Список книг
|
« Предыдущая | Оглавление | Следующая » Лунц Л.А.
Деньги и денежные обязательства в гражданском праве
§ 17. Установление валюты долгаМы рассмотрели вопрос о влиянии на денежное обязательство различных изменений
в той денежной единице, в которой исчислена сумма долга. Вопрос о том,
в какой именно денежной единице исчислена эта сумма - вопрос об установлении
валюты долга - обычно настолько ясен, что сомнений не вызывает.
Бывают, однако, случаи, когда вопрос этот не является столь простым и
когда установление валюты долга связано со значительными трудностями.
Трудности эти могут быть разрешены лишь в порядке толкования воли сторон,
что дает судам в этом вопросе значительную свободу усмотрения.
С коллизионной точки зрения вопрос об установлении валюты долга разрешается
всегда по закону, которому подчинено содержание обязательства.
Этот коллизионный вопрос возник в деле Adelaide Electric Supply Co v.
Prudential Assurance Co, 1934 г., в котором Палата лордов обсуждала, как
толковать слово "pound" при исчислении дивиденда общества, которое первоначально
было инкорпорировано в Англии, здесь выпустило свои акции, а позднее -
в 1921 г. - перенесло свое правление в Австралию, где с самого начала
сосредоточена была вся эксплуатационная деятельность общества; надлежит
ли дивиденды за время до 1921 г. выплачивать из расчета британского или
австралийского фунта. Палата, признавая, что обязательство с коллизионной
точки зрения подчинено британскому праву, решила путем толкования этого
обязательства по английскому праву, что дивиденды подлежат выплате в австралийских
фунтах. Конечный вывод в этом решении был основан на смешении валюты долга
и валюты платежа, но разрешение коллизионного вопроса не вызвало возражений[349].
По существу неясности в вопросе о валюте долга могут быть сведены к трем
группам случаев:
(1) В сделке указана валюта платежа, но нет прямого указания на валюту
долга. Так, в деле Oppenheimer v. Public Trustee, 1926/1927 г., английский
суд в двух инстанциях обсуждал завещательный отказ, совершенный британским
консулом во Франкфурте-на-Майне; завещатель оставил каждому из своих сыновей,
проживавших в Англии, по 12 тыс. фунтов, а двум дочерям в Германии - по
240 тыс. марок (что по курсу на момент составления завещания равнялось
приблизительно по 12 тыс. фунтов). Суд признал, что обесценение германской
марки не отражается на завещательных отказах в пользу дочерей, так как
завещатель явно намеревался оставить каждому из своих детей - в том числе
и каждой из дочерей, - по 12 тыс. фунтов; указание же суммы марок надо
толковать как валюту, в которой предполагалась выплата долей дочерям[350].
(2) В сделке нет ясного указания на валюту долга; в частности, в ней
употреблено наименование денежной единицы, которое могло быть отнесено
к валютам нескольких стран. Так, слово "pound" является наименованием
денежных единиц Великобритании, Южно-Африканского союза, Австралийского
союза, Новой Зеландии, Палестины. Некогда "фунт" был денежной единицей
Великобритании, ее доминионов и колоний; накануне первой мировой войны
"фунты" Великобритании и ее доминионов были уже самостоятельными денежными
единицами, имевшими, однако, одинаковые золотые паритеты; ныне - это различные
бумажные валюты с неодинаковой степенью отклонения в отношении прежних
золотых паритетов. Наименование "франк" относится к денежным единицам
Франции, Бельгии, Швейцарии и Люксембурга, ранее входивших в Латинский
монетный союз. Доллары бывают американские (США), канадские, мексиканские,
шанхайские. Наименование "крона" может относиться к валютам Швеции, Норвегии,
Дании, Чехословакии (а также к старой австро-венгерской денежной единице).
Судебная практика различных стран посвящена была по преимуществу тем
случаям неясности в валюте долга, которые относились к облигационным займам,
причем каких-либо устойчивых критериев здесь не только не было установлено,
но суды явно избегали в этом вопросе того, чтобы связать себя на будущее
время каким-либо прецедентом.
Так, Нью-Йоркский Верховный суд по делу Levy v. Cleveland, 1921 г.,
решил, что по облигациям американского железнодорожного общества, выпущенным
в 1910 г. во франках с оплатою купонов по выбору держателя в Париже, Бельгии
или Швейцарии, можно платить в Швейцарии из расчета французских франков,
так как слово "франк" в ряде словарей определяется как "французская монета"
- аргументация, которая даже и в буржуазной литературе вызвала резкое
осуждение[351]. Мотивом того, что суд отказал держателю
в платеже из расчета швейцарских франков, было, конечно, то, что швейцарский
франк тогда стоял на довоенном паритете, французская же валюта обесценилась.
