Список книг

« Предыдущая | Оглавление | Следующая »

Кассо Л.А.
Понятие о залоге в современном праве

Глава VIII. Русская ипотека в проекте вотчинного устава 1892 г.

Из изложенного в предыдущей главе явствует, что для теоретика в настоящее время затруднительно определить окончательно характерные черты нашего залогового права, хотя в нем можно отметить отражение некоторых из тех моментов, на которые было указано при рассмотрении западного права. Но для практического применения залога результаты развития, имевшего место у нас до настоящего времени, несомненно, более осязаемы. В течение прошлого и нынешнего веков выработались у нас два вида залоговой ответственности применительно к тем случаям, где обременение играет роль полного эквивалента за занятые деньги, и применительно к тем явлениям, где вещная гарантия покрывает только ту часть вреда, который может наступить от неисполнения какого-нибудь обязательства. Параллельно с выделением этих двух типов залогового обременения обнаруживается постепенное расширение права распоряжения залогодателя, насколько деятельность его не противоречит цели залога[1301]. Для завершения этого исторического процесса было бы достаточно со стороны нашего законодательства постановить, что вообще запрещение, когда оно имеет только целью удержать определенную стоимость вещи, не должно служить препятствием к отчуждению; тем самым был бы создан абсолютный характер для залогового права в силу судебного решения; и достаточно было бы признать за взысканием на основании ареста или запрещения право на преимущественное удовлетворение, чтобы иметь залог в полном смысле слова[1302]. С другой стороны, легко было бы создать законодательным путем внешние условия для передачи залогового права, облеченного либо в форму закладного, либо в форму залогового свидетельства, и получить таким образом все те выгоды, которые принято связывать с обращаемостью ипотек. Несколько постановлений в этой области приурочили бы действующее ныне право к выясненным жизнью потребностям.

При этом нужно иметь в виду, что наше право всегда знало публичность в смысле установления внешних признаков залога в интересах третьих лиц и что, кроме того, в настоящее время закон 1889 г.[1303] восстановил начало специальности, сильно пострадавшее в течение нынешнего века вследствие распространительного толкования ст. 1062 Х т. ч. 2[1304], благодаря которому учащалось на практике применение общих запрещений на все имущество ответчика. Тот же закон сосредоточил все запрещения в крепостном реестре, что значительно облегчает должностному лицу обозрение всех ограничений, лежащих на данному участке, и если бы пользование этим реестром было бы разрешено и частным лицам, у нас бы eo ipso основалась бы публичность в смысле общедоступности поземельных сведений. Остался бы тогда один только важный пробел в действующем праве, а именно: отсутствие безусловного значения этих сведений. У нас в настоящее время правительственный орган не гарантирует того, что содержание книги соответствует действительности и в случае разногласия между формальным и материальным правом приобретение правомочия на основании оказавшегося неправильным сведения не может считаться бесповоротным[1305]. Во всяком случае наша практика[1306] отстаивает до сих пор эту точку зрения, отдавая преимущество материальному праву, хотя в своде наших гражданских законов встречаются статьи, как будто признающие достоверность крепостной записи[1307].

