Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Кривцов А.С.
Абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном гражданском праве

§ 13. Оценка взглядов Виндшейда и Ленеля

Прежде, чем войти в подробную оценку теории Виндшейда, следует сделать одно предварительное замечание. Не надо забывать, что учение Виндшейда сложилось ближайшим образом под влиянием римского права. В источниках римского права мы находим ряд случаев так называемых кондикций, которые заключаются в том, что посредством них парализуется эффект юридического акта, если те предположения стороны, при которых этот акт был заключен, - не исполнятся. Учение Виндшейда стремится дать теоретическое обоснование этим случаям, и нельзя отрицать, что таковое найдено им совершенно правильно. При кондикциях римское право, с одной стороны, считает юридическую сделку действительной, - но с другой стороны, дает средства к оспариванию ее результата. Виндшейд объясняет это тем, что оно на время рассматривает изъявление воли, выраженное в юридическом акте, как "действительную" волю, - но в то же время дает возможность, - если окажется, что те предположения стороны, которыми вызвано изъявление воли, не осуществятся, - исправить этот провизорный порядок, сообразно с позднейшей "действительной" волей стороны, - или, выражаясь другими словами, волею стороны, рассматриваемой в связи с теми предположениями, которыми ее вызвали[162].

После этого предварительного замечания многое в учении Виндшейда о предположении сделается для нас вполне ясным. Так, резкое противоположение между условием и предположением, встречаемое у Виндшейда, в действительности в источниках римского права не выступает в столь острой форме. Исходный пункт - для регулирования римским правом интересующего нас вопроса - заключался в стремлении придать изъявлениям воли, составляющим юридическую сделку, прочный характер и безусловное действие. Вот почему сначала признавали неисполнение условий, прибавленных к юридическим актам, влекущим за собой только предоставление заинтересованной стороне - кондикций. Только потом признали неестественным разрывать изъявление стороной ее воли на две части, - как состоящую, во-первых, из безусловной воли и, во-вторых, из предоставления кондикций, поскольку не исполнятся условия. Вместе с тем неисполнению условия начали сообщать непосредственное действие, влекущее за собой отмену или даже невозникновение юридической сделки. Однако это случилось только в течение длинного исторического процесса, и даже в позднейшем праве мы находим еще многие следы первоначального порядка, а именно, что неисполнившемуся условию не придается другого значения, кроме порождения кондикции. Укажу на 1. 5, § 9, D. 23, 3, 1. 2, § 7, D. 39, 5 1. 3 eod. c. 3 C. 4, 6. Наоборот, мы встречаем также ряд случаев, в которых предположению придается совершенно то же действие, как и условию. Так, напр., при передаче имущественного объекта dotis causa предположение заключения брака рассматривается как condicio - 1. 21, 1. 68 D. 23, 3[163]. Приведенные соображения показывают, что как "предположение", так и "условие" - выросли на одной и той же исторической почве, и что делать между ними столь резкое различие, как это делает Виндшейд, - неосновательно.

Теперь приступим к рассмотрению главной части соображений Виндшейда. Он старается обосновать свою теорию тем, что лицо, изъявившее свою волю, желает и безусловно желает юридических последствий, связанных с этим изъявлением воли. В то же время, однако, это лицо изъясняет, что оно не сделало бы соответствующего изъявления воли, если бы не исходило при этом из известных предположений и не побуждалось этими предположениями к юридическому акту. Этим делается к сделке прибавка в том смысле, что, если предположения не осуществятся, то самое изъявление воли сделается для лица, двигаемого этими предположениями, - необязательным. Относительно этого способа выражения Виндшейдом своих мыслей нельзя не признать правильной - критику Ленеля. В самом деле, приведенные Виндшейдом соображения заключают только теоретическое оправдание случаев кондикций римского права, а потому является невозможным применить те же соображения для обоснования случаев предположений вне указанной области, так как является еще большим вопросом - подходят ли также эти новые случаи под те же соображения. Теоретическая конструкция Виндшейда может быть применена, чтобы поставить вопрос, но ответа она не дает. Кроме этого, ему можно сделать то замечание, что должно только с чрезвычайной осторожностью переносить правила, выработанные относительно кондикций, на отношения, основанные на взаимном соглашении сторон. Это делает особенно ясным то руководящее значение, которое играл при кондикциях в их историческом развитии, при передачах имущественных объектов.

