, из чего следует, что неприкосновенность
и охранение свойственны всякой собственности и не составляют исключительной
принадлежности церковного достояния. Употребление же этих выражений в
ст. 401 т. IX объясняется особенностями церковных имений. По ст. 402 церковные
земли при упразднении церквей не возвращаются прихожанам, из земель которых
они прирезаны к церкви, а по ст. 403 причт, в непосредственном распоряжении
которого эти земли состоят, не может не только продавать, оставить в наследство,
перекреплять, но и закладывать их. Эти две статьи вполне объясняют, почему
в ст. 401 сказано, что церковные земли остаются навсегда неприкосновенными.
Ограждение же церковной собственности от всяких посторонних притязаний,
составляя необходимую принадлежность каждого имущественного права и даже
незаконного владения, не имеет значения ни преимущества, ни свойства,
исключающего применение давности. Сделанные заключения о точном разуме
ст. 401 т. IX не подрываются историческими справками, изложенными в сенатском
решении, так как законодательные акты минувшего времени, за исключением
указа 3 января 1829 года[328], вовсе не говорят о давности, а этот указ,
не вошедший в действующий Свод Законов, представляется лишенным всякого
значения. Наконец, указывается на самые важные исторические законы, прямо
установляющим применение давности к церковным землям, которые, очевидно,
не были в виду Сената при постановлении решения, иначе они были бы упомянуты
в исторической справке, которая таким образом оказывается неполной.
Защитником решения выступил докладывающий дело сенатор С.В. Пахман[329], утверждая, что за отсутствием у Сената в
кассационном порядке права поверить фактическую сторону дела пришлось
бы очевидную в этом деле нелепость приобретения чужой собственности покрыть
авторитетом высшего органа правосудия, если бы не были указаны веские
доводы к возбуждению вопроса о неприменимости давности к завладениям церковной
землей. Кроме доводов, совпадающих с помещенными в решении 20 января 1893
года N 2, он приводит еще другие, для приготовления почвы к насаждению
новой практики (о чем ниже). Признавая вопрос разрешенным весьма ясно
изложенными в решении Сената соображениями, он находит в критике Р.И.
Карабегова существенной ошибкой то, что последствие принято за основание
и что поэтому приходится остановиться на элементарном разъяснении. При
этом напирается на выражение, что церковная земля <всегда> остается таковой,
и что о других землях этого не говорится. Мы увидим ниже, что церковная
земля не всегда остается таковой, что это <всегда> весьма просто объясняется.
Таким образом, элементарное объяснение основывается на petitio principii,
которая на деле не оправдывается, да автор сам сознается, что церковная
земля может быть отчуждаема. (О приведенных им дополнениях к исторической
справке см. ниже.)
В ответ на заметку С.В. Пахмана появилось <Выражение> А. Карабегова[330], к сожалению, слишком многословное и написанное
в излишне резких выражениях. Он указывает на то, что приведенные сенатором
Пахманом в дополнение <исторической справки> законы указаны впервые в
статье Р.И. Карабегова и что ими разрешается вопрос в смысле, прямо противоположном
сенатскому решению; что, по словам заметки, действию давности не подлежат
уже вообще дела духовного ведомства, что напрасно говорить о духовных
делах, так как дело идет о гражданском деле церкви, и что эти дела по
ст. 1282 Уст. Гражд. Суд. относятся к делам казенного управления[331]. Затем подробно доказывается
несостоятельность выводов из указов 3 января 1829 года и 28 февраля 1835
года и указывается, что в заметке С.В. Пахмана для избежания противоречия,
указанного в решении, говорится лишь, что изъятия из закона допускаются,
если они не указаны в законе, чем, конечно, противоречие не устраняется.
Подробно также опровергается то исключительное значение, которое в заметке
придается выражению всегда.
Н. Анненков[332], разбирая этот вопрос и доводы,
приведенные А. и Р.И. Карабеговыми и С.В. Пахманом, строго юридически
и беспристрастно взвешивая pro и contra, приходит к заключению, что ни
один из доводов последнего не может служить в подкрепление решения Сената,
доводы же, выставляемые Карабеговым, столь вески, что заключение Сената,
как противоречащее им же высказанному ранее совершенно правильному противоположному
положению, должно быть положительно отвергнуто, как не только лишенное
всякой опоры в правилах положительного закона, но даже им противоречащее.
Шершеневич[333] и Михайлов[334] прямо подчиняются воззрению
Сената.
