Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Пассек Е.В.
Неимущественный интерес и непреодолимая сила в гражданском праве

§ 15. Приложение. Неимущественный интерес в вещном праве

Можно было бы предполагать, что во всей области вещного права вопрос о неимущественном интересе большого значения иметь не может и нельзя отрицать, что действительно вопрос этот здесь далеко не так сложен, как в праве обязательственном. Рассмотрению здесь могут подлежать лишь немногие пункты. Сфера интересов, могущих быть предметом защиты обязательственного права, значительно шире, чем сфера интересов права вещного; последнее охватывает точно определенный и ограниченный круг принадлежащих субъекту чисто материальных благ; объектами его являются отдельные, чисто материальные предметы и возможные притязания, возникающие в этой области, направлены всегда на такие материальные предметы. Сверх того, не против всякого нарушения сферы чужого вещного права реагируется посредством вещного же иска; если такое нарушение не затрагивает непосредственно самой сущности этого права, последствием его является лишь обязательственная ответственность лица виновного в нарушении[344].

До настоящего времени вопрос о неимущественном интересе в вещном праве и рассматривался исключительно в двух направлениях: достаточен ли такой интерес для возникновения сервитута и достаточно ли нарушения его для предъявления сервитутного иска[345]. Спор и здесь сводится, с одной стороны, к отрицанию, с другой - к утверждению этих двух положений, причем Клейне и здесь согласно своей общей идее старается поставить решение вопроса в связь с историческим ходом развития права. Правила "servitus fundo utilis esse debet" было, по его мнению, достаточно для удовлетворения потребностей древнеримского земледельца; с этим правилом можно было обходиться в то время, когда диктатора брали от плуга, чтобы поставить его во главе войска. Но когда Рим, обогатившись сокровищами покоренных народов, усвоил вместе с тем и культуру их; когда знатные Римляне стали украшать свои имения фонтанами и искусственными рыбными прудами, тогда Папиниан должен был написать свою L. 3 pr. D. de aqua 43, 24: "Hoc jure utimur, ut etiam non ad irrigandam, sed pecoris causa vel amoenitatis aqua duci potest". Аналогичный ход развития автор устанавливает и для защиты сервитутов, со ссылкой на L. 16, § 1 D. quod vi 43. 24 и L. 13, § 4 D. de usufr. 7. 1, соглашаясь с тем, что при отсутствии какого бы то ни было интереса для управомоченного ни установление сервитута не допускается, ни защиты его не дается со ссылкой на L. 15 pr. D. de servitut. 8. 1.

С этой стороны привлечение к рассмотрению вещного права для параллели и аналогия с правом обязательственным ни к каким практическим результатам, как нам кажется, повести не может. Расширение понятия utilitas за тесные пределы непосредственной пользы для сельского хозяйства, равно как и защита права сервитутно управомоченного во всей его полноте не стоят к вопросу о неимущественном интересе или ровно ни в каком отношении, или если и стоят, то в отношении очень отдаленном. С этой точки зрения Пернис вполне прав, давая совет при исследовании вопроса о неимущественном интересе в обязательстве оставлять вещные права совершенно в стороне, так как здесь содержание и цель права стоят друг к другу не в том отношении, как в правах обязательственных: в последних они выступают на первый план, между тем как права вещные и в том и другом отношении вполне независимы[346]. Мы обратим поэтому внимание на другой вопрос, стоящий в более тесной связи с вопросом о неимущественном интересе в обязательстве и рассмотрим с этой точки зрения способы защиты такого интереса, возможного и в вещном праве при римской системе процесса. Сомнения заключаются здесь в следующем.

По самой природе своей материальные предметы, являющиеся объектами вещных прав, в случае нарушения последних легче всего поддаются денежной оценке и восстановлению in natura; при таких нарушениях мы всегда будем в состоянии точно определить чисто арифметическим путем объект имущественного ущерба, получившегося в результате полного или частичного нарушения вещного права; для того, чтобы это сделать, достаточно в первом случае определить рыночную ценность объекта, которого потерпевший лишился, во втором - ту разность, которая получилась между прежней и настоящей ценой его вследствие действий виновного в нарушении права; размеры ответственности последнего и выразятся, таким образом, в точно определенной денежной сумме, получившейся в результате нашего вычисления. Именно здесь поэтому было бы вполне уместным строгое применение известного уже нам принципа "pretia rerum non ex affec-tione vel utilitate singulorum, sed communiter funguntur", принципа, который Савиньи и его последователями считается единственно возможным для практического осуществления права.

