Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Пассек Е.В.
Неимущественный интерес и непреодолимая сила в гражданском праве

§ 6. Обзор положительных законодательств: французское, итальянское, английское, австрийское, прусское и русское право

Вопрос об имущественном характере интереса как существенном условии действительности обязательства спорен главным образом в германской пандектной литературе; литература других стран касается его поверхностно; в положительных законодательствах о нем упоминается лишь в виде исключения. На взглядах главнейших законодательств мы и остановимся раньше, чем перейти к подробному изложению теорий германских пандектистов.

Что касается прежде всего до французского права, то оно признает необходимым условием действительности обязательства наличность какого-либо дозволенного основания (cause licite), т.е. наличность известного интереса, для удовлетворения которого обязательство устанавливается[189]. Обязательство, заключенное без всякого основания (sans cause), т.е. не представляющее для сторон никакого интереса, - не действительно; не действительно обязательство и в том случае, если в основании его лежит ошибка (fausse cause) или недозволенная цель (cause illicite), т.е. цель, противная законам, добрым нравам или общественному порядку[190].

Предметом обязательства может быть или вещь, которую одна из сторон обязывается дать (может быть предметом обязательства также простое пользование или владение вещью), или действие: сторона принимает на себя обязанность совершить известное действие или, наоборот, не совершать его. Что касается до первой категории обязательств, то к содержанию их предъявляются следующие требования: вещь не должна быть изъятой из оборота; она должна быть определена по крайней мере родовыми признаками (en espèce); наконец, должно быть возможным определение объема обязательства и в количественном отношении[191].

Ближайшего перечисления условий, которым должно удовлетворять действие в тех случаях, когда последнее составляет непосредственный объект обязательства, Code сivil не дает; очевидно, потому, что здесь приложимы только отрицательные ограничения, установленные в ст. 1131 и 1133, т.е. действие не должно быть запрещенным законами, противным добрым нравам и общественному порядку.

Таким образом, считая существенным условием действительности обязательства наличность известного дозволенного интереса, Code civil умалчивает о том, что такой интерес должен, сверх того, обладать имущественным характером. Тем не менее последнее требование французскому праву известно хорошо, и умолчание о нем Code civil должно быть отнесено насчет простой неточности редакции[192]. Это ясно из следующего.

Потье, юрист середины прошлого столетия, излагая условия, которым должно удовлетворять действие, составляющее объект обязательства, говорит, что такое действие, безразлично будет ли оно положительным или отрицательным, должно представлять интерес для кредитора, и притом интерес такого рода, чтобы возможно было оценить его в деньгах (un interêt appreciable à prix d'argent). Причина этому, поясняет автор, очевидна: обязательство - есть состояние юридической связанности[193]; там, где обещавший что-либо совершить или чего-либо не совершать может безнаказанно нарушить свое обещание, об обязательстве не может быть и речи. Вместе с тем очевидно, что безнаказанное нарушение обещания возможно везде, где кредитор не имеет в совершении или несовершении действия никакого поддающегося оценке интереса: при таких условиях не может возникнуть иск о возмещении вреда и убытков (dommages et intérêts), происшедших от неисполнения обещанного, так как вред и убытки есть не что иное, как оценка того интереса, который имеет кредитор в исполнении обязательства. Сообразно понятию вреда и убытков обязанность должника сводится к вознаграждению кредитора как за потери, понесенные им от неисполнения обязательства, так и за выгоды, которых такое неисполнение его лишило. Тем не менее действие, не обладающее имущественным интересом, может быть условием обязательства, если в зависимости от исполнения или неисполнения его стороны ставят уплату известного штрафа (peine, poena conventionalis, неустойка)[194].

Изложенное рассуждение Потье почти слово в слово повторяет один из новейших французских цивилистов, Лоран, со ссылками на целый ряд других юристов, но, сверх того, прибавляет следующее: "Утверждали, что достаточным основанием к предъявлению иска может служить интерес неимущественный (un intérėt d'affection). Правда, что иногда в делах, касающихся личного состояния (ën matière d'état personel), законодатель допускает предъявление исков, основанных на интересе чисто нравственном: таков, например, иск о признании ничтожным брака нисходящего родственника, право на который признается за восходящими. Но для этого потребовалось особое постановление закона. Что касается до обязательств, то в них интерес всегда должен быть поддающимся оценке, т.е. интерес нравственный и вообще неимущественный для предъявления иска недостаточен: в таких случаях не было бы возможности присудить должника к возмещению вреда и убытков; обязательство оказалось бы ничем не обеспеченным (serait sans sanсtion) и должник - ничем не связанным"[195].

В отсутствии материального интереса для кредитора Потье видел также одну из причин недействительности договоров в пользу третьих лиц. В этом отношении Code civil опять почти ни в чем не отступает от положений, установленных названным юристом: обязательства, заключенные от своего имени в пользу третьего лица, объявляются действительными только в том случае, когда они входят как условие в договор, заключенный кредитором для себя лично, или являются условием дарения контрагенту[196].

