Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Лунц Л.А.
Деньги и денежные обязательства в гражданском праве

§ 9. Коллизионные вопросы

Анализ законодательства и судебной практики капиталистических стран по вопросу о золотой оговорке и других гарантийных клаузулах показывает значительные расхождения в вопросе действия таких оговорок по отдельным странам. Эти различия придают особое значение рассмотрению гарантийных оговорок (главным образом золотой оговорки) в плоскости коллизионного права.

Прежде всего возникает вопрос о том, действует ли в отношении золотой оговорки так называемая валютная привязка; другими словами: можно ли сказать, что вопрос о действительности условия о платеже в иностранной золотой монете (или в сумме денег, эквивалентной определенному количеству иностранных золотых монет) разрешается по закону той страны, к которой относится данная золотая монета, если сделка в целом не подчинена закону этой страны.

Вопрос этот в практике Австрии, Чехословакии, Польши и Германии имел особую остроту вследствие того, что в этих странах до 1933 г. весьма распространен был способ исчисления платежей в золотых долларах, золотых фунтах и золотых швейцарских франках.

Еще в 1930 г. австрийский верховный суд вынес решение, по которому было признано, что на денежное обязательство, подчиненное австрийскому праву, но выраженное в золотых марках, распространяется действие германского закона 28 сентября 1914 г. об аннулировании золотой оговорки[430], а в 1937 г. в Австрии был издан закон, установивший применение валютной привязки в отношении к денежным обязательствам, выраженным в иностранной золотой монете[431].

В Польше 12 июня 1934 г. был издан закон "Об обязательствах в иностранной валюте"[432].

По параграфу третьему этого закона "действие оговорки об уплате обязательств в иностранной золотой валюте либо по эквиваленту золота в иностранной денежной единице рассматривается по законодательству той страны, в валюте которой обязательство выражено". Руководствуясь выраженным в законе принципом валютной привязки, польские суды на различных основаниях решали вопрос о действии золотой оговорки по обязательствам в золотых долларах и по обязательствам в золотых фунтах, отвергая силу оговорки в первом случае и признавая силу ее во втором случае.

Однако в других странах такое разрешение вопроса о валютной привязке было отвергнуто.

Юридическая теория признает, что если сумма долга выражена в иностранной золотой монете, то это обстоятельство само по себе не должно рассматриваться как такой иностранный элемент в составе данного правоотношения, который может служить основанием для применения к сделке соответственного иностранного закона[433].

Период 1924 - 1929 гг. был временем крупных американских капиталовложений в странах континентальной Европы. Вложения эти совершались по преимуществу в порядке выпуска европейскими государствами, городами и частными компаниями облигационных займов на американском (главным образом нью-йоркском) кредитном рынке. В соответствии с требованиями американских капиталистов облигации эти были всегда выражены в американских долларах и снабжены золотой оговоркой обычного в США типа[434] и указанием, что местом платежа процентов и погашения капитала является город Нью-Йорк, США, точнее, контора какого-либо из крупных нью-йоркских банков. Часто к этому присоединялось указание на то, что права и обязанности сторон по облигации shall be governed by the law of the state of New York USA[435].

Многие из таких облигаций осели на руках у европейских держателей (приобретены были французскими, германскими, голландскими, бельгийскими, швейцарскими капиталистами), которые рассматривали их как надежное помещение капитала.

Акт Конгресса США об аннулировании золотой оговорки 1933 г. в значительной мере снизил задолженность европейских должников в отношении американских держателей займа. Но должники по такого рода облигациям ссылались на упомянутый американский закон 1933 г. также и в отношении европейских держателей указанных займов. В результате возникло множество судебных процессов, в которых ставились самые сложные вопросы коллизионного права. Процессы эти в значительной мере инспирировались различными ассоциациями держателей "международных" займов, образовавшими в 1938 г. в Базеле международный комитет по борьбе с аннулированием золотой оговорки[436].

Возникла необозримая юридическая литература (журнальная, газетная, брошюрная) по обсуждению вопросов международного частного права, связанных с теми последствиями, которые в европейских странах возникли в результате американского закона 1933 г.

Но почти вся эта литература лишена научного значения, так как носит явно выраженный "конъюнктурный" характер; по существу это скорее заключения адвокатского характера, вязанные с отстаиванием тех или иных позиций в судебных спорах.