При этом может, однако, возникнуть целый ряд сомнений. Каким образом может быть защищено право того, кто предпочитает возмещению денежному восстановление своего права in natura? Как поступать в тех случаях, когда известное материальное благо имеет для потерпевшего по какой-либо причине особую ценность, независимую от рыночной его цены? Каким образом может получить защиту тот, кто лишился вещи, вовсе не имеющей рыночной цены, но имеющей значение для потерпевшего? Случаи последнего рода не будут, конечно, часты, но встретиться тем не менее могут.

С точки зрения Савиньи и всех, считающих необходимым условием возможности практического применения права в более или менее совершенной степени, строгое проведение принципа "приведения иму-щественных прав к одному, общему им всем, третьему - деньгам", т.е. вознаграждение потерпевшего в соразмерности с рыночной ценой объектов, в лишении или повреждении которых выразился его имущественный ущерб, - на все эти вопросы должен бы быть дан по отношению к формулярному процессу следующий ответ. Принцип condem-natio pecuniaria в связи с известным правилом "pretia rerum non ex affectione vel utilitate singulorum, sed communiter funguntur" ведет к тому, что если ответчик по вещному иску не соглашается на возвращение предмета in natura, он должен быть присужден к уплате такой суммы денег, получение которой истцом привело бы имущество последнего к той цифре, какой достигало бы это имущество при отсутствии факта нарушения ответчиком права истца, причем особые пристрастия истца к известным объектам принимаемы во внимание быть не должны. Восстановления своего права in natura истец требовать не может, так как фактическое приведение приговора такого содержания (реальная экзекуция)[347] формулярному процессу неизвестна; если же вещь, которой истец лишился, рыночной ценностью не обладает, то по отсутствию имущественного ущерба для истца, следовательно по отсутствию интереса, ему должно быть отказано в иске.

Мы заранее оговариваемся, что такого рассуждения, представляющего точную копию с тех, которые считаются безупречными по отношению к обязательственному праву, в применении к праву вещному мы не встретим нигде: оно стояло бы в слишком резком противоречии с природой правоотношений, составляющих содержание последней области права. Мы могли бы, однако, требовать, чтобы принципы, выводимые из самого понятия гражданского права, применялись с равной последовательностью во всех областях его и можем с полным основанием усомниться в правильности этих принципов, раз они такого последовательного применения не допускают. Между тем ставить наличность имущественного интереса условием осуществления вещного права не решится, конечно, никто, несмотря на то, что принцип condemnatio pecuniaria в равной степени имел значение и для вещных исков; по отношению к последним слишком ясно то обстоятельство, которое упускается из виду в праве обязательственном, а именно - что защита права и защита имущества есть далеко не одно и то же[348].

На первый взгляд действительно может представиться не совсем понятным, каким образом вещные права, сущность которых состоит именно в обеспечении управомоченному фактического пользования известным материальным объектом, могут быть согласованы с con-demnatio pecuniaria; такое фактическое пользование, очевидно, не получает полной защиты там, где истец может против своей воли быть вынужден удовлетвориться получением рыночной цены вещи вместо самой вещи. Между тем, как известно, формулярный процесс обладал достаточными средствами для того, чтобы избегнуть такого результата. Средства эти, в коротких словах, были таковы.

Самая конструкция вещных исков требует прежде всего решения той части спора между сторонами в процессе, которая касается вопроса о праве[349]. Этот вопрос выдвигался на рассмотрение судьи уже в виндикации легисакционной, в словах legis actio sacramento "fundum, qui e. q. s., eum ego ex jure Quiritium meum esse ajo" и в родственных этому иску actiones confessoria и negatoria[350]; точно так же была конструирована и actio in rem per sponsionem: решение судьи в этом процессе давало ответ, хотя и косвенный, именно на вопрос о праве[351]. В формулярном процессе "ex jure Quiritium meum esse ajo" процесса легисационного превратилось в "si paret illam rem d. q. a. ex jure Quiritium Ai. Ai. esse" (formula petitoria)[352], аналогичные изменения имели место и в остальных вещных исках, включая сюда же и actio Publiciana[353]. Кто опирался на jus, на того не могло быть, само собою разумеется, возложено обязанности доказывать, что осуществление этого jus представляет для него интерес.