В истории наших кодификационных работ в этой области встречаются два проекта ипотечной реформы, усвоившие книгам принцип достоверности. Это проект графа Блудова 1859 г.[1308] и проект Министерства юстиции 1874 г.[1309] Оба они скорее имеют значение, которое в германском законодательстве присвоено т. н. Grundbuchordnungen: они нормируют преимущественно самую регистрацию прав на недвижимости и в области материального права стараются удержать действовавший тогда порядок и ограничиваются лишь необходимыми переменами[1310]. Несколько шире характер изложения в проекте 1892 г. - по крайней мере относительно залога. Работа эта вызвана Высочайше утвержденным мнением Государственного Совета 19 мая 1881 г.[1311], в силу которого результаты, достигнутые проектом 1874 г., были облечены в форму особых правил, изданных в связи с этим мнением Государственного Совета и призванных служить руководством при дальнейших работах в этой области[1312]. Рассмотрение проектов положения об укреплении права на недвижимость и правил об устройстве крепостных учреждений должно было быть поручено комиссии, состоящей из членов Государственного Совета[1313]. Но в 1882 г. предварительная редакция проектов была поручена комиссии, работающей над составлением проекта гражданского уложения[1314], и этим последним фактом, по всему вероятию, объясняется более значительное место, отведенное материальному залоговому праву в проекте, изданном в 1892 г. под названием вотчинного устава[1315]. Кроме общих начал публичности и достоверности для всех правомочий, связанных с определенной недвижимостью, кроме подробного ученья о порядке приобретения и прекращения этих прав[1316], мы находим в отделе о залоге определение этого института[1317], основания для его приобретения[1318], изложение объема правомочий залогодержателя[1319], особенности, вызванные стечением нескольких залогодержателей[1320] и наконец описание характера залогового взыскания с недвижимостей. Очевидно, что все эти статьи вотчинного устава должны вступить в силу после замены 1 ч. Х т. новым Уложением, а то было бы весьма затруднительно установить связь между этим уставом и им не отмененными постановлениями действующего материального права[1321]. В таком случае, судя по ходу работ до настоящего времени, нельзя ожидать введения реформы ипотечного дела в непосредственном будущем - что, впрочем, не противоречит п. IV мнения Государственного Совета 19 мая 1881 г.[1322]

Новый проект содержит и новую терминологию. Слово "вотчинный", которым он озаглавлен, применяется ко всем правам, установляемым на недвижимости, к книгам, где эти права регистрируются, и наконец к учреждениям, заведующим этой регистрацией. Такое наименование вызывает воспоминания об учреждении (Вотчинной Коллегии) с аналогичными функциями: впоследствии же в Своде Законов[1323] оно применяется к вещным искам вообще в противоположность личным. Но в новейшей литературе слово "вотчинный" опять получило более тесный смысл - для характеристики всех правоотношений и явлений, вытекающих из имущественной роли недвижимости, и законодатель в 1889 г. санкционировал эту терминологию[1324]. Остается только пожелать, чтобы благодаря новому уставу и на обыденном языке укоренилась новая терминология, соединяющая все виды недвижимостей под названием вотчины: тогда и огородник явится в глазах своих соседей "вотчинником", и лицо, отдающее деньги взаймы под обеспечение торговых бань или извощичьих дворов, будет считать себя "вотчинным кредитором"[1325]. Но еще более затруднительным будет формальное сведение всех существующих у нас поземельных правоотношений к определенным типам, выставляемым вотчинным уставом. Стоит только раскрыть первый том Сборника Гожева и  Цветкова, чтобы наглядно убедиться в пестроте современных прав на недвижимость. Там перед глазами читателя мелькают постановления о землевладении крестьян, колонистов, о поземельном устройстве казачьих войск, о землевладении резешей, об имуществе кочевых инородцев, о чиншевом владении и т. д. Нелегко будет по введении предлагаемой проектом системы в пределах известной территории[1326] составлять второй отдел вотчинной книги[1327] и разграничить вносимые туда статьи о праве собственности от статей третьего отдела, где содержатся ограничения этого правомочия[1328]. Наша поземельная жизнь изобилует явлениями, напоминающими в известном отношении средние века: бывают случаи, когда и у нас скрещиваются на участке правомочия двух лиц, среди которых нелегко выделить понятие о собственности и понятие о jus in re aliena. Тогда возникнут затруднения, о которых составители проекта, к сожалению, умалчивают. Вопрос этот, впрочем, выходит из-за пределов настоящего очерка и должен быть отнесен к науке гражданской политики. Последняя также должна рассмотреть спор о соотношении вотчинной регистрации и положения межевого дела в России[1329]. По этому поводу уже высказались в литературе два противоположных мнения: одни[1330] становятся на точку зрения составителей устава[1331] и отстаивают возможность немедленного введения вотчинного устава независимо от упорядочения межевания, так как вотчинные книги призваны гарантировать только наличность известного права[1332], а не территориальный его объем; другие[1333], наоборот, находят, что юридическое определение вотчинных прав потеряет бóльшую часть своего значения, если местоположение объекта права в пространстве не будет точно установлено. Одни и другие писатели ссылаются на пример западных государств, то подчеркивая строгую индивидуализацию участков, к которой стремится современная жизнь, то, наоборот, указывая на неизбежные разногласия между действительными границами участка и его описанием в вотчинной книге. Даже науке гражданской политики будет трудно дать здесь абсолютно правильный ответ. Все зависит в сущности от объема этих разногласий и размера уклонений формальной записи от настоящего облика участка. Несомненно, например, что при нашей чересполосице почти невозможно будет придать первому отделу[1334] вотчинной книги присвоенную ему роль описательного момента, а эта неопределенность отразится, несомненно, на значении остальных статей. И в результате может оказаться, что открытие вотчинной книги для данного участка обострит только межевые споры без наличности средств для удовлетворительного их решения.