Но следует ограничить этими упреками критику теории Виндшейда. Ленель идет, конечно, чрезвычайно далеко, отрицая за понятием предположения какое бы то ни было значение. По Ленелю, имеют место или условие в собственном смысле, или лишенный значения мотив, - ничего среднего между этими двумя понятиями, каковым по теории Виндшейда должно являться предположение, Ленель не признает. Ленель исходит при этом из вполне действительной воли и, естественно, приходит к результату, что она может быть лишена силы только при ясно выраженной воле в противоположном направлении, которой первая воля ограничивается. Но вопрос именно в том и заключается, является ли воля, решающее предположение которой отпало, именно такой вполне действительной волеей? Это-то и отрицает Виндшейд - и вполне правильно при наличности известных обстоятельств. Дело, таким образом, заключается вовсе не в том, что уже существующая воля исключается другой волей позднейшего происхождения, идущей вразрез с первой волей, но просто-напросто прежняя воля должна считаться отпавшей - вследствие отпадения вызвавшего ее предположения.

В связи с этим стоит тот сильный вес, который Ленель придает обозначению предположения. Он склонен придавать юридическое значение только ярким образом выраженному вовне предположению, так как именно только оно имеет вид условия, - между тем как неполучившие такого внешнего выражения предположения, по Ленелю, указывают только на выражение "убеждения" у сторон, которому он не придает никакого юридического значения. По этому поводу мы отсылаем читателя к нашему предшествующему изложению. Там было развито, что в весьма многих случаях и выраженное внешним образом предположение не имеет ровно никакого значения, и что, наоборот, в различных случаях может быть придано значение молчаливому предположению. Вот почему не может быть речи только о выражении "убеждения" стороны, как этого хочет Ленель, - но речь идет о практическом случае, когда неосуществление предположения влечет за собой отпадение юридической сделки.

Таким образом, мы видим, что Ленель в своей критике Виндшейдовской теории предположения идет слишком далеко. Однако ему нельзя не отдать справедливости, когда он критикует формулировку, которую Виндшейд дал своей теории, и даваемое им обоснование своих взглядов. Того же самого нельзя сказать о взглядах Ленеля на то применение, которое Виндшейд дает своей теории. Виндшейд вовсе не хочет, как это часто представляют его противники, ставить действительность юридической сделки в зависимость от гипотез и догадок о том, что составляло предмет предположений сторон. Напротив, он неоднократно протестует, по крайней мере в своем сочинении в Archiv. f. d. civ. Praxis, против этого навязываемого ему взгляда. Он много раз подчеркивает, что он все время имеет в виду, говоря о предположении, такое предположение, . Приведенные соображения показывают, что тот "призрак воли", перед которым сторонники Виндшейда испытывают столь большой страх, - в действительности, по крайней мере по тому обоснованию своей теории, которое он дает в своей последней статье в 'е, - вовсе не имеет места и создан, в сущности, самими противниками Виндшейда под влиянием двух-трех, может быть, не совсем удачных с его стороны выражений. Существо теории Виндшейда состоит только в том, что, если отпадет решительный побудительный стимул, который составляет предположение стороны, вызывающее юридический акт, - то отпадает и сам этот акт. Сторона, в этом случае, если бы знала наперед, что предположение не осуществится, не предприняла бы юридической сделки, не совершила бы соответствующего изъявления воли, - . Этот чисто отрицательный факт является достаточным основанием для его теории. Правда, некоторые неудачные выражения нашего автора дают повод к недоразумениям. Так, напр., сюда относится утверждение Виндшейда, что если предположение стороны не осуществится, то это значит, что сторона не хотела себя считать связанной своим изъявлением воли. Однако это нисколько не вредит существу дела. Весь вопрос сводится к практической задаче, определения того, что составляет решающее предположение стороны, вызвавшее юридическую сделку, - для того, чтобы этим путем, при отпадении этого предположения, признать юридический акт подлежащим оспариванию.