Те же принципы положены, наконец, в основание правил, регулирующих последствия неисполнения обязательств. В обязательствах, направленных на facere или non facere, неисполнение влечет за собой ответственность должника за вред и убытки, причиненные кредитору, причем понятие вреда и убытков охватывает и тот ущерб, который кредитором понесен, и те выгоды, которых он лишился. Принуждение должника к совершению действий in natura как противоречащее понятию личной свободы места иметь не может[197]; но, с одной стороны, кредитор может быть уполномочен судом поручить совершение этих действий третьему лицу за счет должника, с другой - он имеет право требовать независимо от возмещения понесенного им ущерба уничтожения того, что было сделано должником вопреки обязательству, или опять-таки может за счет должника уничтожить сделанное[198].

В общем те же правила применяются и к обязательствам на dare с тем различием, что в этих последних предоставление кредитору объекта in natura, естественно, играет более крупную роль. Статья 1136 C. civ. говорит, что в обязательствах такого рода должник обязан "выдать вещь кредитору (livrer la chose) и охранять ее (conser-ver) до момента выдачи, под страхом ответственности перед кредитором за ущерб и убытки". Рассматриваемое само по себе, это постановление легко могло бы быть истолковано в том смысле, что и в обязательствах на dare должник в случае неисполнения может быть присужден только к уплате убытков кредитору, но на деле французскому праву хорошо известна реальная экзекуция[199]. При этом следует заметить, что если предметом договора была передача кредитору права собственности на известную вещь, принадлежавшую должнику, то право собственности переходит к кредитору в силу простого соглашения сторон; акта традиции в противоположность римскому праву не требуется[200]; отсюда ясно, что при требовании исполнения по обязательству такого содержания кредитор вместо иска, вытекающего из договора, может непосредственно виндицировать вещь.

Таковы правила об ответственности должника по обязательствам, вытекающим из договоров. Ответственность его по обязательствам, возникающим из деликтов и аналогичных оснований, определяется ст. 1382-1385 C. civ.; она сводится также к возмещению вреда и ущерба, причиненного потерпевшему, т.е. к возмещению понесенных им потерь и упущенных выгод.

Таким образом, в общем результате французское право на первый взгляд не может быть названо особо благоприятствующим защите связанных с обязательством неимущественных интересов, так как понятие вреда и убытков, к возмещению которых в большинстве случаев сводится обязанность должника, определено законодательством в смысле чисто материальном. Достаточно, однако, самого поверхностного знакомства с практикой французских судов, чтобы убедиться в абсолютной ложности такого заключения и едва ли, напротив, можно указать на другую систему практического применения права, которая давала бы более широкую защиту всевозможным интересам кредитора, связанным для него с обязательством. Мы не можем, к сожалению, остановиться подробно на изложении принципов, положенных в основание этой судебной практики, заметим только, что такой результат достигается чрезвычайно свободной оценкой убытков по искам, возникающим из обязательств. Эта свобода оценки ведет к тому, что понятие domma-ge-intérêts даже в тех случаях, когда иски возникают из обязательств, носящих чисто имущественный характер, далеко расширяется за пределы, отведенные ему ст. 1149 C. civ., т.е. за пределы damnum emergens и lucrum cessans, или, лучше сказать, в основание определения размеров того и другого принимаются во внимание такие моменты, которые стоят вне всякой связи с имущественными интересами. Наиболее рельефно такое направление выразилось, однако, по отношению к обязательствам, возникающим из деликтов и quasi-деликтов, где подведение под понятие dommage-intérêts не только имущественного, но и неимущественного ущерба (préjudice moral) стало основным принципом практики и теории[201].

В итальянском праве, представляющем из себя в общем точную копию французского, никаких уклонений по отношению к данным вопросам отмечено быть не может. II Codice civile del regno d'Italia, получивший силу закона с 1 января 1866 г., есть не что иное, как почти буквальный перевод Code civil, и различие между ними сводится, за немногими исключениями, к разнице в размещении материала по отдельным рубрикам. В частности, обязательственное право скопировано с французского почти с дословной точностью подобно тому, как это последнее в свою очередь скопировано с Traité des obligations Потье.

Английскому праву требование необходимости имущественного интереса в обязательстве по-видимому неизвестно вовсе. Оно требует, чтобы в основании каждого обязательства лежало "a sufficient consideration", но при этом категорически заявляет, что таким "достаточным основанием" признается не исключительно денежный, поддающейся оценке интерес (a valuable consideratiоn)[201].