Г-н Г.[335], придерживаясь учения о необходимости
взаимодействия приобретательной и погасительной давности, т.е. несостоятельного
учения об общей давности, вполне усваивает себе воззрение Сената, но,
сознавая, очевидно, что распространение изъятия не только на все дела
духовного, но и разных других ведомств, какое предполагается в заметке
сенатора С.В. Пахмана, сделало бы невозможным изъятие церковных земель,
ограничивает дела, изъятые из действия давности. Он старается доказать[336], что решение Сената вовсе
не произвело такого громадного изменения, как полагают противники, так
как признано только, что церковные земли не подлежат приобретению давностью
владения, между тем право церкви приобретать чужие земли давностью владения
остается в силе. Равно остается в силе исковая давность. По ст. 410 т.
IX тяжбы церквей ведаются в общих судах, с соблюдением особых правил,
в законах судопроизводства изложенных. В числе законов, от действия которых
изъяты дела церквей, нигде не указана исковая давность, и потому, в силу
общего процессуального правила[337], что 10-летней исковой давностью
погашается право иска, из какового правила для церквей изъятия не установлено,
следует, что и на церкви в полной мере распространяется действие исковой
давности. В практическом применении это означает, что, хотя лица, владеющие
церковными землями, никогда не приобретут права собственности на них по
давности, тем не менее против исков со стороны духовных властей они могут
защищаться исковой давностью.
Указанное различие действительно существует в каждом развитом праве и
выражается в том, что условия давности владения и давности исковой иные,
сроки иные и действие иное, у нас же условия, сроки и действие одни и
те же. Это однообразие постановлений о давности владения и давности исковой
на деле производит случайное взаимодействие этих институтов по русскому
праву, потому что эти два института по русскому праву являются близнецами,
друг на друга похожими до того, что их легко смешать. Время покажет, удержит
ли Сенат новоустановленное им исключение из общего закона в вышеуказанных
границах, в которых действительно вред практический невелик, как видно
из приведенных обоими авторами примеров, задуманных по теории и требующих
поэтому применения к ним особенности русского права, особенности, состоящей
в том, что в нем отсутствуют характерные различия между давностью владения
и исковой.
Пример о скрипке[338].
Иванов дал Сидорову скрипку напрокат на год (г-н Г. не говорит о плате,
между тем это весьма важно; положим, за плату вперед). Иванов уехал и
долго не возвращался, а по возвращении не требовал возвращения скрипки.
Чрез шесть лет Сидоров хотел возвратить скрипку, но ему друзья, дельцы
и бывалые люди указали на то, что он может завладеть скрипкой. Будучи
рад поживиться чужим добром, он стал отдавать <свою> скрипку напрокат.
Г-н Г. полагает, что по русскому праву в этом деле исковая давность начинается
с истечения срока, на который заключен договор, и, прибавляю я, когда
Сидоров должен был заплатить деньги вперед за второй год. Г-н Г. полагает
далее, что давность владения исчисляется с того момента, когда он при
отдаче скрипки напрокат в письменном условии назвал скрипку своей. Между
тем если неплатежом денег за прокат на следующий год вперед Сидоров вызвал
иск со стороны Иванова, то при равенстве условий давности исковой и владения
по русскому праву Сидоров с того же момента стал владеть скрипкой незаконно,
так что чрез 10 лет по истечении договора по русскому праву истекли сроки
как давности исковой, так и давности владения. Уж если Сидоров настолько
недобросовестен, что пожелает присвоить себе чужое добро, то умолчит,
что мысль о том родилась у него лишь впоследствии, и просто укажет на
владение со времени невнесения условленной платы. А этот довод будет признан
у нас всяким судьей. Благо закон не требует justus titulus, значит, разрешает
всякому сочинять себе произвольно основание владения.
Вся <нелепость> и <вопиющая несправедливость> нашей давности владения
обнаружится, если мы посмотрим, как приведенный пример должен быть разрешен
по началам развитого права.
По юридической логике нельзя произвольно сочинять себе по собственной
фантазии основания владения, - таким может быть только юридический факт;
нельзя владеть в виде собственности тайно или вещью, полученной по условию.
Detentor одним истечением условия еще не делается владельцем, для этого
необходим новый юридический факт. Если по истечении срока условия вещь
остается у detentor'a и употребляется по условию, то ближе всего предположение
о молчаливом возобновлении договора на неопределенное время до востребования
или на год и т.д. Usucapio такой вещи detentor'ом невозможна. Другое дело,
если вещь эта перейдет к наследнику или правопреемнику detentor'a, которым
неизвестно, что вещь чужая. Они владеют ею добросовестно и на законном
основании и приобретают право собственности давностью владения.