Сообразно утверждению истца в дальнейшем ходе процесса на судье лежала обязанность дать прежде всего ответ на вопрос о праве; этот ответ и давался им в форме pronuntiatio[354]. Из целого ряда мест, касающихся этого пункта, можно заключить что pronuntiatio давалось в форме "res Ai. Ai. est", "hereditas actoris est", "fundus secundum legem Ai. Ai. (или Ni. Ni.) est", "secundum actorem (или reum) pronuntio" и т.п.[355] В связи с arbitrium de restituendo, входившим в конструкцию всех вещных исков[356], pronuntiatio в пользу истца налагала на ответчика обязанность возвратить истцу объект иска, и до этого момента иск, очевидно, мог быть проведен каждым вещно-управомоченным, вполне независимо от наличности или отсутствия имущественного интереса. Если ответчик подчинялся такому предварительному решению судьи, истец получал спорный объект in natura и, таким образом, получал удовлетворение как имущественных, так и неимущественных интересов, связанных для него с обладанием спорным объектом.

Но подчинение arbitrium de restituendo для ответчика обязательным не было и зависело от его доброй воли; возможны были, сверх того, случаи, когда ответчик, несмотря на все желание возвратить вещь истцу, сделать этого не мог, не имея ее в это время уже в руках. При таких обстоятельствах, дальнейшая задача судьи сводилась к litis aesti-matio, к оценке спора, т.е., к определению размеров той денежной суммы, к уплате которой истцу должен был быть присужден ответчик. Принципы, положенные в основание такой оценки и имеют, очевидно, решающее значение для решения вопроса о пределах защиты интересов истца.

Оценка, основанная исключительно на признаке рыночной стоимости объекта спора (pretia rerum communiter funguntur), при известных обстоятельствах (если спорный объект рыночной цены не имел), могла бы повести к тому, что истец, несмотря на признание его права со стороны суда, был бы лишен возможности получить какое бы то ни было удовлетворение. Во всяком же случае последовательное проведение такой оценки дало бы возможность каждому желающему приобретать любые предметы независимо от желания или нежелания собственника уступить их (уплата litis aestimatio приравнивалась, как известно, к купле-продаже)[357].

Что такой результат стоял бы в полном противоречии не только с защитой нематериальных интересов управомоченного, но и вообще с требованиями наиболее элементарной справедливости, настолько ясно, что в дальнейших доказательствах надобности нет; упускать этого из виду римские юристы не могли, и мы имеем точные сведения, что эта сторона вопроса из виду ими и не упускалась[358]. Уплатой рыночной цены вещи, возмещением чисто материального имущественного ущерба истца ответчик освобождался поэтому только в одном случае: если он сначала и до конца, с момента нарушения права истца до момента litis aestimatio, был bona fide или если ему в упрек могла быть поставлена только culpa levis[359].

Совершенно иначе, как известно, определялась подлежащая со стороны ответчика уплате сумма в том случае, если неисполнение arbitrum de restituendo основывалось на culpa lata, dolus или contumacia последнего. Оценка всего интереса, связанного для истца с нарушением его права, предоставлялась при условиях такого рода самому же истцу: он мог под присягой (jusjurandum in litem) определить размеры своего интереса по своему же собственному усмотрению, и мы легко можем себе представить, что при этом он соразмерял назначаемую им сумму таким образом, что получал полное удовлетворение всех интересов, связанных для него с обладанием спорным объектом[360].

Все изложенное само по себе ничего нового не представляет и поэтому останавливаться подробнее на jusjurandum in litem и на вещных исках мы никакого основания не имеем; заметим только, что на эту сторону вопроса, на возможность защиты неимущественных интересов даже и вещными исками, несмотря на принцип condemnatio pecuniaria и на правило "pretia rerum communiter funguntur", указаний мы нигде не встретили.

Что значение последнего имеет, таким образом, в высшей степени условный характер, что управомоченный всегда получал полное удовлетворение (возвращением ли вещи in natura или возможностью личной оценки собственного интереса); одним словом, что в вещных по крайней мере исках неимущественные интересы могли получать и получали полную защиту в формулярном процессе, представляется нам, ввиду сказанного выше, не подлежащим сомнению. Для права Юстиниана при возможности реальной экзекуции половина затруднений отпадает сама собой, другая - решается на основании тех же принципов, какими пользовался уже формулярный процесс.

Примечания:

[344] Так, напр., в случае damnum injuria datum (actio legis Aquiliae).