Windscheid хочет, с этой точки зрения, сосредоточить центр тяжести в разрешении вопроса, является ли предположение одной стороны заметным для другой стороны? Здесь можно сделать, принимая во внимание возражения, делаемые его противниками, немаловажный корректив. Недостаточно, чтобы предположение стороны было заметно другому участнику в сделке, - необходимо еще, чтобы это предположение было акцептировано этим другим участником. Однако сам Виндшейд, - правда, обходным путем, - но достигает подобного же результата. Он ставит требование, чтобы предположения были не только тем или другим путем заметны, именно как ограничения воли. Но это является искусственной конструкцией отношения, - конструкцией, тесно связанной с тем, что Виндшейд, как я указал, в своей теории предположения исходил исключительно из римского учения о кондикциях, где, согласно мною сказанному, обращается особенное внимание на одностороннее изъявление воли совершающей передачу стороны. При договорных отношениях, которые, к сожалению, оставляются Виндшейдом в его сочинениях несколько в тени, - вопрос разрешается точным исследованием, приняла ли противоположная сторона ограничение последствий юридической сделки наступлением или осуществлением предположений другой стороны. Этот вопрос разрешается легко, если предположение ясным образом выражено вовне. Гораздо труднее разрешить его, когда такого внешнего выражения нет налицо, но существует только "молчаливое предположение".

Виндшейд, как уже было мною упомянуто, выставляет в этих целях понятие "первой цели". Если эта "первая цель" не осуществится, - то, по Виндшейду, вместе с тем, отпадает решающее предположение стороны, и сама сделка должна быть признана недействительной. Что касается до этого выставляемого Виндшейдом понятия "первой цели", - то критику Ленеля нельзя не признать справедливой, - поскольку эта "первая цель" должна быть понимаема в качестве цели, которая в действительности, в отдельном случае, психологически являлась бы первой. Основания против этого понятия "первой цели" были приведены мною выше, при изложении критики Ленеля. Однако, может быть, исследование Виндшейда понимает "первую цель" не в смысле первой по времени, но такой цели, которая по мысли стороны выступает в качестве первой цели? Другими словами, не разумеет ли он под "первой целью" самую существенную, так сказать, принципиальную цель, преследуемую стороной в известной юридической сделке? Однако и такая постановка вопроса является неправильной. Определение того, что в действительности в отдельном случае является главной целью стороны, - есть только другое выражение вопроса, что в конкретном случае является для стороны решающим предположением, - а это-то и представляет собой тот вопрос, для разрешения которого вводится Виндшейдом понятие "первой цели".