Исковая давность также начинается лишь с момента совершения юридического
факта, из которого обнаруживается намерение не платить условленной платы
или не возвращать вещи.
При безусловности нашей давности владения приведенный пример вовсе не
доказывает того, что желали доказать его авторы. При равенстве условий
давности владения и давности исковой наши суды, по всей вероятности, применят
изъятие церковных земель как к той, так и к другой.
Е.В. Васьковский[339], защищая решение 20 января
1893 года и всячески стараясь подкрепить и поддерживать его, как хороший
юрист, правильно логически относящийся к учению о давности, в конце концов,
однако, говорит, хотя и в осторожных выражениях, что <если бы даже решение
и не было вполне обосновано с формальной юридической стороны, то и в таком
случае следовало бы не клеймить, а приветствовать, как справедливую и
полезную меру, которая с точки зрения справедливости и целесообразности
заслуживает полного сочувствия и должна быть признана соответствующей
принципам нравственности и действительным потребностям жизни>, - и этим
произносит хотя невольное, но тем не менее решительное осуждение сего
решения. Из его слов необходимый вывод, что Сенат не за свое дело взялся.
Установить изъятия из закона, привести в соответствие закон с принципом
нравственности и с потребностями действительной жизни - дело законодательной,
а не судебной власти. Дело суда решать спорные дела по закону, <не допуская
обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований>. Что в толкованиях
Сената по этому вопросу нет постоянства, отрицать нельзя. Сенату как высшему
судилищу оставалось только разрешать дело на основании закона сообразно
с прежней практикой, и мы видели, что ему не пришлось бы прикрыть неправое
дело своим авторитетом.
Защитником сенатского решения явился также, ныне покойный, профессор
А.С. Павлов. Ученый-канонист, глубокий знаток русского церковного права,
отстаивающий свое убеждение во что бы то ни стало, он не ограничивался
одними юридическими соображениями, но является ходатаем многих тысяч сельского
духовенства, скудно обеспечиваемых в своем существовании, нуждающихся
в сильном ограждении изъятием церковных земель из-под действия давности.
Он старался опровергнуть доводы А. и Р.И. Карабеговых, доказывая из русской
истории и независимость церковного имущества, и постоянное попечение об
нем правительства, но прямых доказательств изъятия церковных земель из
действия давности и он не мог представить, потому что их нет. Защищая
С.В. Пахмана, он также напирает на выражение <всегда> и выводит из этого
слова целую систему, не обращая внимания, что это слово объясняется исторически
тем, что при отобрании земель на Государя обещалось, что оставленные имения
уже останутся навсегда за духовенством, равно тем, что прихожане, снабжая
церкви землей, часто распоряжались или по своему усмотрению, заменяя их
другими, или просто отбирая назад, и что в начале нынешнего века, при
упразднении церквей, земли, данные прихожанами, возвращались им, что лишь
в нынешнем столетии постановлено, что земли остаются <навсегда> за церквами[340].
Желая, чтобы признанное в решении Сената изъятие церковных земель из
действия давности обратилось в общепризнанное правило, он утверждает,
что низшие суды обязаны подчиниться данному Сенатом толкованию закона.
<Эта обязательность сенатских кассационных решений нисколько не ослабляется
тем, что каждое такое решение имеет силу закона только по тому делу, по
которому оно состоялось. Напротив, кассационная деятельность для того
именно и установлена, что его решения по прямому указанию закона служили
руководством к единообразному толкованию и применению закона. Сенат иначе
и не может решить дело, как согласным с своим прежним решением, состоявшимся
по такому же точно делу>.
Хотя эти слова написаны в ограждение нового толкования Сената, но они
вполне применимы и к прежним толкованиям и содержат в себе решительное
осуждение сего нового толкования. Если <Сенат иначе не может решить дело,
как согласным с своим прежним решением>, то Сенат не вправе был изменить
в решении 20 января 1893 года свое прежнее толкование.
Далее профессор А.С. Павлов, утверждая, что кассационное решение обязательно
для низших судов, является, сколько известно, единственным из юристов,
участвующих в научной юридической литературе, который после блестящего
определения значения кассационных решений А. Думашевским придерживался
сего несостоятельного мнения[341].
А. Каминка[342] рассматривает вопрос исключительно
в интересе основательного исследования возбужденного юридического вопроса,
удерживаясь от всякой односторонности. Мы подробно изложим его доводы
при рассмотрении самого решения, а здесь отметим из них лишь следующие.