Однако самые вопросы, которые здесь ставились и обсуждались, имеют большой интерес, так как связаны с одной из труднейших проблем международного частного права, а именно с вопросом о значении автономии воли при применении иностранных правовых норм.

По коллизионному праву любой из капиталистических стран не вызывает сомнений право сторон подчинить свой договор и вытекающие из него обязательства действию иностранного закона. Законодательство капиталистических стран по общему правилу не содержит норм, регулирующих коллизии по договорным обязательствам. Исходя из того, что гражданские законы, относящиеся к договорам, носят по преимуществу диспозитивный характер, судебная практика во главу угла ставит автономию воли сторон: явно или молчаливо выраженная воля сторон, заключивших договор с "иностранным элементом", указывает суду, какая из коллидирующих правовых систем призвана регулировать данный договор.

Такова точка зрения судебной практики большинства капиталистических стран.

Эта доктрина автономии воли имела бурный успех в эпоху так называемого "свободного капитализма". Но к концу прошлого века против нее ополчился ряд буржуазных коллизионистов и в настоящее время против нее возражает значительная часть буржуазных теоретиков права[437]. Основные возражения их против доктрины автономии воли сводятся к следующему.

Доктрина, согласно которой верховным коллизионным принципом является lex voluntatis (закон воли сторон), создает широкую возможность для обхода национальных запретительных законов. Доктрина эта теоретически не оправданна, так как всякая автономия воли в праве предполагает наличие определенного правопорядка, в пределах которого она только и может быть допущена и запретительные законы которого она нарушать не может.

Казалось бы, что такое отрицательное отношение к принципу автономии воли в международном частном праве вполне соответствует нынешней эпохе усиленного вмешательства капиталистических правительств в область хозяйственной жизни и должна была быть воспринята практикой. На деле, однако, оказывается, что автономия воли не только не потерпела умаления в судебной практике капиталистических стран, но, напротив того, еще более утвердилась в практике судов этих стран после 1918 г.

Это, по нашему мнению, объясняется тем, что доктрина эта дает возможность банкам, страховым обществам и другим монополистам еще более расширять сферу применения "договоров присоединения", расширить свою практику навязывания клиентуре готовых формуляров, перенести такого рода практику из сферы внутреннего оборота в область международных расчетов. Но главное - принцип автономии воли открывает широкую сферу для судейского усмотрения: в сочетании с учением о так называемых "скрытых договорных условиях", теория автономии воли превращается в один из многочисленных каучуковых параграфов буржуазного права эпохи империализма.

В вопросах денежных обязательств так же, как и в других вопросах, принцип автономии воли использовался судами для того, чтобы привносить в договоры новые элементы, видоизменять в порядке судебного решения субъективные права, вытекающие из денежных обязательств.

В английской практике суд пользуется принципом договорной автономии как юридико-техническим приемом не столько для установления действительных намерений данных конкретных сторон, сколько для того, чтобы путем отыскания предполагаемой воли "разумного человека" установить некоторые "объективные начала". Этот прием именуется отысканием "закона, свойственного данному договорному обязательству" (the proper law of the contract)[438].

"Здесь, как и в других областях гражданского права, исследование намерений сторон на деле является исследованием не действительных намерений Х и А, ибо таких намерений, возможно, на деле вовсе не существовало, а исследованием воли, которую выразили бы разумные люди, если бы они находились в положении Х и А и если бы внимание таких разумных людей было обращено на обстоятельства, на которые Х и А не обратили внимания"[439]. При отнесении правоотношения к праву определенной страны "неразумная воля, хотя бы и прямо выраженная, не может быть приписана сторонам"[440]; Cheshire[441] приводит решение апелляционного суда 1932 г. по делу парохода The Torni, в котором суд, исходя из указанного критерия, подчинил коносамент палестинскому праву, несмотря на то, что в нем expressis verbis было предусмотрено, что он "будет толковаться по английскому праву".

Пользуясь описанным методом, практика установила принцип: если стороны подчинили свое правоотношение закону данного иностранного государства, то надо считать, что они тем самым согласились подчиниться и всем будущим изменениям в соответственном законодательстве[442]. На этой точке зрения для английского права стоят и сторонники принципиально неограниченной автономии воли, например, M. Wolff[443], который подчеркивает, что "подчинение договорного обязательства определенной правовой системе означает не подчинение правилам, действующим на момент заключения договора, а подчинение живому и изменяющемуся организму права".