С нашей точки зрения, если нет внешнего выражения решающего предположения стороны, служащего для нее побудительным стимулом к заключению юридической сделки, - таким предположением следует признать тот момент, который постоянно повторяется в самых различных юридических сделках и притом с таким постоянным и устойчивым характером, что им можно пользоваться в качестве исходного пункта для разрешения занимающего нас вопроса. Это - та цель, которая выше была означена мною, как "правовая цель". Это - постоянно повторяющийся вопрос об эквиваленте или сознательное исключение такового. Такая правовая цель проходит через каждую имущественно-юридическую сделку. С этой точки зрения, вовсе не представляется исключением договор, имеющий целью прекращение другого договора, - или договор, которым устанавливается для одного из контрагентов право отступления от прежнего договора, - что именно Виндшейд приводит в качестве примеров, когда его "первая цель" не имеет самостоятельного значения. Также и в этих случаях выступает на первый план вопрос, являются ли юридические сделки обусловленным эквивалентом, и если "да", то какого рода этот эквивалент, - или предприняты они с сознательным исключением такового? С нашей точки зрения, выдвигающей на первый план то, что мы условились называть "правовою целью", - весьма легко разрешается приведенный мной при изложении критики Ленеля на теорию Виндшейда спор между этими двумя писателями относительно юридического акта, заключенного без указания каузального момента. Я разумею приводимый Ленелем пример отправления по почте переводом известной денежной суммы на имя какого-либо лица, без указания цели такого отправления. Такая юридическая сделка, с моей точки зрения, является в действительности сама по себе неполной и нуждается в известном дополнении. Признать в этом случае самостоятельное значение за формальным актом передачи, пока передатчику (отправителю денежной суммы) не удастся привести доказательства в пользу существования каузального момента и доказать его реальное осуществление, - означало бы выставить презумпцию в пользу свободного от эквивалента характера для подобных юридических сделок, имеющих своим предметом перенесение имущественных ценностей, - а это означало бы признать нормальным, составляющим общее правило, случаем - безвозмездный переход таких ценностей, т.е. случай дарения, - а это, в свою очередь, представило бы яркое противоречие с действительностью. Наша точка зрения, кстати сказать, вполне подтверждается и местами источников[164], касающимися традиции, которые требуют при иске, основанном на традиции, доказательства наличности . Правда, эти места, цитированные в примечании, представляются до известной степени спорными, - но зато гораздо менее сомнительным представляется отношение при обязательственном обещании. Здесь римское право, как много раз было указываемо нами выше, исходит из того, что требует изъяснения не только какой-либо causa, - но также совершенно точного изъяснения ее характера, и только в этом последнем случае обязательству придается юридическое значение.

Таким образом, "правовая цель" помогла нам для разрешения интересующего нас вопроса. Однако не надо забывать, что это только частичное решение вопроса. Ведь отношение по эквиваленту допускает весьма большое разнообразие, - другими словами, эквивалент может быть весьма различным. Вот почему всякий раз, когда предположение стороны не получило внешнего выражения, возникает дальнейший вопрос, каков эквивалент при этой сделке? Если этот вопрос не может быть разрешен на основании той категории, к которой надо отнести юридическую сделку, - то здесь должны быть применены общие правила относительно толкования юридических актов.

Что касается до выставляемого Ленелем, для решения того же вопроса, понятия "экономической цели", - то эта экономическая цель, в сущности, представляет собой то же самое, что мы называем "правовой целью". В самом деле, выставляя свою "экономическую цель" в качестве решающей дело нормы, - он, вместе с тем, совершенно исключает из рассмотрения случаи дарения и этим придает этой цели самостоятельное значение. Кроме того, еще следует заметить, что Ленель нисколько не объясняет, каким путем может послужить к ответу на занимающий нас вопрос выставляемое им понятие "экономической цели".

Примечания:

[162] Таким образом, при этом на время отделяют изъявление воли от тех предположений, которые его вызвали. Этот порядок частью стоит в связи с известным консерватизмом римской юриспруденции в обсуждении ею правовых материй, но частью он имеет также реальное значение, которое сохранилось и до настоящего времени. Представим себе, что третье лицо, действуя вполне добросовестно, приобретет какое-либо право от одного из двух участников в юридической сделке, предположения которой не осуществились. Неужели ставить в зависимость положение этого третьего лица от осуществления или неосуществления предположений участников в чуждой для него юридической сделке, которые являются для него очень часто совершенно неясными и неизвестными? Римское право выходило из этого затруднения таким образом, что оно давало тому участнику в юридической сделке, предположения которого не исполнились, иск, называемый кондикцией, против первоначального участника в сделке, но никакого иска против третьего лица не предоставляло. Укажем здесь на противоположение между кондикцией и виндикацией. Существование такого противоположения, ясно вытекающее из 1. 7, § 3, 1. 9 pr., § 3, D. 23, 3 и 1. 1 C. 8, 54, отрицается Кинделем. Однако в действительности он сам приходит к тем же результатам. Так, напр., на стр. 126 он хочет исключить обратный иск против третьего лица в доброй вере.

[163] См. также 1. 1 C. 8, 54.

[164] 1. 55 D. 44, 7, 1. 31 D. 41, 1.