Он указывает на те перспективы, которые сторонники решения открывают
перед нами. Они утверждают, что к имуществам, которые по самому свойству
своему не могут подлежать давности, должны быть отнесены: имения государевы[343], земельные владения монастырей и архиерейских
домов[344], земли горных
заводов[345], казачьи
земли по решению Сената[346],
крестьянские надельные земли[347].
Рядом с сравнительно скромными церковными землями, имеющими целью лучшее
обеспечение сельского духовенства, выдвигаются вдруг <государевы>, монастырские,
заводские, казачьи, крестьянские наделы и т.п. земли, носящие совершенно
другой характер. Таким образом, сенатское решение должно создать, при
последовательном его проведении, целый ряд серьезных поземельных недоразумений,
которые будут разрешаться совершенно иначе, чем рядом происходящие вполне
аналогичные недоразумения, отличающиеся только тем, что их объект - земля
частная или казенная. Насколько желательна такая двойственность в системе
русского права, насколько совместима с стремлениями к объединению нашего
частного права - это вопросы, относительно которых едва ли могут быть
два мнения. Если мы по аргументам о всегдашней независимости церковной
собственности, о скудости содержания сельского духовенства, о том, что
случаи завладения церковной земли могут встречаться лишь редко и почти
неудобомыслимы, согласимся на неприменение к церковным землям давности
владения, то придем к защите против давности земель, к которым эти аргументы
совершенно неприложимы.
Он, далее, указывает, что толкование Сената стоит в полном противоречии
не только с прежними решениями его, но и со взглядами правительства на
это дело и юридической литературы. Этим и объясняются усилия сенатора
Пахмана и профессора Павлова доказать, будто сомнения по этому вопросу
всегда существовали, усилия, едва ли увенчавшиеся успехом. Ссылка сенатора
Пахмана на авторитет профессора Морошкина не может быть принята, так как
Морошкин не то имел в виду, что выводит г. Пахман, но утверждает,
что в случае завладения церковных земель церкви имеют право требовать
от прихожан дополнения недостающей пропорции. Здесь может изменяться предмет
владения, но самая пропорция остается неизменной. Ясно, что Морошкин вовсе
не отрицал возможности приобретения третьими лицами давностью владения,
а говорит, что церкви на основании давности владения не теряют своей земли
лишь в том смысле, что в случае уменьшения узаконенной пропорции давностью
владения она должна быть пополнена прихожанами. Таким образом, оказывается
полная неосновательность ссылки на Морошкина. Затем несостоятельность
приравнения профессором Павловым церковных земель к имуществам, изъятым
из обращения, вытекает из того, что ни древняя церковь, ни римская не
пользовалась таким изъятием из давности владения[348],
а только на 10 лет более длинным сроком для давности исковой. Даже римская
церковь претендовала не на изъятие из usucapio, но только на более длинный,
столетний срок давности ее исков, но и эта претензия, основанная на неправильном
толковании, давно устранена. Законодательство наше всегда смотрело на
установленную в 1787 году давность как на необходимое средство для ограждения
общественного благоустройства и спокойной жизни[349]. Так как закон не признает неотчуждаемости
церковных земель, а, напротив того, допуская оную, ограничивает ее только,
то отсюда не следует, что оно исключает для третьих лиц возможность приобретать
таковые в собственность давностью владения.
В решении Сената и в статьях сенатора Пахмана и профессора Павлова дается
особое значение выражению, что церковные земли остаются всегда церковной
собственностью и защищаются от всяких притязаний; в этих выражениях они
видят особую охрану, не распространенную на имущества казенные и частные.
Но из источника этой статьи видно, что эти выражения употреблены не потому,
что церковные земли считались неприкосновенными, но, напротив, потому,
что земли были часто спорны, и прихожане, бывало, распоряжались ими по
своему усмотрению; указывая на обязательность отмежевания церкви земли
в известной пропорции, закон говорит, что они всегда остаются церковными
и ограждаются от всяких споров, даже со стороны прихожан[350].
Относительно стараний сенатора С.В. Пахмана и профессора А.С. Павлова
доказать посредством исторических справок, что наше законодательство всегда
стремилось к особому покровительству, особой защите земель церковных и
будто в правительственных сферах всегда существовало сомнение в применимости
давности к приобретению посторонними церковных земель, А. Каминка замечает[351]: <Допустим, что все это так. Это все же нисколько не изменяло
бы ясного смысла ст. 401 т. IX, а только доказывало бы, что законодатель
не сумел дать в действующем законе надлежащего выражения той политике,
которой он держался раньше по отношению к церковной земле. Однако разбор
приведенных исторических соображений доказывает противоположное тому,
что стараются доказать защитники сенатского решения; что нет никаких решительно
данных для утверждения, чтоб церковные земли исключались из действия давности,
что толкование Сената порывает связь с твердо установившимися у нас взглядами
на этот вопрос и что живая полемика доказывает, что не все юристы обнаружили
желание порвать с долголетней практикой Сената, с твердо установившимся
взглядом в научной литературе, только потому, что Правительствующий Сенат
высказал теперь иной взгляд на этот вопрос, хотя бы даже и вследствие
блестящего доклада ученого сенатора>.