Но опять-таки проект рассматривается здесь лишь с точки зрения залогового права, которое, впрочем, им нормируется только по отношению к недвижимости, как это вытекает уже из самого заглавия устава. В нем мы находим тем не менее одно постановление об обременении движимого имущества: в связи с определением объема залогового права на недвижимый участок устав постановляет, что оно распространяется также на отдельные плоды и на принадлежности имения[1335]. Это положение интересно уже потому, что оно свидетельствует о необходимости ипотеки движимости и о невозможности провести безусловность ручного заклада[1336]. Но в вотчинном уставе данное положение создает в высшей степени любопытное явление: плоды и принадлежности подлежат, как видно, залоговому праву только пока они находятся на заложенной земле. Но и тут залогодержатель стеснен в своем взыскании: он должен допустить конкуренцию личных кредиторов и ограничиться соразмерной долей из вырученной продажей суммы[1337]. В сущности залогодержатель достиг бы тех же результатов с помощью личного требования. Не совсем ясно, почему составители снабдили его по отношению к этим движимым вещам именно залоговым правом, раз они предварительно выкинули из его правомочий droit de suite и droit de préférence. Что же остается от понятия о залоге?

Если мы перейдем к рассмотрению залогового права на недвижимость, то мы там не найдем безусловного единообразия: составители встретились в этой области нашей жизни с двойственностью нормировки, вызванной тем специальным залоговым правом, которое в отношениях с казной и кредитными установлениями выросло у нас рядом с залогом между частными лицами. По отношению к явлениям, относящимся к обременениям первой из только что названных категорий, составители не решились провести безусловно выработанные ими начала. Интересно по этому поводу рассмотреть распределение норм, относящихся к залогу в казне и в кредитных установлениях и выделенных вследствие этого в особый проект[1338]. По отношению к залогу по договорам с казной там сохранен в сущности status quo. Вотчинное установление выдает залоговое свидетельство для этой цели и самая залоговая сделка заключается по-прежнему в данном присутственном месте, которое доводит только об этом до сведения вотчинного установления для соответствующего внесения в книгу[1339]. Относительно же установлений государственных, общественных и частных проект различает обеспечение обыкновенного займа от заключения кредитных займов[1340]. По первым сделкам выдаются свидетельства как до сих пор, но самое установление залогового обременения совершается в вотчинном присутственном месте[1341]; по кредитным же займам нет даже залогового свидетельства, и единственная льгота, предоставленная банку, сводится к разрешению заключать залоговую сделку у нотариуса, если domicilium банка не находится там, где состоит вотчинное установление по данной недвижимости[1342]. Как видно, при кредитном займе проект проводит полное торжество нового порядка и устранение старого.