Исходя из этого, Палата лордов в деле Rex v. International Trustee for protection of bondholders, 1937 г.[444] признала, что облигации британского правительства в золотых долларах, выпущенные в 1917 г. в США на условиях их обслуживания в США и обеспеченные залогом ценностей в США, должны считаться "американскими договорными обязательствами", т. е. подчиненными праву США с последующими его изменениями; поэтому на них распространяется действие американского закона 1933 г. об аннулировании золотой оговорки[445].

Другого рода концепция автономии воли принята в германском праве. Корни этой концепции - в учении Савиньи, по которому каждый договор имeет свою связь с определенным местом (Sitz), связь, которая обычно определяется по закону места исполнения. Но стороны могут автономно определить этот Sitz[446]. Если договор ввиду выраженной воли сторон подчинен, например, американскому праву, то он как бы пере-носится в США во всем том, что касается его толкования, действия и способов исполнения; отсюда вытекает, что такой договор подчинен также и всем последующим изменениям в этом праве[447]. Стороны не могут подчинить договор действию америанского права и вместе с тем как-либо ограничить действие этого права, например, исключить применение к такому договору каких-либо будущих американских законов; они не могут "стать в положение законодателя" и устанавливать какие-либо поправки на случай будущих законодательных изменений. Но толкование воли сторон и здесь определяется не стремлением установить действи-тельные намерения, а абстрактными критериями[448].

Эта концепция по вопросу о действии золотой оговорки приводила к тому же выводу, что и изложенная выше английская доктрина: по договорам, признанным имеющими свой Sitz в США, оговорка эта после американского закона 1933 г. не могла остаться в силе. Однако, как мы увидим ниже, гитлеровские "судьи" не пошли по этому легальному пути, так как стремились провести дискриминацию между германскими и иностранными кредиторами.

К иным выводам могло привести то учение об автономии воли, которое принято было в странах Французского гражданского кодекса. Эта концепция применительно к вопросу о действии золотой оговорки выражена в решении Брюссельского апелляционного суда от 14 февраля 1936 г. по делу о займе города Антверпена[449], где сказано: "Принимая во внимание, что в области международных взаимоотношений - воля сторон (если исключить вопрос о публичном порядке) определяет тот закон, которому подчинено договорное обязательство; что, пользуясь этим правом, стороны в данном случае сослались на законы штата Нью-Йорк; что стороны сделали эти законы условиями договора, включив их в состав своего соглашения; что эти постановления, таким образом, изменяют свой характер и из постановлений закона становятся условиями договора; принимая во внимание, что соглашения, законно заключенные, занимают место закона для тех, кто их заключил[450]", - суд пришел к заключению, что американский закон 1933 г. об аннулировании золотой оговорки должен быть в данном случае применен.

Изложенное учение, по которому стороны, подчинив свое правоотношение иностранному закону, тем самым "освоили этот закон" так, что иностранная правовая норма "изменила свой характер, превратившись в соглашение", формулировано с особенной отчетливостью у Weiss'a в его Manuel'de droit international prive[451].

С точки зрения такого понимания автономии воли, признающей соглашение сторон первичным источником разрешения коллизии, отсылка к иностранному праву - к праву определенной страны - сама по себе вовсе не означает, что стороны подчинились всем последующим изменениям в этом праве. Ссылка на иностранное право есть не более как форма договорного условия, и все зависит от его толкования. Поэтому такая концепция вполне допускала тот вывод, что стороны, выразив обязательство в золотых долларах и подчинив его праву США, сделали это в целях стабилизации содержания долга, а потому применение к обязательству последующего американского законодательства, аннулировавшего золотую оговорку, не может иметь места[452].

Но в порядке буквального толкования договора возможно было прийти и к прямо противоположному выводу: применить американский закон об аннулировании золотой оговорки, как это сделал Брюссельский суд по делу об облигациях города Антверпена в приведенном выше решении.

Огромные размеры задолженности европейских капиталистов в отношении США привели к тому, что действие американского закона от 5 июня 1933 г. в конечном счете получило признание везде за пределами США.

При этом были преодолены те правовые возражения, которые выдвигались представителями Международного комитета по борьбе с аннулированием золотой оговорки, и другие возражения, отражавшие интересы держателей золотых займов.