Вопрос, возбужденный Сенатом, несмотря на то, что дело могло быть решено
удовлетворительно, не изменяя прежней практики, не представлялся вопросом
до 1893 года ни в истории русского права, ни для русского правительства,
ни в литературе, ни в практике Правительствующего Сената.
Выше из истории давности в России мы видели, что по Судебникам монастырские
земли относительно давности сравнивались с частными землями и не пользовались
привилегией казенных, а из правых грамот оказалось[352],
что давность применялась к церковным, монастырским и архиерейским землям
в той же самой мере, как и к землям частных лиц.
В литературе русского права вопрос об изъятии церковных земель из действия
давности большей частью и не возбуждался, а в тех двух сочинениях, в которых
он затронут, а именно в сочинениях профессора Морошкина <О владении> и
в моем <О давности>, он решен был в отрицательном смысле. Сенатор С.В.
Пахман, отыскивая в литературе лишь подтверждения своей предвзятой мысли
об изъятии церковных земель из-под действия давности, не обратился к специальному
сочинению о давности, где нашел бы мотивы закона 23 апреля 1845 года[353], прямо отвергающие это изъятие, но к сочинению, вышедшему почти
60 лет тому назад, профессора Морошкина.
При внимательном чтении он нашел бы правильный ответ, что церковные земли
подлежат давности; но он наперед убежден в противном, в правильности засевшей
у него мысли, и утверждает, что мысль, в первый раз выраженная Сенатом
в решении 20 января 1893 года, была уже высказана в литературе задолго
до настоящего решения лицом, вполне компетентным в понимании духа русского
законодательства. Известный в свое время глубокий знаток русского права
профессор Морошкин, которого и он, Пахман, был слушателем, будто <высказался
категорически так (<О владении>, стр. 201): церкви имеют право приобретать
земли давностью на общем положении, напротив, - сами не теряют владения
сим способом, что это положение никем впоследствии не опровергнуто и что
в подтверждение его автор говорил, что объект церковного владения может
увеличиваться, но не уменьшаться".
С С.В. Пахманом случилось то, что нередко случается с лицами, производящими
исторические справки с целью доказать правильность предустановленной мысли:
они замечают в источниках лишь то, что подтверждает их мысль, и не видят
того, что ей противоречит. Нашедши приведенное предложение, видя в нем
подтверждение своей мысли, он дальше и не читал. Между тем тут-то и излагается
существо дела и объясняется, в каком смысле должны быть понимаемы приведенные
слова. Пропустив несогласное с его мыслью объяснение, он оканчивает выписку
заключительными словами Морошкина, получающими таким образом совершенно
другой смысл, чем тот, который имеют в его сочинении. В нем профессор
Морошкин после вышеприведенных слов продолжает: <ибо в случае завладения
церковных земель лицами посторонними они (т.е. церкви) имеют право требовать
от прихожан недостающей пропорции и удовлетворяются даже без собственного
ходатайства; в случае же завладения самими прихожанами опять ими делается
дополнение без особенного ходатайства. Здесь может изменяться предмет
владения, но самая пропорция остается неизменной>. Таким образом, оказывается,
что профессор Морошкин вовсе не выражал мысли, ему приписанной, но, напротив,
говорил: церковные земли подлежат давности владения, но если таким образом
узаконенная пропорция их уменьшена, то прихожане обязаны дополнить ее,
так что предмет может изменяться[354], а пропорция должна оставаться без изменения.
С.В. Пахман гордится тем, что был слушателем Морошкина и, очевидно, желал
чествовать его память. Нам кажется, что учителя чествуешь внимательным
отношением к истинному, действительному смыслу его слов.
Наконец, заметим еще, что Морошкин свое положение выводил не из духа
русского законодательства, но из положительного закона, на который прямо
сослался.
Отсюда видно, что профессор Морошкин вовсе не высказал приписанной ему
мысли, поэтому и нечего было его опровергать. Напротив того, то, что он
писал, вполне согласно со взглядом прочих юристов-писателей. В науке русского
права до 1894 года не было никакого сомнения о том, что церковные земли
подлежат действию давности владения и ею могут быть приобретаемы посторонними
лицами. Итак, мнение Правительствующего Сената по существу должно быть
названо совершенно новым и одиноким.
