Список книг
|
« Предыдущая | Оглавление | Следующая » Кривцов А.С.
Абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном гражданском праве
§ 4. Causa, как правовое основание и как юридический фактВ предшестующем изложении мы рассматривали слово с индивидуальной
точки зрения, т.е. для обозначения того момента, который вызывает у индивидуума
решения. Но в источниках мы встречаем также другое значение слова . Оно
часто употребляется в смысле такого внешнего события, которое, по предписаниям
объективного права, вызывает юридические последствия, - так что в этом
последнем значении должна быть принимаема как правозарождающий юридический
факт. В виде примера можно привести 1. 1, § 6, D. 13, 5: : 1. I pr. D. 44, 7:
; pr. J. 1, 21: ; 1. 103 D. 46, 3: ; 1. 69 D. 46, 1: ; 1. 17 D. 21. 2 и 1. 2 C.
8, 44: .
Сколько правозарождающих фактов признается законом, - столько
признается им в смысле правового основания. в означенном
смысле классифицируются, в свою очередь, с двух различных точек зрения: по
фактическим особенностям тех событий, которые вызывают юридические последствия
(contractus verbales, litterales, consensuales, reales и различные pacta) и по
тем целям, которые преследуют эти события (solutio, do-natio, emptio venditio,
locatio conductio, mutuum, commodatum, fideiussio etc.). Мы зашли бы слишком
далеко, если бы захотели подчинить все эти столь различные события всестороннему
исследованию. Коснемся только отдельных моментов, которые помогут нам пролить
свет относительно "мотивов" и "предположений" сторон при договорных обязательствах.
а. Между различными правовыми основаниями для возникновения
обязательств мы находим в источниках упомянутыми следующие:
α. Stipulatio. - Ближайшее рассмотрение стипуляции мы
отложим до отдела II, когда будем излагать абстрактные обязательства в римском
и в современном гражданском праве;
β. Obligationes litterales не представляют ничего столь
интересного по нашему вопросу, чтобы нужно было их рассматривать;
γ. Contractus consensuales. - Сюда относятся emptio
venditio, locatio conductio, societas и mandatum. Вопрос о при этих договорах
мы разберем несколько ниже;
δ. Contractus reales, частью nominati (mutuum,
commodatum, depositum и pignus), частью innominati (). Противоположность между реальными договорами и предыдущей категорией
договоров (contractus consensuales) видят обыкновенно в том, что тогда как при
консенсуальных договорах юридическая сделка возникает благодаря соглашению воли
обеих сторон (), - при реальных договорах она вызывается
наступлением известного реального момента, напр., принятием какой-либо вещи или
денежной суммы. Однако подобное обыкновенно делаемое различие способно только
затемнить настоящее положение дела. Ответ на вопрос, на наш взгляд, заключается
в том, что при реальных договорах правоотношение, созданное этими договорами,
является совершенно отличным от правоотношения при договорах консенсуальных,
так как оно охватывает в первом случае только известный вид обязанностей сторон,
- тогда как остальные обязанности при этом вовсе не регулируются. Чтобы доказать
справедливость указанной точки зрения, обратимся сперва к рассмотрению
сontractus reales nominati.
Об именных реальных договорах обыкновенно говорят, что они
возникают в том момент, когда вещи переданы в ссуду, на сохранение, отданы в
залог, или когда денежная сумма дана заемщику. Это совершенно правильно. В
римском праве признается прежде всего только одна обязанность, вытекающая из
правоотношения при реальных договорах: это - обязанность вернуть назад те же самые
вещи (при mutuum такое же количество таких же вещей). Само собой ясно, что об этой
обязанности не может быть даже и речи прежде передачи подлежащих возврату
вещей. Правда, в римском праве, в виде общего правила, для возникновения
договоров было признано достаточным требование соглашения (consensus) сторон, -
но при реальных договорах - по вопросу об обязанности обратного возвращения
вещи - следует сделать ограничение этого правила в том смысле, что договор не
прежде должен считаться состоявшимся, чем воспоследует реальный момент: обратно
передавать можно только такую вещь, которая прежде была получена. Таким
образом, в объяснении нуждается вовсе не то обстоятельство, что подобная
обязанность возникает лишь после момента передачи, - но что только одну эту
обязанность выводят из правоотношения, а, между тем, оставляют совершенно без
внимания то соглашение воли сторон, которое является существенным признаком
понятия каждого обязательственного договора, - и другие, из такого соглашения
вытекающие, различного рода обязанности, - кроме указанного возвращения вещи.