Что касается до принуждения должника к исполнению действия in natura, то в числе "Rules of Court" к новому Judicature Acts мы встречаем следующее постановление: "Подчинение приговору, осуждающему известное лицо совершить какое-либо действие, не состоящее в уплате денежной суммы, или, наоборот, воздержаться от совершения какого-либо действия, может быть вынуждено посредством приказа об аресте или тюремном заключении"[202]. Надо заметить, что еще недавно такие принудительные меры против личности должника принимались только для приведения в исполнение приговоров суда справедливости (Court of Equity, of Chancery), который мог распоряжаться приведением в точное исполнение обязательств, нарушенных одной из сторон (так называемые specific performance); суд общего права (Common law) мог только присудить взыскать убытки, причиненные неисполнением договора[203]. Позже, однако, те же средства принудительного исполнения были распространены и на приговоры судов общего права[204].

Отношение австрийского права к вопросу о характере интереса, необходимого для действительности обязательства, может возбудить некоторые сомнения. Прежде всего не следует упускать из виду, что австрийский кодекс[205] возник, как и все без исключения германские кодификации гражданского права, на почве права пандектного, в котором доктрина о необходимости для обязательства имущественного интереса до последнего времени господствовала безраздельно. Затем своеобразный термин "лично-вещные права" (persönliche Sachenrechte), каким пользуется этот кодекс для обозначения обязательственных отношений, может быть принят в смысле прямого указания на то обстоятельство, что сущность таких отношений австрийское право усматривает в господстве над имущественной ценностью.

Тем не менее можно утверждать, что имущественному характеру обязательства австрийское право существенного значения не придает. Что касается прежде всего до обязательств по договорам, то возможным объектом последних объявляется все, что имеет значение в гражданском обороте[206], не действительны лишь те договоры, которые направлены на действия объективно невозможные и действия, запрещенные законом, а также договоры в пользу третьих лиц[207].

В случае неисполнения или ненадлежащего исполнения договора одной из сторон другая сторона имеет право требовать точного исполнения его и возмещении ущерба, происшедшего для нее от неисполнения контрагентом принятых на себя обязанностей[208]; при этом на возмещение ущерба иск может быть непосредственно направлен только в тех случаях, когда исполнение договора стало уже невозможным или (по запоздалости) противным цели, с какой договор был заключен, в противном случае иск должен быть направлен именно на исполнение договора[209].

Более общие правила об ответственности за ущерб, причиненный одним лицом другому, указаны в § 1293 сл., причем эти правила в равной степени применимы и к нарушению обязанностей, принятых на себя по договорам, и вообще к ответственности за действия, в которых лицо, причинившее другому ущерб, не свободно от вины. Под ущербом в таких случаях понимается не только ущерб имущественный, но также всякое невыгодное последствие для прав и личности потерпевшего[210]. При телесных повреждениях, кроме возмещения чисто материальных убытков (напр., расходы на лечение, потеря способности к заработку), дается вознаграждение за понесенные страдания (Schmerzen-geld)[211] и за обезображение[212]. При деликтах, следствием которых был ущерб имущественный, в основе оценки ущерба может быть положена не только рыночная цена вещи, но и цена особого пристрастия (Werth der besonderen Vorliebe); именно в тех случаях, где повреждение было следствием или нарушения нормы уголовного права или преднамеренно злостного поступка[213]-[214].

Прусское право после обычных, повторяющихся во всех законодательствах постановлений о недействительности договоров, имеющих содержанием действия невозможные и законом запрещенные[215], регулирует ближе вопрос об интересе как основании обязательства следующим образом: "Договоры, исполнение которых не может никому принести ни выгоды, ни пользы, должны по просьбе стороны, на которую они налагают известные обязанности, быть объявляемы судом недействительными"[216].

Оставляя в стороне вопрос о целесообразности избранного здесь способа оспаривания договоров, лишенных интереса для сторон[217], можно заметить, что, требуя наличности интереса вообще, постановление это не содержит в себе ни малейшего указания на то, что интерес этот должен, сверх того, обладать имущественным, денежным характером. На это обращает внимание и известный комментатор прусского кодекса, Кох, в своем примечании к § 70[218]: нет необходимости, замечает он, чтобы интерес в договоре был интересом денежным. Совершенно иначе, однако, относится к данному вопросу другой, не менее авторитетный специалист по прусскому праву - Дернбург: он не только объявляет имущественную ценность обязательства существенным условием действительности последнего, но прямо исключает из понятия обязательства все соглашения, не имеющие прямого или по крайней мере косвенного отношения к имуществу. Так не могут быть предметом обязательства обещания, относящиеся к семейному праву, например обещание усыновить кого-либо, обещание вступить в брак; затем - отношения права общественного, например обещание отказаться от государственной должности, от кандидатуры в парламентских выборах; наконец, не может быть предметом обязательства все то, что, имея целью исключительно удовлетворение личных, индивидуальных потребностей, не принадлежит к области того, что в обороте может быть приобретено за деньги, например обещание, данное соседу по помещению, не играть на фортепьяно. Римскому праву и его здравым понятиям, заключает автор, мы обязаны тем, что подобные взгляды являются невозможными и у нас[219].

