Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Шершеневич Г.Ф.
Учебник русского гражданского права. Т. 1

§ 6. Применение норм права

Литература: Васьковский, Учение о толковании и применении гражданских законов, 1901; Он же, Руководство к толкованию и применению законов, 1913; Шершеневич, Применение норм права (Ж. М. Ю., 1903, N 1); Пуцилло, Теория толкования законов (Ж. гр. и уг. пр., 1882, N 9); Есипович, О толковании законов (Ж. М. Ю., 1894, N 10); Гуляев, Толкование закона в практике Гражданского Кассационного Департамента Сената, 1912.

I. Логический процесс применения. Применение закона представляет силлогизм, в котором большую посылку составляет юридическая норма, а малою посылкой является данный случай, насколько состав юридического отношения соответствует законным предположениям. Например:

большая посылка: непрерывное и бесспорное владение в течение 10 лет ведет к приобретению права собственности;

малая посылка: Иванов владел бесспорно и непрерывно в течение 10 лет имением Караваева;

заключение: следовательно, Иванов приобрел право собственности на имение Караваева.

Или другой пример:

большая посылка: неблагодарность одаренного дает дарителю право требовать возвращения дара;

малая посылка: Петрова, получившая от мужа своего в дар дом, изгнала его из дома и отказала в части доходов, чем лишила его средств к существованию;

заключение: следовательно, Петров имеет право потребовать от жены своей возвращения подаренного ей дома.

Главное условие правильного применения закона заключается в уяснении смысла его. В этом и состоит толкование, которое имеет своею целью раскрыть истинное содержание веления закона. В толковании нуждаются все вообще юридические нормы, а не только те, которые возбуждают сомнение своею неясностью. Только неправильным взглядом на сущность толкования можно объяснить то обстоятельство, что некоторые законодатели, предполагая, что издаваемые ими законы лишены всякой неясности, запрещали толковать их произведения. Так поступил Юстиниан, признав за собою монополию толкования (ejus est intepretare legem, cujus est condere); так поступил король прусский Фридрих, предложив судьям в сомнительных случаях обращаться к законодательной комиссии; такое же отношение к толкованию проявил Наполеон I, который, узнав о появлении первого комментария к гражданскому кодексу, воскликнул: "Пропал мой кодекс!"

II. Критика норм права. Применение норм права предполагает, что применяющий не сомневается в подлинности и конституционности применяемых законов. Устранение сомнений достигается критикою. Критике подлежат не только законы, но и административные распоряжения, обязательные постановления как нормы права.

1. Низшая критика заключается в установлении подлинности текста, т.е. а) в признании нормы, действительно исходящей от того законодательного или административного органа, которому она приписывается, и b) в признании верного чтения текста. Если при современном порядке издания законов первая задача редко может быть возбуждена, то, напротив, вторая - установление верного текста нормы - может требовать нередко труда. В России существует особое кодификационное учреждение (Отделение Свода Законов Государственной Канцелярии, с 1906 г. Государственная Канцелярия вообще), на котором лежит обязанность издания Свода Законов полностью или по частям, с теми исправлениями в тексте, какие соответствуют действительно происшедшим изменениям в законодательстве. Такого учреждения и такого сборника ни в одной стране не существует. Поэтому в России и возникают совершенно своеобразные юридические вопросы, связанные с деятельностью кодификационного учреждения. При внесении нового закона в Свод он может быть разнесен по частям или помещен не на месте, так что изменится смысл его велений, или же будет показан неправильно отмененным или замененным старый закон. При той юридической силе, какая признается за нашим Сводом Законов, юридическое значение имеет не статья Свода, а подлинный закон, лежащий в ее основании. Сенат пришел к выводу, что допущенные в кодификационном порядке ошибки не имеют обязательного значения (82, 128; ср. 05, 100). Поэтому на обязанности критики лежит сопоставление текста Свода Законов с текстом "Собрания узаконений и распоряжений правительства" для определения правильного чтения закона.