оставляя даже в стороне те соображения[1343], которыми составители руководились при этой нивелировке, призванной, может быть, стеснять банки в их операциях[1344] и вследствие этого призванной вредно отзываться на интересах той публики, для которой в сущности и вводится новый порядок, следует обратить внимание на самое основание различия между залогами по займам вообще и залогами по кредитным займам. Вотчинный устав здесь, очевидно, рецепировал Сautionshypothek германских уставов, когда он в ст. 51 постановляет: "Если сумма требования, в обеспечение коего установляется залог, не определена или самое требование может возникнуть лишь в будущем из какого-либо договора или иных отношений сторон, то установляемый в обеспечение таких требований залог именуется кредитным залогом". - И статья, следуя примеру западных законодательств, прибавляет далее, что в таких случаях нужно внести максимальную сумму обеспечиваемого денежного интереса. Положение это вызвано моментом специальности, присущим книжной регистрации обременений, но он не должен был бы служить основанием для разделения залогов на два вида. Во всяком залоге, обеспечивающем денежную сумму, есть определенная доля неизвестности в том смысле, что неизвестно еще, какую часть долга придется взыскивать путем залогового иска, какое количество процентов останется за должником в виде недоимки; так что "будущее", о котором говорит ст. 51, может всегда иметь некоторое значение. А в применении к банковым операциям на основании указанного в этой статье мерила будет трудно, если не невозможно, провести грань между сделками, заключаемыми в  ипотечных банках и называемыми "обеспечением займов недвижимым имением", и операциями, производимыми в других банках под названием "кредитного залога". В ипотечных банках может быть заложено имение на известную сумму, а ссуда может быть выдаваема по частям[1345]. Здесь отдельные требования возникают лишь в будущем, по мере выдачи ссуды, и так как заемщик может и не воспользоваться всей ссудой, то сумма будущего требования банка еще не определена, но тем не менее можно думать, что составители проектов не решились бы применить к этому случаю понятие о кредитном залоге. Члены комиссии, несомненно, ближе к истинному основанию для правильного разделения залоговых сделок на две группы, когда они признают за займами в ипотечных банках характер ограниченной ответственности[1346]. Они, очевидно, были в данном случае несколько стеснены правилами уставов этих учреждений, которые имеют дело только с реальным кредитом; допущение личной ответственности шло бы вразрез с основным моментом оценок, производимых в этих банках.

Но зато по отношению к залогам между частными лицами составители не чувствуют себя связанными никакими подобными соображениями, и они выставляют общую презумпцию в пользу неограниченной ответственности залогодателя согласно учению романистов[1347]. В глазах членов комиссии эта неограниченность вытекает из самого понятия об акцессорности[1348], и если они довольно подробно стараются оправдать это новшество, то это не потому, что они тяготятся идти вразрез с моментом, выработанным вековым развитием нашего залога[1349], а потому, что они считают нужным объяснить соображения, заставившие их отступить от обратной презумпции, выставленной в ст. 20 главных оснований 1881 г.: "По долговому обязательству, обеспеченному на недвижимом имуществе, должник ответствует лишь тем самым имуществом, в крепостную книгу которого обязательство это записано, разве бы между должником и заимодавцем состоялось соглашение об ответственности первого всем его состоянием до полного удовлетворения долга"[1350].