Мнение Дернбурга было бы как нельзя более ясным, если бы сам автор в дальнейшем развитии своего изложения оставался последовательным, чего, однако, утверждать нельзя. Полемизируя с Иерингом, Дернбург вполне соглашается с замечанием последнего о том, что "имущество не есть единственное благо, которое, в качестве предмета договора, призвано защищать право". "Прежде общегерманское право, - продолжает он, - признавало возможным иск о совершении обручения; было бы далее вполне мыслимо признать обязательным договор о воспитании детей в известном религиозном исповедании, то же можно сказать и о соглашении между мужем и женою, в силу которого последняя освобождается от обязанности следовать за мужем при перемене его местожительства. Но не каждый искомый договор основывает обязательство и не всякая обязанность к совершению действия есть обязательственная. Если в области семейных и личных, а также общественных прав договор в известных отношениях может служить основанием прав, причем наличность имущественного интереса не является существенным условием, то, по нашему мнению, такое явление не имеет ничего общего с вопросом, - ограничивается ли область обязательств, по самому понятию своему, защитой интересов, допускающих оценку в деньгах"[220].

В результате, как ясно из изложенного, Дернбург никоим образом не отрицает действительности договоров, имеющих предметом неимущественные интересы, но восстает против подведения их под понятие обязательств. В чем, однако, заключается различие между обязательством и "искомым договором, налагающим на стороны известные обязанности", ответа на этот вопрос автор не дает и, никакого существенного различия между этими двумя понятиями мы, со своей стороны, усмотреть не в состоянии. Кредитору или, употребляя более общий термин, управомоченному по договору в сущности абсолютно безразлично, будет ли отношение, связывающее его с должником, названо обязательством или нет, если только получает достаточную защиту интерес, связанный для него с исполнением должником принятых на себя последним обязанностей. Вся сила возражения Дернбурга направлена, таким образом, против установившейся терминологии и оставляет в стороне сущность вопроса.

Как бы то ни было, мы можем прийти к убеждению, что и прусское право, требуя для действительности договора наличности известного интереса, не ставит необходимым условием, чтобы последний носил характер имущественный; тем не менее следует заметить, что судебная практика в этом отношении гораздо строже, чем, например, практика французская, и что оценка интереса в случае иска производится германскими судами в гораздо более тесных пределах, чем судами французскими[221].

Что касается до последствий неисполнения договора, то, не входя в подробности, заметим только, что, если предметом договора было совершение известных действий, против должника могут быть судом приняты принудительные меры для произведения давления на его волю, в виде денежных штрафов, в размере, не превышающем в общей сложности тысячи пятисот марок или тюремного заключения до шести месяцев[222].

Наконец, ответственность по правонарушениям регулируется прусским правом почти тем же самым способом, что и правом австрийским. Между прочим мы и здесь встречаем постановление, что в тех случаях, когда деликт заключался в намеренном повреждении чужих вещей, совершивший его обязан возместить потерпевшему не рыночную цену вещи, а цену особого пристрастия[223].

Переходя, наконец, к русскому праву, мы прежде всего должны заметить, что о необходимости имущественного интереса в обязательстве в тексте закона и здесь не упоминается ни одним словом. Предметом договора по нашему законодательству "могут быть или имущества, или действия лиц; цель его должна быть не противна законам, благочинию и общественному порядку", поэтому: ":договор недействителен и обязательство ничтожно, если побудительная причина к заключению оного есть достижение цели, законами запрещенной, как-то, когда договор клонится: 1. к расторжению законного супружества; 2. к подложному переукреплению имения в избежание платежа долгов; 3. к лихоимственным изворотам; 4. к присвоению частному лицу такого права, которого оно по состоянию своему иметь не может; 5. к вреду государственной казны"[224].

Что перечисленные в приведенных пунктах случаи не имеют исчерпывающего значения, а приведены лишь в виде примеров и не представляются единственными, на основании которых договор может быть признан недействительным, - ясно само собой; на это обстоятельство, сверх того, категорически указано Сенатом[225]. Все эти случаи представляют из себя в сущности не что иное, как отдельные последствия общего правила о недействительности договоров, заключенных для достижения целей, противных "законам, благочинию и общественному порядку".

Возможным предметом договора наш закон считает, таким образом, или имущества, или действия лиц, в чем нельзя не видеть аналогии известному уже нам делению обязательств на obligationes quae in dando и obligationes quae in faciendo consistunt. Что предметом обязательства является, строго говоря, во всяком случае действие лица обязанного, этого ст. 1528 не отмечает, но и на это указывает Сенат в ряде решений[226]. Входя, далее, в более подробное определение понятия договора, Сенат определяет последний, как "соглашение воли двух или нескольких лиц, порождающее право на чужое действие, имеющее имущественный характер и интерес, т.е. ценность в общежитии. Если добровольное соглашение под это определение не подходит, то не может быть признано договором; так, например, соглашение нескольких лиц, состоящих совместно душеприказчиками, о том, чтобы вопросы по исполнению завещания решать большинству голосов, не может быть признано договором"[227].