Из массы высказанных соображений, связанных с действием золотой оговорки, особый теоретический интерес представляют следующие.

(1) Означает ли золотая оговорка указание на способ исполнения обязательства или она определяет содержание обязательства? Если золотая оговорка предусматривает лишь модус исполнения и не относится к существенным условиям обязательства, то она, очевидно, будет обсуждаться всегда по закону фактического места платежа и применение к ней иного закона исключается. Если же она определяет содержание обязательства, а не только модус платежа, то очевидно, что при обсуждении ее действия не исключается применение закона иного, нежели закон места фактического платежа.

В отношении условия о платеже по цене золота (clause valeur or) нет спора, что оно обсуждается по lex causae данного обязательства, ибо "что может быть более существенным в денежном обязательстве, нежели его сумма"[453]. В отношении же clause monnaie or высказывалось мнение[454], что она сводится лишь к определению средства платежа, и как таковая должна обсуждаться по закону места платежа.

Эта точка зрения подробно обсуждена в решении Постоянного международного суда в Гааге 12 июля 1929 г. по делу сербских займов и решительно отвергнута судом: условие "francs or" не может быть сведено к одному только указанию, какими монетами платить, оно имеет значение гарантии кредитора против обесценения денег[455].

Таким образом, в отношении любой золотой оговорки действует lex causae, регулирующий вопросы содержания обязательства, а не закон места фактического платежа, определяющий вопросы модуса исполнения, не относящиеся к содержанию долга.

(2) Отрицание экстерриториального действия американского закона от 5 июня 1933 г. в странах Французского гражданского кодекса базировалось главным образом на концепции, выведенной из статьи 3, абз. 1 этого кодекса. Ход мысли был таков: (а) по ст. 3, абз. 1 Ф.Г.К. "законы, касающиеся благоустройства (police) и безопасности (sureté), обязывают всех, кто проживает на территории Франции" (речь здесь идет о гражданских правовых нормах особого рода, а не о нормах публичного права); (б) отсюда выводится коллизионный принцип двухстороннего характера: законы, касающиеся благоустройства и безопасности, не имеют экстерриториального действия; (в) американский акт от 5 июня 1933 г., направленный на устройство денежного обращения в США, относится к категории таких законов, о которых говорится в абз. 1 ст. 3 Ф.Г.К. (здесь американский закон получает квалификацию на базе французского права).

Такое именно рассуждение привело бельгийский суд города Антверпена в 1935 г. к решению по делу облигаций этого города, выраженных в золотых долларах и подчиненных законам штата Нью-Йорк, - к решению, по которому г. Антверпен должен платить своим облигационерам "полноценным" долларом, невзирая на акт 5 июня 1933 г. Но решение это, как и вся доктрина, основанная на ст. 3 Ф.Г.К., стоит в прямом противоречии с изложенной выше теорией договорной автономии, базирующейся на ст. 1134 того же кодекса. Выше (стр. 261 - 262) мы уже подвергли анализу решение Апелляционного суда в Брюсселе 1936 г. по тому же делу[456], отменившее данное решение Антверпенского суда: ссылка на то, что американский акт 5 июня 1933 г. относится к законам "благоустройства и безопасности", была отвергнута, так как вследствие договорного условия о подчинении обязательства американским законам эти последние "изменяют свой характер и из постановлений закона становятся условиями договора". Таким образом, учение о "законах благоустройства безопасности" было - в вопросе о золотой оговорке - поглощено доктриной о договорной автономии.

(3) В литературе высказывалось мнение[457], что принудительные нормы, подобные актам, аннулирующим золотую оговорку, являются нормами публичного права и как таковые могут иметь лишь строго территориальное действие. С этой точки зрения американский закон от 5 июня 1933 г. неприменим за пределами США несмотря на отмеченную выше его "экстерриториальную интенцию". Он неприменим, с точки зрения этой теории, неамериканскими судами даже в отношении таких обязательств, которые в силу прямо выраженной воли сторон подчинены действию американского права, ибо иностранные публично-правовые нормы не могут иметь действия вне территории издавшего их государства.