2. Высшая критика заключается в проверке юридической силы обнародованных законов, т.е. в установлении того факта, что: а) обнародованный закон является выразителем воли тех элементов власти, которым присвоена законодательная власть, и b) обнародованный закон не противоречит основным началам конституции. Можно себе представить, что будет обнародован в виде закона проект, отвергнутый Думою, но принятый Государственным Советом и утвержденный Государем, - такой акт не может быть признан законом и суд не вправе его применять. Право отвергать юридическую силу за подобными актами должно быть безусловно признано за русскими судьями. Труднее вопрос о праве суда проверять конституционность обнародованного закона. Это право, отвергаемое на континенте Европы, широко осуществляется в Северо-Американских Соединенных Штатах, конституция которых строится на начале строгого разделения властей. Вопрос этот может возникнуть и у нас. Согласно нашим Основным Законам собственность неприкосновенна и принудительное отчуждение возможно не иначе как за справедливое и приличное вознаграждение (т. I, ч. 1, изд. 1906 г., ст. 77). Можно представить себе, что в законодательном порядке принято будет принудительное отчуждение некоторых разрядов имений без вознаграждения или за ничтожное вознаграждение. Не признают ли себя суды вправе оценить обнародованный закон с точки зрения его согласованности с Основными Законами? Следует иметь в виду, однако, что у нас законы обнародуются Сенатом, который не должен обнародовать законодательных постановлений, если порядок их издания не соответствует положениям Основных Законов. Отсюда можно сделать два вывода: 1) Сенат проверяет конституционность предложенных ему к обнародованию законов со стороны формы, а не содержания, 2) обнародование закона со стороны Сената не предрешает вопроса о конституционности закона с материальной его стороны.

III. Толкование норм права. За критикою наступает толкование. Смотря по тому, откуда исходит толкование закона, различают толкование аутентическое и научно-судебное. Аутентическое толкование, исходящее от самого законодателя, предусматривается нашим законодательством (т. I, ч. 1, изд. 1906 г., ст. 89) и представляет собою в сущности изъяснение смысла прежнего закона новым законом. Авторитет такого толкования заключается в авторитете толкователя - если бы его толкование было и неверно, если бы толкователь вкладывал совершенно новый смысл в прежний закон, оно все же будет иметь обязательную силу. Поэтому аутентическое толкование не подходит под тот умственный процесс уяснения мысли, который называется толкованием и который зависит от убеждения, а не от внешней обязательности. Формою аутентического толкования следует признать решения Сената, печатаемые без указания дела, по которому возникло решение в виде указа, вызванного предложением министра юстиции по случаю доходящих до его сведения вопросов, разрешаемых неоднообразно в судебных местах или же возбуждающих на практике сомнения (учр. суд. уст., ст. 2591). При этом нельзя не признать, что такой прием разъяснения законов не согласуется с Основными Законами 23 апреля 1906 г. [Вряд ли публикацию решений по ст. 2591 на общем основании, т.е. наравне с кассационными решениями по определенным делам, можно считать с формальной стороны аутентическим толкованием. А тогда падает и возражение о несоответствии с основными законами. Наконец, порядок действий Второго Общего Собрания при рассмотрении дел, признанных требующими постановления нового закона либо пояснения существующего, указанный в ст. 33 и 173 Учр. Прав. Сената, т. I, ч. 2, по пред. 1912 г., решительно противоречит изложенному выше заключению.]

Истинным толкованием следует признать научно-судебное толкование, которое исходит от ученых или практиков и которое почерпает силу убедительности в нравственном авторитете науки и суда. Если в дореформенное время стремились ограничить свободу толкования из опасения "обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований" (т. I, ч. 1, изд. 1892 г., ст. 65), то после судебной реформы 1864 г. в судебных установлениях было воспрещено останавливать решение дела под предлогом неполноты, неясности, недостатка или противоречия законов. За нарушение этого правила виновные подвергаются ответственности как за отказ в правосудии (уст. гражд. суд., ст. 10). [Отличие научного толкования от судебного заключается в отвлеченном и теоретическом характере первого, которому противостоят конкретность и связь с определенным составом фактов и интересов во втором.]