В других решениях высказывается более общее положение, что "предметом сделок или договорных соглашений может быть всякое право гражданское за исключением лишь случаев, когда при таких сделках имеется в виду достижение целей, законом запрещенных"[228]. Для более точного определения понятия "права гражданского" следует обратиться к толкованиям, данным к ст. 1 Уст. Гражд. Судопр., гласящей, что всякий спор о праве гражданском подлежит разрешению судебных установлений". Здесь Сенат поясняет, что под правом гражданским следует понимать вообще право на всякого рода имущество, на все, что может быть предметом частного обладания[229], но не только право вещное (на недвижимые имения и капиталы), а также права на действия другого лица; к этой же области относятся и личные права, сопряженные с рождением или существованием законного брака[230].

Таким образом, взгляд, которого держится наша судебная практика, может быть формулирован в следующих словах: предметом договора может быть всякое гражданское право, но так как под это понятие, если оставить в стороне права семейные, подходят только права на имущество, то, если предметом договора являются действия лица обязанного, действия эти должны обладать имущественным характером и интересом.

Последствия неисполнения обязательств ближе определены в разд. II 2 книги X т. ч. 1, причем уже самое заглавие названных книг ("О порядке приобретения и укрепления прав на имущества вообще") и раздела ("О существе и пространстве разных прав на имущества") служит достаточным указанием о взгляде нашего законодательства на характер прав по обязательствам (гл. пятая 2 кн. разд. II). Установив в ст. 569 общее правило, что "всякий договор и всякое обязательство, правильно составленные, налагают на договаривающихся обязанность их исполнить", закон определяет дальше, что "всякий договор и всякое обязательство, в случае неисполнения, производят право требовать от лица обязавшегося удовлетворения во всем том, что постановлено в оных" (ст. 570), и что "если по договору или обязательству не последует в срок исполнения, то взыскание производится порядком, изложенным в законах судопроизводства гражданского" (ст. 572).

Сам по себе общий смысл указанных статей не оставляет никакого сомнения в том, что кредитор имеет право требовать от должника исполнения действий in natura; в практическом отношении весь вопрос о последствиях неисполнения обязательства со стороны должника сводится поэтому к вопросу о том, какими средствами располагают органы судебной власти по отношению к принудительному исполнению договоров, т.е. по выражению ст. 572 к порядку взыскания, изложенному в законах судопроизводства гражданского. Ближайшее толкование ст. 570 в сопоставлении ее с правилами принудительного исполнения судебных решений приводит Сенат к следующим выводам.

По общему правилу контрагент имеет возможность достигнуть осуществления приобретенного им по договору права посредством суда; такое осуществление права, такое удовлетворение по договору могут заключаться или в передаче имущества натурою, или в производстве за счет обязавшегося определенных действий, или работать, или, наконец, во взыскании с имущества ответчика определенной суммы, либо условленной договором (неустойка, poena conventionalis), либо в виде вознаграждения за убытки. Из общего правила о возможности принудительного исполнения договора должно, однако, по необходимости быть допущено следующее исключение: принудительное исполнение договора может оказаться фактически невозможным (так, например, в том случае, если присужденная истцу вещь не оказывается в имуществе ответчика). С такой же фактической невозможностью мы имеем дело и в том случае, когда обязательство заключается в исполнении каких-либо действий самим ответчиком: суд вправе предписать совершение действий за счет ответчика, но не вправе принудить самого ответчика к совершению действий. В этих и в подобных случаях, когда принудительное исполнение договора не может иметь места, истцу остается право на вознаграждение за причиненные неисполнением договора убытки[231].

Принцип, который может быть выведен из всего сказанного, таким образом, ясен: принудительное исполнение применимо настолько, насколько оно охватывает имущество должника, оставляя в стороне его личность; в первом случае договор приводится в исполнение in natura (передача имущества, производство действий за счет должника), во втором - давление на волю должника, например денежными штрафами, тюремным заключением (средства, известные прусскому праву) не допускается. Тем не менее Сенат неоднократно указывает, что невозможность принудительного исполнения договора не должна служить для суда поводом к оставлению иска кредитора без рассмотрения, так как признание права стоит вне зависимости от того, может ли это право быть осуществлено принудительными мерами. Такое признание права может прежде всего иметь своим последствием добровольное исполнение должником обязательства; затем признание договора действительным дает право на взыскание убытков за его неисполнение. Истцу не может быть отказано в иске только потому, что, по мнению судебного места, нет законных способов к понуждению ответчика исполнить решение, так как вопрос об осуществлении права может возникнуть лишь по постановлении решения, которым спорное право будет признано подлежащим удовлетворению. Вообще, замечает Сенат, устав гражданского судопроизводства предусматривает лишь наиболее часто встречающиеся в практике способы исполнения решений и не касается приведения в исполнение решений по многим искам, о которых упоминается в том же уставе[232].