В приведенном выше решении по делу общества "Аделаида" Палата лордов,
допустив смешение валюты долга и валюты платежа, решила, что общество
обязано уплатить дивиденд из расчета австралийских фунтов; здесь, следовательно,
валюта долга была определена по признаку места платежа. Но в деле De Bueger
v. Ballantine and Co Ltd, 1938 г.[352], Тайный совет решил, что по договору, заключенному
в Лондоне в фунтах стерлингов, валютой долга является британский фунт,
хотя платеж был обусловлен в Новой Зеландии; и это на том основании, что
прибавление к слову "pound" слова "sterling" является ясным указанием
на британскую денежную единицу; однако в практике были случаи, когда обозначение
"фунты стерлингов" было отнесено к валютам доминионов[353].
В ряде судебных процессов в 1925 г. в Каире, Александрии и Париже по
искам облигационеров Общества Суэцкого канала к названному обществу обсуждался
вопрос о валюте долга по облигациям во "франках" без обозначения места
платежа; облигационеры настаивали на том, что местом платежа является
Египет, где одной из употребительных счетных единиц (moneta imaginaria)
служил золотой франк, и Смешанный трибунал в Александрии в 1925 г. с этим
согласился ввиду того, что "общество домицилировало в Египте". Здесь,
следовательно, был принят за основу признак "национальности" общества,
эмитировавшего облигации. Но по таким же облигациям гражданский суд округа
Сены в том же году решил, что валютой долга является французский франк,
так как по мнению суда местом платежа следует считать Париж[354].
Французский кассационный суд 14 января 1931 г.[355]
по делу о займе города Токио, размещенном в Лондоне, Париже и Нью-Йорке,
решил, что по облигациям, находящимся в руках французов, за единицу расчета
надо принять британский фунт, хотя облигации "французской части" займа
были валютированы только во франках; в обоснование такого "вывода" приведено
то, что общая сумма всей французской части была обозначена в 100 800 000
франков, равных 4 000 000 фунтов стерлингов.
В совершенно аналогичном деле Верховный суд Штата Онтарио (1938) по иску
Derwa v. Rio de Janeiro Tramway Light and Power Co из займа, выпущенного
на общую сумму 3 500 000 фунтов = 88 060 000 франков, признал, что валютой
долга является только франк, так как облигации и купоны выражены только
во франках.
Во всех этих случаях различие в выводах и правовых позициях находит свое
объяснение в полном единообразии мотивов, которыми руководствовались суды:
в стремлении охранить интересы своих банков, финансовых концернов, которые
в одних случаях (например, по займу г. Токио) выступали на стороне
облигационеров, а в других случаях (например, по облигациям Суэцкого канала)
- на стороне эмитента облигаций.
В области личного страхования интересы крупного капитала всегда на стороне
страхового общества - должника по обязательству уплаты страховой суммы.
Поэтому в отношении такого рода обязательств могла выработаться бóльшая
устойчивость правовых принципов, нежели в отношении облигационных займов;
вопрос об установлении валюты долга здесь решался по тому признаку, где
был выдан полис и в какой валюте оплачивались страховые премии. Так, Французский
кассационный суд в решении 1932 г. признал, что полисодержатель, заключивший
договор страхования со швейцарским страховым обществом в Париже и там
же оплачивавший премии, имеет право на страховую суму из расчета французских
франков, а в 1933 г. вынес решение, по которому держатель полиса того
же общества, заключивший договор страхования в Швейцарии и плативший премии
в швейцарских франках, имеет право на страховую сумму из расчета этих
последних[356].
В вопросе о валюте векселя и чека банки и биржа заинтересованы в полной
определенности. Поэтому капиталистические страны согласились на условия
ст. 41 Женевской вексельной конвенции и ст. 36 Женевской чековой конвенции,
где предусмотрено, что "если сумма переводного векселя (чека) обозначена
в валюте, имеющей в стране выдачи и стране платежа одинаковое наименование,
но разные курсы, то предполагается, что имелась в виду валюта места платежа".