Интересно однако проследить применение принципа ст. 97 вотчинного устава, выставленного вопреки противоположному указанию Государственного Совета. В сущности, безусловно, эта неограниченная ответственность проводится только по отношению к судебной или принудительной ипотеке и к т. н.  кредитному залогу[1351]. Против этого нельзя возражать уже потому, что судебная ипотека немыслима без личной ответственности, а залог, называемый кредитным, очевидно, означает тот дополнительный залог, где вещное обеспечение играет второстепенную роль и где на первом плане личность должника. Но при простом добровольном залоге залогодержатель должен искать прежде всего удовлетворения из заложенной недвижимости, и остальное имущество должника отвечает лишь in subsidium, что, несомненно, мало гармонирует с понятием о самостоятельности требования, вытекающего из акцессорности залога[1352]. Впрочем, как видно, составители на самом деле мало расположены придавать большое значение личной ответственности при залоге, особенно в тех случаях, когда заложенная вещь переходит в руки сингулярного преемника: устав[1353] постановляет, что после такого отчуждения неосуществление залогового права в течение трех лет лишает залогодержателя окончательно личного иска против залогодателя. Для того, чтобы понять значение этого постановления, нужно противопоставить ему ст. 7, которая изъемлет из действия давности все внесенные в книгу права, причем видно, что составители распространяют это последствие регистрации не только на вещное право, но и на обеспеченное требование[1354]. Получается, таким образом, следующая картина: пока недвижимость находится в руках залогодателя, он отвечает бессрочно и отвечает всем своим имуществом. Как только он продаст заложенную недвижимость, в его пользу начинается укороченный срок, по истечении которого он свободен от всякого обязательства. результат этот поразителен особенно по отношению к  кредитному залогу проекта, для которого нет, очевидно, изъятия из второй половины ст. 98, так что переход недвижимости и в этом случае поведет к возможности прерывания чисто личной долговой связи. Здесь еще раз дает себя чувствовать отсутствие правильной классификации залоговых сделок на основании объема права взыскания кредитора[1355], и, кроме того, обнаруживается стремление, свойственное вообще книжной регистрации, стремление к перенесению личного момента долгового обременения в самое вещное право.

В начале главы IV проекта вотчинного устава, посвященной залогу, выставлен момент, который должен был предохранить составителей от такого слияния, а именно: подчеркивание акцессорного характера залогового обременения[1355]. Эту акцессорность составители, по-видимому, считают необходимой[1356], усматривая в введении Grundschuld известную опасность, хотя в сущности Grundschuld (по крайней мере в прусском праве) является недоношенным институтом, который на практике почти что не отличается от передаваемой ипотеки, предлагаемой нам нашим проектом 1892 г.[1357] Но вслед за определением ст. 43 идет постановление, где говорится о внесении требования в книгу[1358]. Статьи четвертого отдела, посвященные залоговым обременениям, содержат, конечно, указание на требование, для которого создается обеспечение, но, с точки зрения материального права, вносится не требование, а  залог, основанием которого служат или залоговая сделка[1359], или судебное постановление. Этому смешению понятий, вызванному, по всему вероятию, выражением "еingetragene Forderung", встречающимся в Саксонском уложении[1360] и Остзейском Своде, соответствует не совсем удачная терминология проекта: "залоговое требование" употребляется там в смысле требования, обеспеченного залогом[1361]; но иногда, как видно, составители употребляют это выражение для обозначения самого залогового взыскания[1362], и ясность изложения от этого, конечно, не выигрывает. Впрочем очень возможно, что здесь объяснением такой двойственности данного выражения должно послужить усвоение, хотя и бессознательное, может быть, той отличительной черты, которую мы старались отметить в германском праве, того личного момента, который вносится теперь в залог и в силу которого последний содержит в себе не только право на удовлетворение из определенной стоимости, но прежде всего право на действие со стороны обладателя заложенной вещи, другими словами: право на уплату. Такое предположение может лишь подтвердиться чтением ст. 99, где говорится об ответственности владельца заложенной недвижимости[1363].