Обязанности, о которых в этом смысле может быть речь, заключаются
именно частью в передаче займодавцем, коммодантом, депонентом и залогодателем
известной вещи, - частью же, наоборот, в принятии этой вещи заемщиком,
коммодатарием, депозитарием и залогопринимателем. Причины к тому, чтобы
оставить все эти обязанности без юридического признания и регулирования, -
самого различного рода. Так, относительно обязанности передачи вещи, следует
сказать, что при ссуде, против этого возрастает дарственный характер сделки в
римском праве; при поклаже - против этого то обстоятельство, что
поклажеприниматель редко имеет какой-либо материальный интерес в принятии вещи
на сохранение, - но всегда только обременяется этим; при залоговом договоре - известная
гарантия для залогового верителя, что должник передаст составляющую предмет
залога вещь, - заключается уже в том, что первый может отказаться уплатить
последнему условленную заемную сумму, пока он, со своей стороны, не передаст
верителю вещь, долженствующую служить обеспечением обратного получения этой
суммы[97]. Что же касается до обязанности
принятия вещи, - то при поклаже было бы весьма ошибочно возлагать на депозитария,
который, как я сейчас указал, имеет от договора только тягости, - обязанность
принятия вещи на сохранение; при ссуде и закладном договоре это является
излишним, так как собственный интерес залогового верителя и ссудопринимателя
уже является достаточным стимулом, чтобы обусловить принятие вещей, - тогда
как, напротив, коммодант и залоговый должник никогда или, по крайней мере,
очень редко имеют какой-либо интерес в том, чтобы указанные лица приняли
служащую предметом ссуды или залога - вещь.
При mutuum тоже не выработалось обязанности для одной стороны
давать взаймы, а для другой - брать взаймы. Это объясняется тем простым
соображением, что не образовалось достаточной практической потребности в
подобной регламентации. Разберем теперь этот вопрос поближе, - именно почему не
наложили на лицо, давшее обещание дать взаем известную сумму денег, -
обязанность к совершению этого действия? При таком развитом торговом обороте,
какой мы встречаем в период империи, как на это имеем свидетельства многих мест
Юстиниановой компиляции, - было чрезвычайно важно для развития этого оборота -
возможное облегчение заключения сделки займа. Однако, несмотря на такую сильную
потребность, - обязанностей, указанных выше, не установили вследствие значительной
трудности правовой регламентации этого отношения, - а она, в свою очередь,
стоит в связи с вопросом о значении каузального момента при этой сделке. Кто
обещал дать взаймы в известный будущий момент, - исходит при этом, по общему
правилу, из целого ряда предположений, которые коренятся частью в его
собственном, а частью в экономическом положении заемщика, - причем эти экономические
положения принимаются в расчет в том виде, как они сложатся в тот будущий
момент времени, когда должна состояться сделка. Лицо, давшее обещание дать взаем,
принимает при этом в соображение, - будет ли оно само к тому времени нуждаться
в деньгах, ухудшится ли положение заемщика к тому времени, - так что увеличится
риск не получить обратно заемной суммы. С другой стороны, тот, кому дали
обещание дать взаймы, принимает в соображение, напр., то обстоятельство, будет
ли он в состоянии воспользоваться в будущем занятою суммой, нельзя ли будет для
него тогда заключить заем на более выгодных условиях и т.п. Римское право
остановилось перед трудностью регламентации рассматриваемого вопроса и не
выставило по этому поводу никаких правил. Это было сделать тем легче, что
стороны всегда могли обеспечить себя от убытка, который произошел бы от того,
что принятие или передача взаем денежной суммы против ожидания не состоялась.
Средство к тому всегда было открытым. Нужно было только совершить на этот
случай штрафную стипуляцию.
То же явление объясняется не договорным характером, с которым
выступают contractus reales nominati в первой стадии своего развития и следы
которого дают себя чувствовать также в позднейшее время[98].
Против принимателя вещи направлялся первоначально иск из деликта, который
коренился или в происшедшем при доставлении вещи неправомерном обогащении на
чужой счет, дающем само по себе, независимо от какого-либо особенного обещания
по этому поводу, право на condictio, - или же он коренился, как это бывает при
поклаже, на нарушении доверия. Возникшие впоследствии реальные договоры имеют
значение только более подробного регулирования этой уже прежде существовавшей
обязанности возвращения вещи.