Такая правовая характеристика законов, аннулировавших золотую оговорку, была отвергнута теорией и практикой[458]. Законы эти являются нормами принудительного характера, видоизменяющими гражданские права. То обстоятельство, что эти законы направлены на регулирование денежного обращения, что в основе их лежат соображения экономической политики, не превращает их в нормы публичного права: подобными же мотивами законодатель руководствуется в отношении большинства своих актов в области гражданского права как императивных, так и диспозитивных.

(4) В юридической литературе[459] высказывалось мнение, что американский закон об аннулировании золотой оговорки не может быть применен европейскими судами по мотивам ordre public, и эта точка зрения отразилась в нескольких судебных решениях.

Наиболее известными в этом отношении являются два решения Верховного суда Голландии по искам Амстердамского общества по торговле ценными бумагами к Нидерландской королевской компании по эксплуатации нефтяных источников в Нидерландской Индии (известной также под наименованием Royal Dutch) и к Батавской нефтяной компании[460]. Обе компании в 1927 - 1930 гг. выпустили облигации в долларах, снабженные золотыми оговорками обычного американского типа, условием о том, что местом платежа является Нью-Йорк США и что договор подчинен праву штата Нью-Йорк. Различие заключалось в том лишь, что облигации Royal Dutch были снабжены дополнительным указанием "collectible in Amsterdam", т. е. могли быть представлены на инкассо в Амстердаме с тем, что оплата в этом случае происходит в гульденах по курсу на Нью-Йорк.

В обоих случаях истец, добиваясь уплаты в полноценных долларах, характеризовал закон США 5 июня 1933 г. как чисто внутреннее американское мероприятие, не могущее получить действия в отношениях между голландцами в Голландии даже тогда, когда договор expressis verbis отсылает к американского праву и когда такая отсылка является действительной; ибо применение этого закона противоречило бы принципу pacta sunt servanda, означало бы "вторжение в приобретенные права" и умаление начала неприкосновенности частной собственности. В обоих случаях ответчики отвергали эту аргументацию, ссылаясь на то, что аннулирование золотой оговорки следует рассматривать как одно из валютных ограничений, получивших после 1914 г. широкое распространение во всех странах, повсеместно вносящих те или иные изменения в "приобретенные права", так что ныне подобные мероприятия нельзя рассматривать как противоречащие ordre public.

Суд в отношении облигаций Батавской компании стал на точку зрения ответчика, в отношении же Royal Dutch (облигации которой были collectible in Amsterdam) признал, что названный закон противоречит ordre public.

При сравнении этих двух решений бросается в глаза необоснованность дискриминации этих двух случаев. Как бы ни толковать условие "collectible in Amsterdam", оно не давало оснований к тому, чтобы допустить ссылку на ordre public в отношении закона, действие которого признано в другом решении того же суда.

Вопрос о дополнительном месте платежа в Амстердаме можно было бы рассматривать лишь как основание для разрешения коллизии между голландским и американским законами, но раз эта коллизия решена в пользу американского закона, то можно ли после этого, исходя из того же критерия (места платежа), разрешить вопрос о том, противоречит ли действие американского закона голландскому ordre public или нет.

Иначе поступил Рейхсгерихт в 1936 г. по делу Kreissparkasse Aachen v. Deutscher Sparkassen und Giroverband[461]. Нимало не смущаясь тем, что законы, подобные американскому акту 1933 г., действовали в Германии с начала первой мировой войны, решение по мотивам "публичного порядка" отвергает действие американского закона 5 июня 1933 г. во взаимоотношениях между немцами, ибо это, де, создало бы "неоправданное вторжение чужеродного фактора в германскую экономику". Но та же облигация в руках иностранца, по мнению "суда", подвержена действию американского акта об аннулировании золотой оговорки. Здесь полностью извращены как понятие ценной бумаги, так и концепция ordre public.

Судьба этого решения весьма любопытна. Гитлеровские заправилы в 1936 г. опасались, что такая грубая дискриминация вызовет нежелательную реакцию. Поэтому 27 мая 1936 г. был принят "закон"[462], провозгласивший, что "если заем, совершенный за границей и выраженный в ценной бумаге, гласит на иностранную валюту, независимо от того - с золотой оговоркой или без нее, то в случае обесценения соответственной валюты обязательство должно определяться этой валютой". Получилось беспрецедентное положение: в сфере внешних расчетов золотая оговорка аннулирована, если обязательство вытекает из займа, полученного за границей, в прочих же случаях золотая оговорка действует. "Закон" этот не имел признания за границей[463] как противоречащий публичному порядку суда.