Раскрывая содержание юридической мысли, отыскивая мысль, заключенную в форму закона, толкователю приходится встретиться с вопросом: должен ли он ограничиться тою мыслью, которая вложена в закон, или же он обязан идти дальше и стремиться к раскрытию воли законодателя? Вопрос этот представляется в высшей степени спорным. Одни ученые, как Виндшейд, Гирке, Регельсбергер, Капитан, Жени, считают задачей толкования доискаться выраженной в законе воли законодателя. Другие, в том числе Биндинг, Бар, Колер, Ламбер, Салейль, полагают, что предметом толкования является воля закона, совершенно оторванная от воли законодателя. По мнению первых, закон есть выражение мысли или изъявление воли законодателя, и применение закона не может не считаться с тем, что думали или хотели люди, облеченные законодательною властью. Другие, напротив, полагают, что при толковании необходимо остановиться на той мысли, которая нашла себе выражение в самой норме, и не доискиваться воли творца ее, которого мы не знаем и которого психический мир нам недоступен. [По мнению Тура, "воля закона" есть тот смысл, который должно иметь предписание закона, чтобы стоять в органической, логически-удовлетворительной связи со всеми остальными предписаниями правового порядка (логическая замкнутость права).] Если "воля закона" является выражением фигуральным, то таким же следует признать и "волю законодателя". Истинный автор закона так же мало уловим в парламентских дебатах, как и в министерских канцеляриях. Для применяющих нормы права закон - анонимное произведение. Различие теоретических взглядов отражается и в практическом отношении на применении норм права. С субъективной точки зрения, т.е. считаясь с волею законодателя, необходимо толковать законы в соответствии с условиями их издания. С объективной точки зрения решающим моментом при толковании закона являются условия его применения. Если следует искать волю законодателя, то для толкования закона огромное значение имеют мотивы, которыми нередко сопровождается издание законов, парламентские прения и т.п. При противоположном взгляде эти материалы цены не имеют.

В связи с рассмотренным вопросом находится другой: следует ли толковать закон по тому смыслу, какой ему придавался во время его издания, или по тому смыслу, какой можно придать ему во время его применения вследствие изменившихся условий его действия? Этот вопрос приобретает особенно важное значение в России, потому что русское законодательство представляет собою не акт единовременного творчества, а механическую сводку законодательных произведений разного времени. Если стоять на той точке зрения, что закон должен служить жизни, не должен тормозить ее движения своим отсталым содержанием, то можно высказаться за толкование закона путем приспособления его к современным условиям. Но такое изменение смысла закона по усмотрению лиц, его применяющих, противоречит началу законности и авторитету закона. По данному вопросу Сенат признал как общее правило, что каждый закон при неясности его толкуется по источникам, на основании которых он составлен (09, 35), хотя сам Сенат далеко не всегда выдерживает эту точку зрения.

Известно, что выражение мысли в словесном или письменном предложении далеко не всегда согласуется с точностью самой мысли. Это несоответствие мысли с ее выражением обнаруживается или из самой статьи, или из сопоставления ее с другими статьями. В результате такого исследования может обнаружиться, что выражение мысли шире ее действительного содержания, и тогда выступает ограничительное толкование, которое имеет в виду сузить форму выражения до объема, соответствующего истинной мысли закона. Наоборот, словесный смысл может оказаться ýже истинной мысли, закон не сумел охватить все те жизненные отношения, которые по вложенной в него мысли имелось в виду обнять. Тогда наступает черед за распространительным толкованием, которое имеет своею задачею расширить понимание закона за пределы словесного выражения до действительного содержания закона.

Примером ограничительного толкования может служить изъяснение Сената, что опекуны за труды свои получают вознаграждение в размере 5% из доходов малолетнего (ст. 284) только чистых, а не валовых, хотя закон такого ограничения не делает, но словесное выражение, очевидно, не соответствует мысли закона возложить на опекуна заботы о сохранении имущества опекаемого. Примером распространительного толкования может служить разъяснение Сената, что хотя п. 6 ст. 216 пол. о каз. подр. и пост. говорит о моровой язве как причине, освобождающей от ответственности за неисполнение договора, но что сюда же следует отнести и холеру, потому что законодатель, очевидно, имел в виду не название болезни, а то действие повальной болезни, которое выражается в многочисленных жертвах, народной панике, замешательстве в торговле и промышленности (09, 111). Однако по принятому Сенатом принципу никакой закон, ограничивающий чье-либо право, не может быть толкуем распространительно и применяем к случаям, прямо в нем не предусмотренным (09, 78, ср. 08, 13), или, иначе, установленное законом для точно определенного случая изъятие из общего правила не допускает распространительного толкования (09, 67).