Следы западных веяний в уставе 1892 г. неудивительны тем более, что рецепция некоторых из них только завершает развитие нашего залогового права, история которого представляет несомненное сходство с соответствующими периодами в прошлом западно-европейских территорий. Устав санкционирует в самых общих выражениях абсолютный характер залогового права, не являющегося уже препятствием к отчуждениям[1364], и вместе с тем расширяет понятие о залоговом обеспечении, не призванном служить только одним заемным сделкам[1365]. Но спрашивается, неужели для этого нужно было создать изложение, которое поражает нас своим отвлеченным характером, своей отрешенностью от окружающего нас мира? Недаром в нашем обществе понятие об Уложении связано теперь с представлением о работах, при которых действующее право играет роль tabula rasa. Самая внешняя форма проекта производит такое впечатление, будто бы одной из главных забот комиссии было создание новой терминологии: знакомые нам слова, как закладная, запрещение, укрепление, крепостная книга тщательно устранены. Русский юрист при чтении этих статей может получить впечатление, что он имеет перед собой перевод с проекта, предназначенного для какой-нибудь австралийской колонии или какого-нибудь южно-американского государства; иностранец же легко может поверить, что в уставе 1892 г. у нас впервые вводится залоговое право.

Но все эти внешние свойства, конечно, не в состоянии умалить того значения, которое проект  вотчинного устава может иметь для жизни. В настоящее время составители его успели уже оказать две крупные услуги нашему действующему праву. По их инициативе издан был закон 26 июня 1889 г., преобразовавший нашу запретительную систему, а в 1891 г. утверждены Министерством Юстиции составленные ими новые правила[1366] для ведения реестров крепостных дел. Эта инструкция придает названным реестрам приблизительно тот вид, который предполагается для вотчинной книги, описанной в проекте 1892 г., так что в этом отношении замедление обсуждения законопроекта в Государственном Совете не может иметь особенно вредных последствий.

Составители проекта[1367] возлагают, как видно, надежды на созданную ими обращаемость залоговых прав. До сих пор неподвижимость этого денежного помещения мало отражалась на интересах заемщиков: закладная привлекала и продолжает привлекать капиталистов, которых прельщают довольно высокий процент, добровольные неустойки, а иногда и возможность выгодно приобрести собственность на принятую в залог вещь. Привлечет ли теперь новый залог, облекаемый в форму курсирующей на рынке ценности[1368], новый круг капиталистов и улучшится ли вследствие этого наплыва положение собственников? Одно будущее может дать ответ. Но каков бы ни был этот ответ и какова бы ни была участь проекта в высших законодательных сферах, работа комиссии сама по себе - явление отрадное. Она останется в истории нашего права как признак жизни, как стремление к усовершенствованию.

Печатается по: Понятие о залоге в современном праве.
Исследование Л. Кассо. - Юрьев: Типография К. Маттисена, 1898.

Примечания:

[1301] Уставы банков, разрешающие продажу залога, оговаривают себе право воспрещать сделки, обесценивающие заложенную недвижимость. Ср., например, Уст. С.-Пб. гор. кред. общества, ст. 75.

[1302] Так, например, проект уложения 1814 г., ч. III, разд. XI, § 318. <В случае двух запрещений по судебному приговору разных присутственных мест, на одно имение налагаемых, преимущество отдается тому, которое прежде состоялось.>

[1303] 26 июня 1889 г. (6131) I, ст. 1 и 5.

[1304] По изд. 1768 г.

[1305] См. в Стенографическом отчете общих собраний пер-вого съезда представителей российских зем. банков 1874 г. (стр. 175) ходатайство в смысле установления у нас достоверности реестра.

[1306] Ср. Сенат 1888 г., № 62.

[1307] Ст. 614 и 635 1 ч. Х т. как будто указывают на действительность залога, установленного не собственником. Но Сенат 1887 г., № 34 объяснил, что эти статьи относятся к случаю, когда собственник предпочитает не оспаривать действительность залога, а взыскивать обременяющую имение сумму с бывшего владельца, заложившего его.

[1308] Проект положения об обеспечении договоров и обязательств ипотечным порядком, внесенный графом Блудовым в Госуд. Совет в марте 1859 г. (напечат. в Трудах Ипотечной Комиссии 1, стр. 34 сл.), ст. 26.