Таким образом, ни квалификация золотой оговорки как "дополнительного" условия о способе платежа, ни квалификация иностранных законов об аннулировании этой оговорки как норм публичного права не могли выдержать критики. Равным образом действию американского акта 5 июня 1933 г. не могли быть противопоставлены ни французская доктрина о неприменении иностранных законов "благоустройства и безопасности", ни учение о публичном порядке.

Если не считать решений "случайного" характера и высказываний авторов, отражавших интересы держателей золотых займов[464], то надо прийти к заключению, что в общем возобладала точка зрения признания экстерриториального действия закона США от 5 июня 1933 г., аннулировавшего золотые оговорки, точнее, признания того коллизионного принципа, что вопрос о действии этой оговорки решается по lex causae.

Однако практика пошла далее этого: для того, чтобы использовать те выгоды, которые вытекали для должников по займам в американских золотых долларах из закона от 5 июня 1933 г., суды всемерно стремились подчинить эти займы американскому праву даже тогда, когда для этого приходилось отступать от установившихся коллизионных принципов.

Особенно показательными являются в этом отношении те судебные решения, которые были вынесены в связи с расчетами по европейским государственным облигационным займам, выраженным в золотых долларах.

До 1936 г. в отношении государственных облигационных займов повсеместно господствовал следующий единообразный принцип: права и обязанности, вытекающие из подобных займов in dubio подчинены законам государства - эмитента, ибо гражданско-правовые обязательства суверена вообще не могут подлежать действию иностранного закона, поскольку на это не выражено прямого (expressis verbis) согласия со стороны этого суверена[465]. На этом основании постоянный Международный суд в Гааге в решении 12 июля 1929 г. по иску французских держателей сербских государственных займов к югославскому правительству признал, что права и обязанности по этим займам подчинены не праву Франции, где облигации были выпущены и обслуживались, а законам Югославии, ибо c'est dans l'espèce d'un Etat souverain, dui ne peut être présumé avoir soumis la substance de sa dette et la validité des engagements pris par lui à ce sujet à une loi autre que sa loi propre[466].

Та же точка зрения выражена была в решении британского Суда королевской скамьи 8 ноября 1935 г. по делу International trustee for protection of bondhalders v. The King[467]. Речь шла о займе британского правительства, выпущенном в 1917 г. в США на сумму всего 250 миллионов долларов; по условиям займа капитал и проценты подлежали по выбору держателя оплате в Нью-Йорке в определенной сумме золотых долларов стандарта и веса, и пробы, существовавших в 1917 г., либо по желанию держателя - в Лондоне в фунтах стерлингов по паритету 4. 86 ½ долл.= 1 фн. ст.; в обеспечение займа британское правительство депонировало в нью-йоркском банке свои ценности. Истец требовал уплаты суммы фунтов, равной той сумме девальвированных долларов, которая равноценна количеству "золотых долларов", указанных в облигации, с пересчетом долларов на фунты по указанному паритету, т. е. он требовал платежа с соблюдением золотой оговорки и ссылался при этом на английский прецедент 1933 г. по делу Ferst, установивший признание в Англии золотой оговорки. Перед судом возник коллизионный вопрос: является ли заем "английским договором" или он должен рассматриваться как "американский договор".

Суд в своем решении подчеркивает, что если бы это был договор между частными лицами, то по всей совокупности обстоятельств дела пришлось бы прийти к заключению, что законом, свойственным данному обязательственному договору (the proper law of the contract), является закон США, но в данном случае речь идет "не о договоре между подданными, а о договоре между сувереном и подданным, вследствие чего: обычные критерии неприменимы". Судья приходит к заключению, что британский суд в данном деле должен руководствоваться законами Англии и что американский закон об аннулировании золотой оговорки неприменим. Однако, стремясь защитить интересы британского фиска, суд сводит на нет золотую оговорку путем буквального толкования текста облигации и заключает, что для платежа в Лондоне оговорка эта не имеет значения, так как здесь надо платить по одному фунту за каждые 4.861/2 доллара номинала облигации. Такая интерпретация золотой оговорки была решительно отвергнута во второй инстанции - апелляционном суде[468], который, исходя из того, что налицо "английский договор", полностью удовлетворил иск (признав, что единицей расчета является количество золота, содержаще-еся в золотом долларе 1917 г.).