Профессор Морошкин отвергает и другое положение, высказанное в решении
Сената, что будто в истории различие между землями, принадлежащими церквам
по писцовым книгам или актам и отведенными от прихожан, делалось вовсе
не в том смысле, чтобы отведенные церквам земли почитались состоящими
у них лишь на праве пользования, а не на праве собственности[355]:
во всяком случае означенное правило вовсе не имело в виду ограничивать
прав церквей на отведенные земли: не умаляло их значения в смысле церковной
собственности[356]:
при упразднении церквей отведенные им земли возвращались или продавались
просто по ненадобности, а не потому, чтоб они не считались принадлежащими
церквам на праве собственности. Профессор Морошкин прямо говорит:[357] <по прежним узаконениям и церкви они (т.е.
церковные земли) принадлежали не на праве собственности, а на праве владения;
ибо которые за отсутствием церквей лежат впусте, возвращаются прежним
владельцам. Но сие правило отменено узаконениями 1808 года июля 26 и 1829
года декабря 6 § 11. По разуму этих узаконений церковная земля стала собственностью
церкви>. Мнение Сената, что отведенные церквам земли состоят в собственности
их, а не только в пользовании относительно земель, отведенных от казны,
прямо противоречит закону, ст. 560 ч. 1 т. Х, при дополнении которой
в 1845 году имелись в виду именно отведенные церквам казенные земли[358].
Взгляд нашего правительства на применение давности к церковным землям
виден из законов и их мотивов.
1. <Манифестом от 17 марта 1775 г., узаконив, что всякое дело или преступление
уголовное, которое в течение 10 лет не сделалось гласным, долженствует
предано быть вечному забвению, право сего 10-лет-него срока распространяем
и на все дела гражданские, как между частными людьми, так и между ними
и казной>[359].
2. <Всякое прикосновение к общим коренным законам, каковы суть 10-летняя
давность, может подать повод к размножению тяжеб и тем поколебать собственность>[360].
3. <Случаи, кои не входят ни в которую из определенных давностей, а также
нет об них и точного положения, что на них никакая давность не распространяется,
то все эти статьи и случаи подвержены действию давности>[361].
4. <Желая положить преграду непрестанному возобновлению в области Бессарабской
тяжебных дел, происходящих от неясности узаконений сего края о давности
и противных как пользам частным, так и благосостоянию общему, повелеваем:
сообразоваться к манифестам 28 июня 1787 года, признавая недействительным
всякое предъявление права на собственность, в стороннем владении состоящую,
буде в течение 10 лет иска не было>[362].
5. <Правило 10-летней давности, столь для общественного благоустройства
необходимое, бывает иногда упускаемо из вида присутственными местами,
отчего рождается несправедливая проволочка: нарушается спокойствие на
само право собственности владельцев: почему подтвердить о точном соблюдении,
с тем, чтобы дела, законом от правила 10-летней давности именно не изъятые,
ни в каком случае и ни под каким предлогом не были решаемы вопреки 4 п.
манифеста 1787 г.>[363].
6. "40- и 30-летнюю давность оставить лишь по делам прошедшего времени,
с тем, чтобы иски об имуществе, находящемся в стороннем владении, как-то:
частном, церковном или казенном, были предъявлены в течение 1 года, вперед
по всем делам спорным принять в руководство 10-летнюю давность"[364].
7. <Общий коренной закон о 10-летней давности есть постановление, охраняющее
неприкосновенность владений каждого, и распространен не только на все
области, но и на все дела, что если допустить изъятие единственно для
церковных имений в Имеретии, то сие подало бы повод к возрождению новых
бесконечных споров и притязаний к таким недвижимым имениям, коих спокойное
владение утверждалось общим для всех законом. По сим соображениям Гос.
Сов. положил: 10-летнюю давность, распространенную на Грузию в 1827 г.,
оставить в своей силе и по делам о церковных имениях в Имеретии>[365].
8. <Земли церковные от посторонних притязаний ограждаются тем же порядком
производства дел об оных, какой установлен в ограждение неприкосновенности
государственных имуществ>.