Нельзя не признать, что точка зрения Сената не отличается ни ясностью, ни последовательностью: суду предписывается рассматривать исковые притязания и постановлять по ним решения, не обращая внимания на то, могут ли эти решения быть приведены в исполнение или не могут; указывается специально на неполноту правил об исполнении решений, содержащихся в уставе гражданского судопроизводства и этим как бы признается за органами судебной власти право принимать в случае такого пробела по своему усмотрению меры к вынуждению повиновения со стороны ответчика. И тем не менее какие бы то ни было меры принуждения ответчика к совершению действий in natura объявляются невозможными; между тем указание Сената на возможность добровольного исполнения обязательства со стороны должника в большинстве случаев, конечно, на деле не оправдается, а право на вознаграждение за причиненные неисполнением договора убытки кредитор имеет во всяком случае, в особом признании для этого договора действительным со стороны суда нет никакой надобности.

Итак, принудительное исполнение договоров производится по праву in natura, если такое исполнение возможно путем мер, направленных против имущества должника. В противном случае право кредитора по обязательству обращается в право требовать от должника возмещения убытков, последовавших для первого от неисполнения вторым принятых на себя обязанностей. При таких условиях решающее значение для удовлетворения кредитора получает вопрос о том смысле, какой придается нашими законами понятию убытка или, выражаясь техническим термином русского законодательства, понятию "вреда и убытков".

Нормы, специально регулирующие право вознаграждения за понесенные вред и убытки, составляют содержание шестой главы, раздела второго, второй книги Х. т. Ч. 1 Св. Зак. Гражд. Глава эта распадается на два отдела, из которых первый говорит "о вознаграждении за принудительное отчуждение недвижимых имуществ, временное занятие их и установление права участия в пользовании ими", второй - "о вознаграждении частном"; последний в свою очередь подразделен на три рубрики: "о вознаграждении за владение чужим имуществом"; "о вознаграждении за вред и убытки, причиненные преступлением или проступком" и, наконец, "о вознаграждении за вред и убытки, последовавшие от деяний, не признаваемых преступлениями и проступками".

Уже из простого перечисления заглавий отдельных рубрик легко усмотреть, что, во-первых, каждая из них рассматривает какую-нибудь специальную группу случаев и что, во-вторых, весь вопрос о вознаграждении за вред и убытки ставится десятым томом в ближайшую и непосредственную связь с ущербом имущественным; последнее станет еще более ясным, если принять в соображение, что книга вторая этого тома свода озаглавлена "О порядке приобретения и укрепления прав на имущества вообще", а раздел второй названной книги - "О существе и пространстве разных прав на имущества". Таким образом, самого поверхностного взгляда на наш гражданский кодекс достаточно для убеждения в том, что к вопросу о защите неимущественных интересов в отношениях договорных (о правонарушениях ниже) он относится отрицательно.

Тем не менее следует заметить, что единственная статья общего содержания, предпосланная в шестой главе всем перечисленным специальным рубрикам, не входя, правда, в точное определение вреда и убытков, давала бы сама по себе полную возможность подвести под это понятие и неимущественный ущерб. Статья эта (ст. 574 Х. т. Ч. 1) устанавливает общее правило, что "как по общему закону никто не может быть лишен прав, ему принадлежащих, то всякий ущерб в имуществе и причиненные кому-либо вред или убытки, с одной стороны, налагают обязанность доставлять, а с другой - производят право требовать вознаграждения". Ничто не препятствовало бы на практике применению указанной статьи и к случаям ущерба неимущественного, тем более что самый текст закона дает основание к различению "ущерба в имуществе" от "вреда и убытков", на которые указывается отдельно. Не входя в подробности, которые завели бы слишком далеко, мы можем, однако, утверждать, что твердо установившаяся судебная практика понимает под вредом и убытками исключительно ущерб имущественный и что ущерб нравственный (préjudice moral, ideeller Schaden) не признается подлежащим удовлетворению. Статья 574 неизменно толкуется в смысле общего положения, гласящего, что "никто не вправе обогащаться за чужой счет"[233], - положения, несомненно, в ней заключающегося, но далеко не исчерпывающего всего ее содержания. Названная статья могла бы являться в руках суда могучим орудием для защиты всевозможных, достойных этой защиты интересов, - орудием, от которого русская практика добровольно и сознательно отказывается.