IV. Приемы толкования. Для выяснения мысли, содержащейся в законе, толкователь может прибегнуть к различным приемам. Он обращается к грамматическому смыслу тех слов, которые употреблены в законе; он может выяснить мысль логическим сопоставлением одних частей закона с другими; он воспользуется историческими данными, вызвавшими появление закона; он сопоставит данную статью с тем местом, какое она занимает в общей системе. Эти различные приемы толкования дают основание для различения видов толкования.

1. Грамматическое толкование состоит в разъяснении содержания закона при помощи этимологических и синтаксических правил языка, при помощи значения тех слов, которыми воспользовался законодатель. Задача толкователя состоит в том, чтобы предложение, в котором выражено законодательное веление, разложить на ряд представлений, связанных с каждым словом, употребленным в тексте. Например, когда закон говорит о дисциплинарной власти родителей, то, пользуясь общепринятым значением этого слова, мы должны признать эту власть только за отцом и матерью (ст. 164), но не вообще за восходящими родственниками. Если законодатель употребляет какое-либо выражение в определенном смысле, мы не вправе опираться на несовпадающее с техническим общежитейское словоупотребление; например, выражение "крестьянский двор" на юридическом языке имеет не то значение, какое ему придается в разговорном.

2. Логическое толкование есть выяснение мысли, содержащейся в законе, на основании сочетания слов, употребленных в законе для ее выражения. В противоположность грамматическому толкованию, имеющему дело с отдельными словами или с грамматической расстановкой слов, логическое толкование основывается на взаимном соотношении выраженных в законе словами представлений. Например, в ст. 220 несовершеннолетнему дозволяется управление его имением и в то же время запрещается совершать сделки какого-либо рода. Логическое сопоставление частей статьи приводит к заключению, что закон имеет в виду запретить сделки, выходящие за пределы управления.

3. Историческое толкование понимается в двояком смысле. Это есть прием уяснения значения изданного закона путем сопоставления его с текстом закона, действовавшего перед тем. В другом смысле историческое толкование составляет прием уяснения закона путем исхождения от тех исторических условий, при которых создавался закон и которые способны объяснить цель закона. Примером такого толкования может служить решение Сената о неприменимости давности владения к церковным землям (93, 2), которое на основании того же приема было в литературе опровергнуто.

4. Наконец, систематическое толкование прибегает для разъяснения мысли данного закона к сопоставлению и противопоставлению его с другими статьями. Систематизированный кодекс открывает широкое поле для такого приема. Напротив, Свод, составленный из статей, различных по времени происхождения и нередко случайно поставленных на данное место, крайне затрудняет пользование приемами систематического толкования. Примером такого толкования может служить сопоставление ст. 711 и 1513 со ст. 712 и 1514 для выяснения, насколько необходима передача для приобретения права собственности на движимость.

V. Неполнота и недостаток норм. Возможно, что на рассмотрение суда представится случай, который прямо законом не разрешается, потому что законодатель, составляя правило, упустил из виду некоторые отношения или не мог предвидеть их, потому что во время издания закона не существовало таких бытовых отношений. При отсутствии закона, вполне совпадающего по своему содержанию с элементами данного случая, который подлежит судебному разрешению, пользуются законом, наиболее соответствующим в своем содержании. Применение закона производится по сходству. Этот прием восполнения законодательной неполноты называется аналогическим толкованием. Так, например, закон (ст. 5331) устанавливает, что передача родового имения в пожизненное пользование должна происходить по описи. Для благоприобретенных имений такого правила нет, но наша практика устранила неполноту, воспользовавшись аналогическим толкованием (78, 7). В законе (уст. гр. суд., ст. 1016) сказано, что хранитель арестованного имущества не имеет права пользоваться вверенным его хранению и не должен отдавать оного другим, но обязан сохранять в целости; по аналогии практика распространила это положение и на хранителя наследственного имущества, а отсюда был сделан вывод, что лицо, которому судебным приставом передано в порядке охраны наследственное имущество, не может предъявлять иска в качестве представителя этого имущества (09, 87). [Путем аналогии закона правила исчисления процессуальных сроков (уст. гр. суд., ст. 816 и след.) применяются к давности (75, 329; 10, 49).] Аналогическое толкование отличается от распространительного толкования тем, что последнее основывается на предположении, что закон хотел распространить свое действие и на данный случай, только не успел этого выразить, тогда как аналогическое толкование исходит из предположения, что закон, оставаясь логичным, хотел бы распространить свое действие, если бы предусмотрел данный случай, упущенный им из виду.