9. Общие мотивы закона 23 апреля 1845 года: <По мнению Министра Юстиции,
предполагалось изъять особым постановлением земли и угодья, отведенные
казенным крестьянам в надел, нарезанные церквам и монастырям в узаконенной
пропорции и отмежеванные городам на выгоны, которые все по самому свойству
назначения своего не должны подлежать давности владения>. <Но Государственный
Совет отклонил это предложение, потому что как земли казенные, так и отведенные
названным крестьянам, нарезанные церквам и городам, могут в известных
случаях и при соблюдении особых правил быть отчуждаемы и поэтому не должны
быть изъяты от действия земской давности>[366].
Этот длинный ряд законов и мотивы к закону 23 апреля 1845 года доказывают,
как последовательно и непоколебимо правительство наше держалось начала
применения давности ко всем землям, не исключая церковных. Если допускались
изъятия, то лишь при безусловной необходимости, на основании особого закона,
как при изъятии межей и заповедных имений. Предложенное несколько раз
изъятие церковных земель прямо и положительно отклонено, так что об изъятии
их путем <толкования> не должно было бы быть речи.
В решении, которым произведено такое толкование, и в особенности защитниками
его, некоторые из приведенных узаконений толкуются в смысле, будто они
доказывают изъятие церковных земель из действия давности или, по крайней
мере, сомнение правительства в правильности применения к ним оной. По
мнению сенатора С.В. Пахмана, упоминание в коренном законе о давности,
манифесте 28 июня 1787 года (16551), только о землях частных и казенных,
а не церковных, возбуждает сомнение, распространяется ли давность на земли
церковные, так как вообще церковные дела противополагаются гражданским.
Последнее правильно относительно собственно церковных, т.е. духовных,
дел, но не относительно гражданских дел духовного ведомства, которые со
времен Петра Великого решаются гражданскими судами по гражданскому праву.
Манифест же, употребляя выражение дела гражданские в противоположность
к уголовным, обнимает, очевидно, и гражданские дела церквей. Исключение
гражданских дел духовного ведомства потому уже совершенно невероятно,
что этим открылась бы возможность отыскивать судом возвращение отобранных
в казну населенных имений сего ведомства. Екатерина II, окончательно решив
этот вопрос, была слишком умна и осмотрительна, чтобы сама подать повод
возобновления его. Поэтому слова манифеста: не позволяем, чтобы сии статьи
инако толкуемы были, как по самим словам их, приведенные С.В. Пахманом
в пользу его мнения, обращаются как раз против оного. В манифесте ясно
сказано: все гражданские дела, - а споры духовного ведомства об имуществе
суть гражданские, а не духовные дела. Равно неосновательна ссылка на закон
23 апреля 1845 года, из молчания которого о церковных землях выводится
заключение, что правительство причисляло дела о них к тем делам, по которым
при составлении будущего уложения могут быть сделаны исключения из действия
давности, между тем из напечатанных за треть столетия тому назад[367] подробных мотивов к этому закону всякому могло быть известно,
что Государственный Совет прямо исключал допустимость такого изъятия церковных
земель из-под действия давности.
Что касается попыток сенатора С.В. Пахмана и профессора А.С. Павлова
привести указ 3 января 1829 года N 2576 о применении давности к землям
монастыря и 28 февраля 1835 года N 7912 о невозможности изъять церковные
земли в Имеретии из действия давности, в виде доказательств в пользу изъятия
церковных земель, мы приведем опровержение их г. Каминкой[368].
Указывая, что при Екатерине II не было особенного покровительственного
отношения к духовенству и поэтому распространение давности на казенные
земли, казалось бы, ясно указывает, что не было речи об исключении для
церковных земель, он подробно доказывает, что текст обоих указов прямо
подтверждает применение давности к церковным землям. Указом 3 января 1829
года Сенат отказал монастырю в иске, потому что ввиду истечения 10 лет
никакой спор о земле не может иметь более места. Хотя министр духовных
дел и народного просвещения был крайне удивлен этим, но не опротестовал
решения, а предложил, в ограждение духовной собственности, постановить,
чтобы распорядительные акты на праве отчинном о духовной собственности
совершались бы не иначе, как с утверждения начальства. Сенат постановил,
что акты, совершенные без сего утверждения начальства, должны быть признаны
ничтожными и не могут быть подводимы под право 10-летней давности. Этот
указ, не вошедший в Свод Законов и имеющий, по мнению Сената, для настоящего
вопроса особенную важность, а по мнению профессора Павлова[369], бывший предуказанием содержащегося
в ст. 401 т. IX правила о полном ограждении церковной собственности, по
правилам нашего законодательства считается лишенным на будущее время обязательной
законной силы. Он, очевидно, не принят потому, что противоречил основному
закону о давности.