Относительно обязательств по договорам мы должны, таким образом, прийти к убеждению, что по русскому праву имущественный интерес объявляется существенным условием их действительности, но не в том смысле, что отсутствие такого интереса влечет за собой ничтожность обязательства, а в том, что в практическом результате кредитор, не потерпевший от неисполнения обязательства имущественного ущербы, лишен возможности предъявить к должнику какое бы то ни было требование о возмещении вреда и убытков. Мы не должны, однако, упускать из виду, что везде, где это возможно, обязательство приводится в исполнение in natura и что поэтому кредитор остается без защиты только в тех случаях, когда договор, неисполнение которого должником ущерба кредитору не причинило, состоял в исполнении известных действий лично самим должником.

Нам остается в заключение рассмотреть постановления русского права, относящиеся к обязательствам, возникающим из правонарушений и аналогичных оснований. Постановления эти составляют содержание ст. 644-689 X т. Ч. 1 Св. Зак. Гражд.

Общее правило ответственности по правонарушениям дают ст. 644 и 645. Виновный в совершении правонарушения или проступка обязан вознаградить потерпевшего за все, непосредственно причиненные последнему правонарушением вред и убытки, независимо от того, совершено ли правонарушение умышленно или нет. Если же правонарушение совершено именно с целью причинить убытки или потери потерпевшему, то виновный обязан вознаградить последнего не только за убытки, непосредственно происшедшие от его действий, но и за все те, более отдаленные, которые таким последствием являются.

Точного определения понятия вреда и убытков не дается и здесь; мы принуждены, таким образом, обратиться к рассмотрению отдельных правонарушений, последствия которых регулированы нашими гражданскими законами. Результаты, к которым мы приходим, могут быть, в коротких словах, изложены следующим образом.

Понятие нравственного ущерба как следствия правонарушения (préjudice moral, ideeller Schaden) в нашем законодательстве мало развито, хотя и нет недостатка в отдельных указаниях на признание его со стороны права[234]; вообще же говоря, ответственность правонарушителя везде определяется исключительно размером чисто имущественного ущерба потерпевшего[235].

Что касается, наконец, до ответственности за вред и убытки, получившиеся как следствие действия, не признаваемого ни преступлением, ни проступком, то совершивший такое действие также признается обязанным возместить этот вред и убытки потерпевшему. Понятие это и здесь может быть определено в смысле ущерба имущественного[236].

Таким образом, мы приходим к выводу, что по вопросу о необходимости для обязательства имущественного интереса русское право требовательнее, чем какое-либо другое, что имеет значение и в обязательствах по договорам, но в особенности резко выступает в обязательствах по правонарушениям. Тем не менее не следует упускать из виду, что в данном отношении текст закона во многих случаях давал бы возможность применения иных принципов, чем те, какими руководится судебная практика.

Заключение, которое мы должны вывести из всего вышесказанного, может быть изложено следующим образом. Ни одно законодательство не содержит в себе прямого предписания о признании недействительными договоров, не обладающих имущественным интересом; в этом отношении не является исключением и русское право. Таким образом, везде вопрос о защите таких обязательств предоставлен усмотрению судебной практики и установить правильные основания для этой практики есть прямая задача юридической теории; на деле - вопрос этот решается различно в различных странах, причем наиболее строгим может быть названо русское право. Более точно регулирован вопрос об ответственности, возникающей из правонарушений; при этом опять-таки суду предоставлена бóльшая или меньшая свобода в определении размеров гражданской ответственности. Сами по себе многие правонарушения представляют из себя не что иное, как нарушение именно неимущественных интересов потерпевшего, но по вопросу об оценке этих интересов в виде имущественной ответственности правонарушителя перед потерпевшим могут в свою очередь быть отмечены значительные разногласия между отдельными законодательствами. И здесь русское право опять-таки является наиболее строгим.

Примечания:

[189]  Domat. Les lois civiles dans leurs ordre naturel. L. 1, T. 1, Nr. V, VI, стр. 20; Bigot-Preameneu. Exposé des motifs. Nr. 27; Locré. Legislation civile. VI, стр. 152; Laurent. Principes de droit français. XVI. Nr. 107–111, стр. 145–152.

[190] Code civ. art. 1108, 1131, 1133.

[191] Code civ. art. 1126–1129.

[192] Следует заметить, что Code civil не упоминает также и о том, что действие должно быть возможным.

[193] «Obligation étant un lien de droit»… точный перевод известного определения источников «obligatio est juris vinculum» e. q. s.

[194] Pothier. Traité des obligations (перв. изд. – 1761 г.). P. 1. Ch. 1, § 138–140; Ch. 2, § 159.

[195] Laurent. Princ. de droit civ. franç. XVI, Nr. 81, стр. 112 со ссылкой на Touil­ler. Droit civ. franç. III. 2, Nr. 146, стр. 88; Locrė. Legislat. civ. VI, стр. 152; Bigot-Préameneu. Exposé des motifs. Nr. 138 и Pothier cit.