Палата лордов в решении 15 марта 1937 г.[469] отступила от установившегося принципа, согласно которому суверен in dubio подчинен лишь собственному праву. Палата на общих основаниях разрешила коллизию в пользу американского закона, подчинив тем самым обязательства британской казны американскому акту 1933 г. об аннулировании золотой оговорки. Столь решительный отказ от общепризнанного принципа вызван был, конечно, лишь стремлением снизить задолженность по займу. В тех же целях Шведский верховный суд 30 января 1937 г.[470] и Норвежский верховный суд 8 декабря 1937 г.[471] подчинили свои, выраженные в золотых долларах, займы американскому законодательству.

В cвязи с этим швейцарский коллизионист Schnitzer в своем Hand-buch des internationalen Handels-, Wechsel- u. Checkrechts[472] оспаривает доктрину, в силу которой суверен in dubio подчиняется лишь собственному праву, и утверждает, что для такой презумпции в международном частном праве нет будто бы никаких оснований. Мы полагаем, что принцип, выраженный в решениях Постоянного международного суда по делам сербских и бразильских займов, остается незыблемым, так как он вытекает из идеи государственного суверенитета. ":"

Примечания:

[430] Z. A. I. P., 1930, стр. 969.

[431] Clunet, 1937, стр. 643; J. W., 1938, стр. 2598.

[432] Dzennik Ustav, 1934, № 509.

[433] Schnitzer, стр. 293; Nussbaum. Deutches Internationales Privatrecht, стр. 257.

[434] См. выше, стр. 247.

[435] См. примеры таких формулировок: M. Domke. La Clause «Dollar or», 1935, стр. 43 – 44.

[436] Domke, op. cit., стр. 30.

[437] См.: Batiffol. Les Conflits de lois en matière de contrats, Paris, 1938, стр. 11, прим.

[438] Dicey, стр. 666; Cheshire, стр. 252 – 253.

[439] Dicey, ibid.

[440] Cheshire, стр. 253.

[441] Стр. 252 – 253.

[442] Ibid., стр. 254.

[443] Op. сit., § 405.

[444] Cheshire, стр. 271 – 272.

[445] Подробно об этом решении см. ниже, стр. 267 – 268.

[446] Savigny, стр. 108; Lewald, стр. 199.

[447] Rabel, см. Z.A.I.P., 1936, стр. 513 – 514; Konrad Wolff. Clunet, 1936, стр. 963.

[448] Rabel, ibid., стр. 493.

[449] Clunet, 1936, стр. 967.

[450] См. ст. 1134 Гражданского кодекса.

[451] 1925, стр. 571.

[452] См.: Domke. La clause «Dollar or», стр. 12 и 32; см. также: Konrad Wolff. Clunet, 1936, стр. 963.

[453] Nussbaum. Money, стр. 380.

[454] Ibid.

[455] См. названное издание этого решения, стр. 32; см. также британское решение по делу Feist, приведенное выше, гл. III, § 6.

[456] B.I.J.I., XXXIV, 2, 1936, стр. 963.

[457] Eckstein, 1932, стр. 113 – 114.

[458] См.: Duden. Die Internationale Tragweise des Amerikanischen Gesetzes ueber Aufhebung der Goldklausel, ZAIP, 1935, стр. 622.

[459] Martin Domke. La clause «Dollar or», 1935, p. 12, 92.

[460] B. I. J. I., 1936, XXXIV, 2, стр. 304 – 321.

[461] B.I.J.I., 1936, стр. 385 – 391.

[462] Z.A.I.P., 1936, стр. 392 – 393.

[463] Schnitzer, стр. 302, прим. 3.

[464] Jèze в Revue de Science et de Législation Financières. Clause «Dollar or», 1935; ср.: Любимов. Международный государственный кредит, 1944, стр. 71 и сл.

[465] Cheshisre, стр. 271.

[466] См. стр. 42 назв. издания; аналогичное указание – в решении того же дня по делу облигаций бразильского правительства, выпущенных на парижском рынке, ibid., стр. 121.

[467] Am. Journal, 1936, стр. 324.

[468] См.: Nussbaum. Money, стр. 388.

[469] Ibid.

[470] B.I.J.I., 1937, стр. 327.

[471] B.I.J.I., 1938, стр. 71.

[472] 1938, стр. 295.