Г-н А. Каминка продолжает[370]:
<Можно было бы удивляться, каким образом это решение было возможно привести
в пользу мнения о неприменении давности к церковным землям, если бы защитники
сенатского решения не пошли еще дальше, утверждая, что и законы о распространении
10-летней давности на дела о церковной собственности в Грузии отнюдь не
свидетельствуют о том, что эта давность действует по делам о церковной
земле в остальной России>[371].
В Грузии в 1827 году введен общерусский закон о давности. Экзарх Грузии
ходатайствует об изъятии церковных имений в Имеретии из действия упомянутого
общего закона. Отказ в сем ходатайстве и подтверждение о применении сего
закона защитниками сенатского решения объявляется местным законом. Допущение
изъятия было бы действительно местным законом, но отказ в допущении изъятия
и подтверждение применения общего закона никак не является таковым. Мы
привели выше текст Высочайше утвержденного решения Государственного Совета
по этому делу, из которого видно, что давность применялась по нашим законам
к церковным имуществам во всей Империи.
При ясности сего и других постановлений отпадают все попытки толковать
их в противоположном смысле, опровергнутые подробно в статье А. Каминки.
Приведем только еще следующее место[372]:
<С.В. Пахман полагает, что в этом постановлении, как данном для одной
лишь местности, нельзя, конечно, видеть какого-либо подтверждения того
же правила и для всех церковных земель в России: Это видно и из самого
мотива указа: отказано в ходатайстве не потому, что никакого изъятия не
допущено и для церковных земель в России: что было бы прямым ответом на
вопрос, а лишь потому, что <если допустить> изъятие для Имеретии, то оное
имело бы такие-то последствия". При таком толковании совершенно ясных
слов припоминается отзыв профессора канонического права Горчакова по поводу
теории неотчуждаемости монастырских земель: <они изучали правила церкви
о церковных имуществах с предвзятой мыслью, выработанной ими в воодушевлении
ревности за церковь, среди нравственных увещаний к обществу, под влиянием
споров с обидящими церкви. В таком настроении они видели подтверждение
своей мысли во всех правилах церкви, в которых говорилось о твердости
церкви и ее законов на земле и во всех отражениях, которые, если брать
их вне контекста, совпадали с их намерением, по которым в контексте не
подтверждали их мыслей>[373].
Профессор Павлов не идет так далеко, как его созащитник, он говорит:
с принципиальной точки зрения закон о давности, конечно, не допускал никакого
изъятия в пользу церковных земель. Но что требовалось общим правилом:
все виды земельной собственности в России подлежат действию давности,
- то в отношении к церковным землям устранялось силой уже известных нам
специальных законов, ограждающих эти земли: от всяких посторонних притязаний.
Такого характера не имели и не могли иметь в глазах нашего правительства
церковные земли в новоприсоединенных к России Грузии и Имеретии.
Оставляем в стороне странное положение, что закон о давности не допускает
исключений с принципиальной точки зрения, равно как и недоказанное положение,
будто православные храмы в Грузии должны быть менее ограждаемы от всяких
посторонних притязаний. Мы должны признать его мнение неправильным, потому
что причины отказа прямо указаны: в России такое исключение неизвестно.
<Профессор Павлов приписывает государственному совету довольно странный
способ рассуждения: он хочет будто бы сказать, что церковные земли в Грузии
это не то, что в остальной России, а говорит, что в остальной России для
всех дел существует давность, а потому из ее действия не исключены земли
в Грузии.
Далее аргументация раскрывает связь между правилом и исключением: если
по существу наших законов о церковной земле она не может подлежать действию
давности, то она не может подлежать таковой на всем пространстве России,
на которое распространены те же законы".
Таким образом, и эта попытка доказать, что наше правительство смотрит
на церковные земли как не подлежащие давности или сомневается в правильности
применения ее к ним, не удалась.
Что касается практики Сената, то попытки изъятия из действия давности
известных предметов случались в истории Сената несколько раз, но всякий
раз обнаруживалось, что Сенат этим грешил против логики, справедливости
и духа русского права[374].
Так, Сенат, не замечая настоящих доводов перерешения неправого дела с
целью не допустить вопиющей несправедливости, прибегнул к толкованию,
что дела, решенные Высочайшими повелениями, не подлежат давности, из чего
со временем дальнейшим толкованием выводил, что и сенатские указы не подлежат
давности, пока, наконец, Государственный Совет в мотивах к закону 23 апреля
1845 года не доказал всей неосновательности и недопустимости этих изъятий,
и они отменены были[375].
В этом случае дело шло о защите лиц, отыскивающих свободу из крепостного
состояния. С течением времени Сенат преврат
Примечания:
|