Черты такого исторического происхождения особенно рельефно выступают
вперед при договоре mutuum, который вообще не ушел особенно далеко от
первоначальной стадии своего развития. Так, напр. иск, вытекающий из этого
договора, постоянно называется condictio. Затем, обещания при заключении
договора имеют подчиненное значение по отношению к реальному моменту, - так что
не может быть обещана обязанность, выходящая за пределы возвращения занятой
суммы, напр., обязанность платить проценты.
Несомненно, что также консенсуальные договоры первоначально
имели характер чисто реальных контрактов[98],
- но они давно миновали эту стадию своего развития и стали охватывать уже все
экономическое отношение между сторонами, когда реальные договоры продолжали
обнаруживать всю ту же косность, регулируя только часть этого отношения.
Что касается до contractus reales innominati, - то различие
между ними и консенсуальными договорами покоится на совершенной противоположности
правоотношения при тех и при других. Тогда как при консенсуальных договорах,
как, напр., при emptio venditio, обе стороны стоят друг против друга с их
взаимными правами и обязанностями, которые друг друга обусловливают и
ограничивают, - отношение при contractus reales innominati представляется
совершенно другим: передача или исполнение известного действия одной стороной
вызывает не правоотношение, но только возлагает на противоположную сторону
одностороннюю безусловную обязанность, - до этого момента, т.е. до исполнения
одной из сторон своей обязанности, вовсе не существует юридической регламентации
отношения.
Причина этого явления кроется в таких же соображениях, какие
были раньше приведены для объяснения аналогичного явления при mutuum. Если
кто-либо обещает что-либо сделать или что-либо предпринять с тем, чтобы взамен
этого ему в виде эквивалента было что-либо дано или что-либо сделано в его
пользу, - то основанное таким образом отношение взаимной зависимости между действиями
и передачами дает повод к целому ряду спорных вопросов, решение которых представляет
весьма большие трудности. Должны ли передачи или действия быть обменены или
совершены одно за другим одновременно, - а если нет, то в чью пользу передача
или действие должны последовать сперва? Как должно поступить, если обнаружится
полная или частичная невозможность для одной стороны исполнить свою обязанность?
Что делать в том случае, если переданная вещь оказалась с недостатками? Должно
ли в подобных случаях предоставить стороне, интересы которой пострадали, право
отступления от договора, или она имеет только право требовать вознаграждения за
убытки? Эти и многие другие, подобные им, вопросы требуют ответа, - между тем,
отношение при этих договорах принимает слишком пестрый и разнообразный
характер, чтобы можно было легко выставить какие-либо общие правила. Вот почему
римское право только в том случае решилось подвергнуть эти отношения
юридической регламентации, - если какая-либо из сторон перешла от слова к делу,
т.е. если она предприняла решительный имущественно-правовой шаг исполнения
своей обязанности.
ε. В совершенном согласии с вышеизложенными
соображениями, стоят нормы римского права о бесформенном pactum. Такому pactum,
в виде общего правила, отказывают в защите посредством actio. Однако лишенное
формы conventio может иметь или то последствие, что оно , или , такое conventio может приобрести защиту посредством
actio, если . В этом последнем случае действует,
таким образом, тот же принцип, который имеет место при contractus reales
innominati. Мы встречаем здесь вновь тенденцию римского права - связать юридические
последствия с бесформенным соглашением, которое не допускает возможности быть
подведенным под одну из признанных правом категорий и получить таким путем себе
ближайшее определение. Предстояла к разрешению весьма нелегкая задача, - что
делать с таким pactum? Если бы без дальнейших разговоров решились поставить его
вне зависимости от всех тех предположений сторон, которые вызвали эту сделку, -
то этим зашли бы слишком далеко. В известной мере это было возможно сделать при
стипуляции, но там была дана строго определенная форма, которая открывала
возможность подобной абстракции[99].
Предпринять нечто подобное при бесформенном pactum было, очевидно, невозможно.