Наконец, может быть, что известный случай совершенно не предусмотрен законом и нельзя распространить применение какого-либо закона даже по сходству отношений. Тогда обнаруживается "недостаток" закона, в случае которого устав гражданского судопроизводства обязывает судебные установления основывать решения на общем смысле законов (ст. 9), называемом иначе аналогией права. Суд в этом случае должен принять во внимание те общие начала, принципы, которые положены в основу законодательства, и с этой точки зрения создавать норму на данный случай. Конечно, чем казуистичнее законодательство, тем эта задача труднее. Если принять в соображение, что аналогия права применяется там, где обнаруживается недостаток соответствующего закона, то очевидно, что аналогия не может быть причислена к способам толкования законов, а составляет особый прием, стоящий рядом с толкованием законов. Сенат совершенно неправильно смешивает аналогию права с аналогией закона (10, 39). При недостатке закона, способного по сходству служить руководством для судьи, следовательно, при невозможности воспользоваться аналогическим толкованием (аналогией закона) приходится обращаться к общему смыслу законов (аналогия права). Швейцарский кодекс 1907 г., предлагая судье в случае пробела в законе и обычном праве стать в положение законодателя (§ 1), в сущности устраняет аналогию права. Различие между русским и швейцарским судьями при недостатке норм права выражается в следующем. Наш судья, встретившись с пробелом, должен стать на предлагаемую точку [зрения] русского законодателя, которую он может установить на основании всего действующего законодательства, и обязан разрешить данный случай с точки зрения той нормы, какую создал бы русский законодатель. Швейцарский судья, встретившись с таким пробелом, должен стать в положение самостоятельного законодателя и, вдохновленный наукой и судебной практикой, обязан разрешить данный случай с точки зрения той нормы, какую он сам создал бы, если бы был законодателем. Это напоминает римского претора.

VI. Разъяснение Сената. Особенное значение имеет у нас толкование кассационных департаментов Сената ввиду того, что решения и определения их, которыми разъясняется точный смысл законов, публикуются во всеобщее сведение для руководства к единообразному истолкованию и применению их (уст. гр. суд., ст. 815). Обязательная сила данного Сенатом толкования распространяется только на тот случай, который подал повод к кассации, и в отношении того суда, куда дело передано Сенатом (уст. гражд. суд., ст. 813 и ср. 99, 105). Опубликование решений Сената имеет важное значение в том смысле, что силою своего нравственного авторитета они могут склонять все суды Империи к однообразному пониманию и применению законов и тем устранять разногласие, столь вредное для твердости бытовых отношений. С этой точки зрения кассационные решения могут иметь такое же значение источников права, как и наука, т.е. они убеждают в правильности своего толкования, но обязательная сила им чужда.

Однако Сенат идет далее и придает своим решениям не только нравственное, но и юридическое значение, предполагая их обязательность для судов на будущее время (09, 82), т.е. придает им силу закона. Исходя последовательно из взгляда на кассационное решение как на закон, Сенат находит, что толкование закона, не согласное с последовавшими уже разъяснениями Сената, составляет само по себе повод к кассации (70, 1598). Но нигде в нашем законодательстве не признано за Сенатом права издавать законы, его нельзя открыть и в ст. 815 уст. гражд. суд. Наши ученые юристы с поразительным единодушием отрицают юридическую обязательность кассационных решений. Их доводы заключаются в следующем: 1) судебные уставы вменяют судам в обязанность решать по точному разуму действующих законов, а в случае неполноты, неясности, противоречия, а в гражданском процессе и недостатка - на общем смысле законов; 2) если закон счел нужным указать тот специальный случай, когда сенатские разъяснения имеют обязательную силу, - для суда, в который передано за отменою решения производство дела, - то a contrapio следует, что в других случаях эта сила им не присвоена; 3) судебные уставы 1864 г. не сопровождались отменою ст. 69 прежних Основных Законов, которая гласила, что "судебные решения дел частных не могут быть признаваемы законом общим, для всех обязательным, ниже служить основанием решений по делам подобным", и которая совершенно не согласовалась с тою силою, какую Сенат хотел придать своим разъяснениям; 4) если бы сенатские разъяснения имели силу нормы права, то они связывали бы Сенат, который, однако, не стесняется отступать от раз высказанного мнения и пересматривать свои решения.