[196] Pothier. Traité des oblig. P. 1. Ch. 1, § 53 сл.; C. civ. art. 1119. Cp. Laurent. Pr. XV, Nr. 531 сл., стр. 608 сл.

[197] Laurent. Princ. XVI, Nr. 198, стр. 258.

[198] C. civ. art. 1142–1144, 1149.

[199] Mourlon. Repetitions. II, Nr. 1138, стр. 582, 583.

[200] C. civ. art. 1138.

[201] Addison. On the law of contracts, стр. 8–9.

[202] Order XLII Nr. 5. «A judgment, requiring any person to do any act other than the payment of money, or to abstain from doing anything, may be enforced by writ of attachment or by commital».

[203] Журн. Мин. Юст. 1866 г.; Марков. Очерк гражд. судопр. в Англии, стр. 16.

[204]  Через Common Law Procedure act 1860 г. Kennedy and Raikes. The new practice. London, 1877.

[205] Das allgemeine Bürgerliche Gesetzbuch für das Kaiserthum Oesterreich.

[206] «Alles, was im Verkehr steht». ABG, § 878. Так, напр., был признан действительным до­говор между двумя лицами об уступке одним из них другому «чести изобретения». Примеч. 6 к § 878 в издан. Manz’a.

[207] ABG, § 878, 881. Примеры договоров противозаконных ср. § 879.

[208] ABG, § 919.

[209] Примеч. 4, 5, 6 к § 919 в издан. Manz’a.

[210]  ABG, § 1293–1295. Практикой признано, что предметом возмещения может быть и нравственный ущерб (ideeller Schaden); примеч. 3 к § 1293 в издан. Manz’а.

[211] ABG, § 1325.

[212] Особенно женщин. ABG, § 1326.

[213] Muthwillen und Schadenfreude. ABG, § 1331, 1332.

[214]  О предмете обязательства вообще ср. Hasenöhrl. Das oester reichische Obliga­tionenrecht. I, стр. 21–23; подробнее мнение этого автора будет изложено ниже; входить в разбор его здесь излишне, так как Hasenöhrl стоит на почве пандектного, а не чисто австрийского права.

[215] Allgem. Landr. f. die Preuss. Staaten. Ч. 1. Тит. 5, § 51–69.

[216] Allgem. Landr. cod., § 70.

[217] Об этом ср. комментарии Коха к указан. § 70. Т. 1, стр. 180 примеч. 69.

[218] См. предыдущ. примеч.

[219] Dernburg. Lehrb. d. Preuss. Privatr. II, § 21, стр. 48–50.

[220] Dernburg. Eod. примеч. 3.

[221] Ср. об этом цитирован. выше сочинение Zink’a. Ueber die Ermittelung des Sachver­haltes и т.д.

[222] Reichs-Civilprocessordnung, § 774, 776, 794.

[223] Werth der besonderen Vorliebe. Allgem. Landr. Ч. 1. Тит. 6, § 87. Титул 6 посвящен специально правилам об ответственности по правонарушениям.

[224] Т. Х. Ч. 1. Св. зак. Гражд., ст. 1528, 1529.

[225] Реш. Гр. Кас. Деп. 1886 г. № 66.

[226] Ср., напр., Реш. Гр. Кас. Деп. 1870 г. № 1091; 1871 г. № 788; 1873 г. № 1485.

[227] Реш. Гр. Кас. Деп. 1873 г. № 1485.

[228] Реш. Гр. Кас. Деп. 1873 г. № 397; 1878 г. № 73.

[229] Реш. Гр. Кас. Деп. 1879 г. № 315; ср. 1872 г. № 1254 и 1879 г. № 248.

[230] Реш. Гр. Кас. Деп.1874 г. № 900; 1879 г. № 236.

[231] Реш. Гр. Кас. Деп. 1873 г. № 217; 1879 г. № 317; 1880 г. № 118.

[232] Реш. Гр. Кас. Деп. 1873 г. № 217; 1874 г. № 307, 394, 900; 1879 г. № 236; 1880 г. № 118, 218; 1881 г. № 66.

[233] Ср., напр., Реш. Гр. Кас. Деп. 1879 г. № 339; 1880 г. № 218; 1882 г. № 60; 1883 г. № 32; 1887 г. № 13 и мн. др.

[234] Ср., напр., Т. Х. Ч. 1, ст. 662–664; 666, 667; 678–682.

[235]  Мы, к сожалению, не имеем возможности, по громадности материала, остановиться хотя бы несколько подробно на изложении правил, регулирующих оценку такого имущественного ущерба, тем более входить в рассмотрение судебной практики по этому вопросу. Общее направление этой практики склонно, однако, скорее суживать, чем расширять пределы гражданской ответственности правонарушителя.

[236] Т. Х. Ч. 1, ст. 684–689.