С другой стороны, выступала весьма большая трудность формулировать эти
предположения сторон и принимать их во внимание при таком pactum, не
допускавшем подвести себя ни под одну из названных нами раньше договорных
категорий, - трудность, перед которой римское право отступило назад, чтобы не
смущаясь неполнотою развития, на котором стояло учение о каузальном моменте при
обязательственном договоре, именно в этом пункте (т.е. при бесформенном
pactum), - двинуть это учение вперед на других пунктах. По отношению к такому
pactum оно не только органичивалось в виде общего правила - приданием ему
возможности защиты посредством иска, если он допускал, как было замечено выше,
подвести себя под одну из признанных категорий обязательственного договора, так
что содержание самого pactum, а в том числе и вопрос о значении при нем каузального
момента, - определялись содержанием соответствующего договора, или же, если
pactum не поддавался приравнению в указанном смысле, - то юридические
последствия ставились иногда в зависимость от исполнения одной из сторон своей
обязанности, как это постоянно имело место при contractus reales innominati. В
случае же, когда ни одна из двух приведенных комбинаций не могла быть применена,
- pactum бывал лишен какой бы то ни было исковой защиты.
Существовали некоторые исключения из этого правила, - однако
эти исключения наилучшим образом подтверждают действие общего правила.
1) Pacta adiecta. С приведенной нами точки зрения,
представляются весьма понятными правила, которые выставляет римское право относительно
pacta adiecta, - именно, что они должны содержать в себе только добавочные определения
к главному договору и что они могут быть совершаемы только в момент заключения
последнего. Это потому, что pactum не мог иметь, по общему правилу, самостоятельного
значения, - но это не лишало его возможности выступать в качестве акцессорного
момента при главном договоре, содержание которого ближе определялось
посредством pactum adiectum в смысле более подробного разъяснения этого
содержания. Если же pactum adiectum был составлен таким образом, что он изменял
содержание главного договора, или если в момент совершения pactum adiectum
прошло так много времени после заключения главного договора, что те предположения
и расчеты сторон, на основании которых они вступили в этот последний, успели
уже подвергнуться существенному изменению, - то представлялось наиболее
целесообразным допустить действие общего правила - , выраженному в 1. 7, § 5, D. 2, 14, а не утверждать, что они (pacta
adiecta) .
2) Pactum constituti debiti. Совершенно то же самое следует
сказать относительно этого договора: этот бесформенный pactum заключается также
только при существовании другого, иным образом возникшего договорного
обязательства: здесь также обязанность, вызванная этим pactum, находит себе
определение, объем и границы в обязательственном правоотношении, уже существовавшем
до совершения constitutum debiti.
3) Pacta legitima. Императорское право признавало еще два
бесформенных pacta: pactum de dote и pactum de donatione. Подобные же причины
дают объяснение тому, что оба эти pacta получили такое привилегированное
положение. Уже одно то обстоятельство, что один из этих договоров имел в виду
приданое, - ставило его под категорию таких, строго определенных, отношений, -
для регулирования которых существовал целый комплекс юридических правил. Что же
касается до pactum de donatione, - то здесь старая точка зрения[100]
на дарение привела к тому же: устранила главное препятствие к защите pactum
посредством иска, оторвав сделку от осуществления каких бы то ни было
предположений сторон, которые, т.е. предположения, в других случаях оказывают
определяющее влияние на действительность юридического акта.
В 1. 7, § 4, D. 2, 14, которое следует рассматривать в
качестве главного места, - значится следующее: , а в 1. 7, § 5 i. f. eod. говорится: ), parere exceptiones", а в 1. 7,
§ 6 eod. сказано следующее: .
В 1. 7, § 4, D. 2, 14, таким образом, прямо сказано, что
nuda pactio не может породить actio и вызывает только exceptio. Но вопрос здесь
прежде всего заключается в следующем: что разумеет юрист под выражение ? Прилагательное обозначает само по себе исключительно
отрицательное качество при каком-либо предмете или правоотношении[101]: оно означает, что чего-либо
недостает. Вопрос о том, какой недостаток предполагается здесь в каждом
отдельном случае, - может быть разрешен только сообразно с теми другими словами,
в связи с которыми употребляется интересующее нас слово. Ответ на это дает
начало параграфа, где то, что впоследствии выражено в нем посредством , - обозначено словами .
Также и это выражение является само по себе мало понятным[102], но его значение делается ясным,
если сопоставить этот параграф с другими параграфами того же фрагмента. Прежде
всего в § 1 дается общее правило, что, если pactum подходит под одну из признанных
в законе договорных категорий, - то он в состоянии вызвать иск - . В § 2 к этому прибавляется, что если даже он и не подходит ни под
одну из этих категорий, но , - то он все-таки
сопровождается исковой защитой. Под словом , как это вытекает из
непосредственно за этим следующих примеров, - понимается реальный момент при
contractus reales innominati. Потом, после короткого вводного замечания в § 3
по поводу , - в § 4, в прямой связи с предыдущим § 2, -
стоят слова . Значит, слово употреблено в §
4 совершенно в том же смысле, как и в § 2 (, ). Сводя все вышеизложенное к общему итогу, получаем следующий
перевод этого фрагмента - (1. 7, § 4, D. 2, 14): "бесформенный договор
(pactio) без предыдущего реального момента (nuda)[103]
не сопровождается исковою защитою, - но вызывает только эксцепцию".