Манн[357], который указывает на невозможность
установления какого-либо неизменного критерия по вопросу определения валюты
долга и на необходимость принимать во внимание весь фактический состав
сделки (место заключения договора; место платежа; поведение сторон; местонахождение
проданного имущества; местонахождение имущества, служившего обеспечением
по долгу и др.), вместе с тем утверждает, что презумпция в пользу валюты
места платежа, указанного в договоре (moneta loci solutionis), действует
как общее правило для всех денежных обязательств по всем правовым системам.
Но, как видно из приведенных примеров, утверждение это не соответствует
практике.
(3) Вопрос о выборе валюты долга возникает в тех случаях, когда долг
выражен в нескольких валютах (множественные паритеты).
Этот способ выражения суммы денежного обязательства был весьма распространен
до первой мировой войны в сфере "международных займов", когда займы эти
принимали облигационную форму[358].
Однако вопрос не лишен практического значения и в настоящее время[359].
Дореволюционная Россия, Австро-Венгрия, Греция, Турция, государства Латинской
Америки и другие страны, а также городские муниципалитеты провинций и
крупные компании этих государств при размещении своих внешних займов устанавливали
для иностранных держателей облигаций гарантии расчета в нескольких валютах.
Обращаясь сразу к нескольким кредитным рынкам, и притом к рынкам тех государств,
которые в то время были богаты свободными капиталами, искавшими помещения
за границей, эмитенты облигаций обозначали на выпускаемых ими облигациях
твердые паритеты валют тех государств, где займы выпускались, и устанавливали
для каждого из этих государств определенное место обслуживания займа (место
оплаты купонов и погашения капитала).
Так например, правительства южно-американских государств до 1914 г. выпустили
внешние займы, облигации и купоны которых были выражены в долларах, фунтах
стерлингов, франках, гульденах и марках по твердым паритетам с условием
оплаты в Нью-Йорке долларами, в Лондоне - фунтами, в Париже - франками,
в Амстердаме - гульденами и Берлине - марками. Мог ли каждый держатель
по своему усмотрению выбирать место платежа и валюту долга? До первой
мировой войны вопрос не имел особого практического значения, так как валютные
курсы весьма незначительно отклонялись от паритетов, обозначенных на облигациях
и купонах. После первой мировой войны ввиду различной степени обесценения
указанных валют вопрос о правовом значении паритетов, обозначенных на
займах, получил большое практическое значение. Различные ассоциации держателей
иностранных займов настаивали на буквальном толковании подобных условий
и утверждали, что условия эти предоставляют каждому держателю опцион места
платежа и валюты долга. Должники по займам в большинстве случаев не отрицали
того, что при буквальном толковании право опциона может быть выведено
из текста облигаций, но "надо иметь в виду действительные намерения сторон",
которые заключались в том, чтобы обеспечить каждому держателю уплату в
определенной сумме его национальной валюты. Правда, близкие к банкам и
бирже круги держателей до войны прибегали к купонному арбитражу (посылали
за границу на инкассо свои купоны в целях использования незначительных
тогда курсовых колебаний), но это не являлось нормальным способом получения
платежей и "не входило в намерения сторон".
Спорные вопросы между правительством и ассоциациями держателей по этим
займам либо вовсе не были урегулированы, либо получили компромиссное разрешение[360]. Судебная практика стран-кредиторов в большинстве
случаев в этом вопросе держалась "твердой линии" буквального толкования
договора, т. е. высказывалась в пользу права опциона места платежа
и валюты долга[361].
Однако в целом ряде случаев те же суды изменяли этой точке зрения.
Так, в приведенном выше деле Levy v. Cleveland, 1921 г., Верховный суд
штата Нью-Йорк отказал держателю в праве получить платеж в швейцарских
франках, хотя из текста облигации вытекало право держателя представить
ее к оплате в Швейцарии и там получить швейцарскую валюту.
В ряде решений по облигациям турецкого общества Héraclée,
снабженных условием о платеже в Турции в золотых турецких пиастрах, а
в Париже и Швейцарии - во франках, французские и швейцарские суды признали,
что держатели даже в случае предъявления облигаций к платежу в Париже
или в Швейцарии могут требовать применения золотой оговорки[362].
В этих делах на опцион места платежа, которое предопределяет валюту долга,
ссылались уже не истцы, а ответчики, но здесь суд в интересах истцов признал
необходимым исходить из "действительных намерений сторон" и отошел от
буквального текста облигаций.
Вопрос о юридическом значении множественных паритетов, как видно из изложенного,
так и не получил единообразного разрешения, несмотря на то, что с правовой
стороны он никаких особых трудностей не представляет: на пути к ясному
и простому его разрешению стояли противоречивые интересы держателей облигационных
займов.
Примечания:
|