[345] К следующ. ср. Fr.Mommsen. Interesse, стр. 129, 130; Ihering. Сit., стр. 74, 75, 96; Kleine. Сit., стр. 50–54.

[346] Pernise. Labeo. III¹, стр. 173, 174.

[347] Вопрос о том, известна ли была реальная экзекуция формулярному процессу, связанный с толкованием L. 68 D. de R. V. 6. 1, решается громадным большинством романистов отрицательно. L. 68 cit. считается или интерполированнным, или относящимся к cognitio extra ordinem. Ср., однако, Ziebarth. Die Realexecution, стр. 63 сл.

[348] Fr.Mommsen (Zur Lehre von dem Interesse, стр. 8, 9) указывает, что и в вещных исках вопрос об интересе получает значение, так как интерес является предметом иска после признания за ответчиком обязанности restituere rem cum omni causa и так как после litis contestatio между сторонами возникают квази-контрактные отношения. Отрицать этого, конечно, нельзя, но здесь именно и возникает вопрос о способах оценки интереса, о котором мы будем говорить ниже.

[349] В исках по обязательствам, наоборот, на первый план выступает обязанность должника: «Ajo te mihi dare oportere», «si paret dare oportere», «dare facere oportere» и т.д. O jus не упоминается ни в intentio, ни в demonstratio.

[350] Cicero. Pro Murena 12; Gai. 4, § 16; Valer. Prob., § 4, 6; L. 1, § 2 D. de R. V. 6. 1; Keller-Wach. Civilproz., § 15, стр. 75; Bethmann-Hollweg. Civilprozess. I, cтр. 139.

[351] Keller-Wach. Civilproz., § 27, стр. 132; Bethmann-Hollweg. Ci­vilprozess II, § 89.

[352] Gai. 4, § 41 «petitoria formula haec est, qua actor intendit rem suam esse». L. 3 D. de hered. pet. 5. 3 «hereditatem nostram esse intendere possumus». L. 10, § 1. D. eod. 5. 3.

[353] Сказанное не относится, конечно, к actio Serviana и quasi Serviana. Cp. Lenel. Edict., стр. 397.

[354] Keller-Wach. Civilproz., стр. 137; Bethmann-Hollweg. Civilproz. II, стр. 240 считает pronuntiatio за промежуточный приговор (interlocutio), «который здесь был, конечно, необходим, но от которого, вообще говоря, осторожный судья должен был удерживаться» (со ссылкой на Gellius. Noct. Att. XIV 2, § 17–19). Можно сомневаться, однако, тождественны ли interlocutiones в этом смысле (и напр., в Tit. C. de sententiis et interlocutionibus 7. 45) с interlocutiones Геллия. Последний говорит о «juxex acer atque celer», т.е. о горячем и нетерпеливом судье, который неуместным выражением своих мнений «et suos sensus aperiat et litigantium deprehendat»; такое поведение со стороны судьи, конечно, одобрено быть не может. Доводить, однако же, осторожность до отказа постановить решение по вопросу о праве (pronuntiatio, interlocutio) значило бы идти слишком далеко.

[355] L. 40, § 2 D. de procurat. 3, 3; L. 15 D. de exc. r. jud. 44. 2; L. 30 D. de pignor. 20. 1; L. 6, § 2 D. de confess. 42. 2.

[356]  Cp. Keller-Wach., стр. 137, 138; Bekker. Actionen II, стр. 140 прим. 17; Lenel. Edictum, cтр. 133.

[357] L. 1; L. 3. D. pro emto. 41. 4; L. 46; L. 47 D. de R. V. 6. 1., но за исключением случая dolus со стороны ответчика: L. 63; L. 69; L. 70 D. de R. V. 6. 1.

[358] L. 70 D. de R.V. 6. 1. Pomponius 1º. 29º. ad Sabinum «…ne in potestate cujusque sit per rapinam ab invito domino rem justo pretio comparare». L. 25, § 1 D. sol. matrim 24. 3; Paulus 1º 36º ad edictum «…damnandum eum, quanti mulier in litem juraverit: quia invitis nobis res nostras alius retinere non debeat».

[359] В этом смысле надо понимать culpa в L. 2 D. de in lit. jur. 12. 3; culpa lata и здесь, как и везде приравнивалась к dolus. Pernice. Labeo. II, стр. 398 сл.

[360] То обстоятельство, что судья и после присяги истца мог уменьшить показанную им сумму, говорит не против, а в пользу сказанного в тексте.