Что же такое это обозначает, что договор, который не в
состоянии дать верителю осуществляемое исковым путем право требования, - порождает
? Ответ на этот вопрос заключается в том, что место имеет не договор
с правозарождающим действием (), но договор
с правопрекращающим действием (),
который носил в римском праве название pactum de non petendo. Понятно, что,
если веритель, по заключении с должником подобного договора, вздумает начать
иск, - то этот иск парализуется посредством эксцепции должника. Давая exceptio,
никакого иска такой договор, по самой природе своей, не дает. Эксцепциею
начинаются и оканчиваются вызываемые им юридические последствия.
Из нашего перевода разбираемого фрагмента делается само собою
ясным, что, так как центр тяжести кладется на то, чтобы не имел места
предшествующий реальный момент, - то нельзя не согласиться с мнением Бэра[104] - относительно придания в
римском праве бесформенному pactum de non petendo абстрактного характера, - а
приводимые Кинделем[105] - против
этого - возражения должны быть рассматриваемы лишенными всякого основания.
Из тех мест источников, которые Bähr приводит в защиту
своего взгляда, наиболее замечательным является 1. 19, § 1, D. 46, 4
(Ulpianus): .
Этот фрагмент говорит об apochae: документы, которые по самому
своему содержанию, должны были служить доказательством наступившего платежа. Но
так как опыт показал, что подобные средства доказательств часто не были
достоверными, т.е. что нередко имела место выдача таких расписок, прежде чем действительно
были заплачены деньги, - именно в ожидании того, что платеж денег последует
вслед за выдачей такой расписки, - то в цитированном месте и содержится
правило, что такие apochae вообще не могут быть предметом веры - без дальнейших
разговоров, - но что надо требовать еще других доказательств действительной
уплаты денежной суммы. Такая необеспеченность значения apocha для ее владельца
представляла бы, между тем, весьма большую опасность кредиту, - если бы подобная
неопределенность продолжалась значительное время. Вот почему позднейший
императорский закон ограничил срок, в течение которого могла быть осуществлена
- промежуток времени в 30 дней, 1. 14, § 2,
C. 4, 20. Для нас особенно важно в разбираемом месте (1. 19, § 1, D. 45, 4) то
обстоятельство, что имеющее силу относительно apocha правило не применяется к
договору с правопрекращающим действием. Отсюда-то и выводится Бэром абстрактный
характер этого последнего договора, - что является, вместе с тем, вполне
согласным и с нашим предшествующим толкованием 1. 7, § 14, D. 2, 14.
Этот абстрактный характер pactum с правопрекращающим действием
нуждается, между тем, в некотором объяснении. Почему здесь действует другое
правило, чем при договорах того же рода - с правозарождающим характером?
Причиной указанной разницы служили в римском праве следующие соображения. При
бесформенном pactum с правозарождающим характером обычная зависимость этого
pactum'а от исполнения целого ряда самых разнообразных предложений сторон
являлась, как я уже выше говорил, препятствием к тому, чтобы выставить
относительно него какие-либо специальные правила, а подвести его под одну из
существующих договорных категорий с фиксированными правом в объективном смысле
предположениями сторон могло быть иногда положительно невозможным. В этих
случаях римское право прибегло к указанному мною крайнему средству. Оно подводило
подобный pactum под категорию безымянных реальных договоров. Это было возможно
сделать только при наличности реального момента, т.е. не прежде исполнения
одной из сторон своей обязанности по договору. Если же и этого сделать было
нельзя, то ничего не оставалось кроме объявления pactum с правозарождающим
характером, лишенным исковой охраны. Все эти соображения не могут быть применены
к pactum de non petendo. В самом деле, договор, имеющий своим предметом
какую-либо praestatio от одного из контрагентов взамен эквивалентной praestatio
от другого контрагента, не предназначен получить непосредственное действие, и
так как обещания взаимных praestationes рассчитаны на будущее время, то,
обыкновенно, с ними соединяется целый ряд предположений сторон относительно
будущих моментов. Иначе обстоит дело с договором, имеющим целью прекратить
существующее договорное отношение. Подобный договор прямо определяет, чтобы его
последствия наступили тотчас, и прежде чем веритель отважится предпринять этот
решительный шаг, он, как это есть полное основание предположить, озаботится,
чтобы все его ожидания, какого бы рода они не были, являлись к этому моменту
уже осуществленными. Другими словами, такой договор с правопрекращающим действием
почти никогда не связывается с будущими моментами в качестве решающих
предположений контрагентов. Вот в этом-то обстоятельстве и лежит причина
абстрактного действия подобного pactum. Конечно, нельзя отрицать в этом случае
возможности для верителя впасть в ошибку, - но такая ошибка так редко должна
иметь место на деле, что и выставляется презумпция свободного от осуществления
предположений сто-рон характера договора с правопрекращаю-щим действием. В тех
же случаях, когда веритель докажет свою ошибку относительно тех моментов,
которые действительно носили для него характер решающих предположений, -
указанная презумпция обессиливается этим обратным доказательством, 1. 51 pr. D.
2, 14.
b. Что касается до группирования договорных оснований по их
цели, то уже предыдущее изложение показало, что различие в структуре этих
стоит в известной связи с их целями. Но, само собой понятно, этим путем
мы вовсе не хотим сказать, что факти-ческие особенности договорных оснований и
те цели, которые они преследуют, - должны покрывать друг друга, так чтобы можно
было дать одинаковый ответ на вопрос о тех и других.
Договорные обязательства могут, смотря по их особенностям,
преследовать самые различные цели. На различии целей покоится указанное мною
подразделение консенсуальных договоров, различие между contractus reales
nominati и innominati, подразделение первых на mutuum, commodatum и т.д., а
вторых на permutatio, contractus aesti-matorius и т.д. Наоборот, различные
, с точки зрения указанных под литерой a) признаков, могут применяться
для обеспечения целей одного и того же рода. Так, напр., в целях прекращения
обязательства могут быть заключаемы то stipulatio, то реальный или консенсуальный
договор.
Кроме того, один и тот же юридический факт может одновременно
преследовать реализацию двоякой цели, - напр., одна и та же юридическая сделка
может быть предпринята в целях установления приданого в пользу одного лица и в
целях дарения в пользу другого лица. С другой стороны, одна и та же цель может
быть одновременно обеспечена двумя правовыми основаниями, - одинакового ли
рода, как, напр., два солидарные обещания, данные в стипуляционной форме, -
различного ли рода, как, напр., стипуляция и constitutum debiti proprii.
По вопросу о подразделении различных causae - с точки зрения
"цели" - на отдельные группы - в прежнее время были склонны ограничиться
трояким разделением: на crendendi, solvendi и donandi causa. В настоящее же
время это признано неосновательным - и вполне правильно[106].
Так, напр., при (каждая с целью получить за это
известный эквивалент в будущем) даются слишком широкие рамки, так как под эту
категорию должны подходить все те имущественные цели, которые не обнимаются
понятиями solutio и donatio. Охватывая под одной рубрикой весьма различные по
своему существу явления гражданского оборота, - эта классификация лишена
серьезного практического значения.
Скорее следовало бы указать на более глубокие различия,
напр. на различие тех целей, которые преследуют отдельные виды консенсуальных и
реальных договоров. Schlossmann[107]
предлагает ограничиться делением на два класса, - так чтобы и
подошли под более общее название - , так как
при каждой уплате для лица обязанного следует освобождение от тягости, а
следовательно, известная имущественная выгода или приобретение. Этой Schlossmann противопоставляет , при которой нет
никакого имущественного эквивалента за совершенную . Однако нельзя
сказать, чтобы можно было с большим удобством пользоваться предлагаемой им
классификацией, - так как экономическая цель при первой группе (causa credendi),
в свою очередь, распадается на целый ряд слишком разнообразных разграничений,
чтобы их можно было объединить в одном общем названии. Однако это
противоположение ( - ) играет все-таки весьма
значительную роль в исследуемом нами вопросе, - как мы об этом будем иметь случай
поговорить подробно в своем месте.
Прежде, чем сделать предметом подробного рассмотрения цели,
преследуемые договорными обязательствами, - необходимо добиться ясного
представления о том, что, собственно, понимается под "правовой целью" и каково
отношение этой правовой цели к целям, фактически преследуемым заключающими
договор сторонами. Этот вопрос мы и сделаем предметом нашего дальнейшего
исследования.
Примечания:
|