[1309] Окончательный проект положения об укреплении прав на недвижимое имение (нап. в Трудах Ипот. Ком. II, стр. 1029 сл.), ст. 128.

[1310] Ср. по этому поводу Всеподданнейшую записку статс-секретаря графа Палена 14 дек. 1867 г. (Труды I, стр. 3): <Относительно пересмотра некоторых постановлений материального права следует принять в руководство то общее правило, что постановления эти, как имеющие основанием своим твердую историческую почву и находящиеся в органической связи со всею системой русских гражданских законов, подлежат изменению лишь в крайних случаях, когда существо их окажется несовместным с необходимыми условиями правильного ипотечного устройства>.

[1311] Собрание узак. и расп., ст. 936.

[1312] Они изданы под названием: Главные основания предполагаемого порядка укрепления прав на недвижимое имущество.

[1313] Высочайше утвержд. мнение Госуд. Совета 19 мая 1881 г., п. II.

[1314] 3 ноября 1882 г., в Собр. узак. и расп., ст. 106.

[1315] Одновременно с ним вышли следующие проекты: а) Положение о порядке взыскания с недвижимых имений. b) Учреждение вотчинных установлений. с) Правила об обеспечении имением договоров с казною и с кредитными установлениями.

[1316] Проект Вотчинного устава, ст. 1-16 и ст. 111-211.

[1317] Вотчинный устав, ст. 43.

[1318] Ст. 44, 50 сл., 54 сл. Устав в этом отношении различает залог, основанный на частной сделке - залог добровольный  - и залог принудительный, основанный на судебном решении. Понятие о залоге, вытекающем из самой статьи закона, исключено проектом, ст. 56, 10, 11.

[1319] Ст. 74 сл.

[1320] Ст. 59 сл.

[1321] Например, ст. 75, п. 5, 7 Вотчинного устава, несомненно, предлагает более широкое понятие о принадлежностях имения, чем в ст. 387 1 ч. Х т.

[1322] П. IV: Узаконения о новом порядке укрепления прав на недвижимое имущество вводить в действие постепенно, по мере возможности и соображаясь с имеющимися средствами...

[1323] См. ст. 1592 Гражд. Законов в Своде 1832 г.

[1324] 26 июня (6131) Высоч. ут. мнение об изменении действующих узаконений относительно обеспечения силы налагаемых на  вотчинников ограничений в праве распоряжения недвижимыми имуществами.

[1325] Ст. 63 вотчинного устава: Лицо, которому по вотчинной книге принадлежит ... залоговое право (вотчинный кредитор) ...

[1326] Ст. 356 перечисляет случаи, когда в местностях, где будет введен устав, первоначальная записка имений будет обязательна.

[1327] Ст. 118.

[1328] Ст. 119.

[1329] Ср. Высочайше утвержденное мнение Госуд. Совета 19 мая 1881 г., п. VI.

[1330] См. Лыкошин. Ипотечная реформа и межевание, в Журн. Мин. Юст. 1897 г., № 4.

[1331] Объяснительная записка к проекту вотчинного устава (1893 г.) I, стр. 34 сл.

[1332] Вотчинный устав, ст. 13-18.

[1333] Ср. Минцлов. О первоначальной записке имений в вотчинные книги, Журн. Мин. Юст. 1896 г., сентябрь. Ср. в этом же направлении по поводу проекта 1874 г. Пестржецкий. Замечания на второй проект ипотечного устава. Харьков 1875 г. - Наконец ср. еще в Журнале Юрид. Общества 1898 г., № 2 заседание 22 ноября 1896 г., стр. 60 сл.

[1334] См. вотчинный устав, ст. 117.

[1335] ст. 75, п. 4, 5, 7.

[1336] Переименование ипотеки движимости в право удержания (см. Свод гражд. узак. прибалтийских губерний, прим. к ст. 1357 и 1403 по Прод. 1890 г.) не создает еще ручного заклада.

[1337] Вотчинный устав, ст. 97.

[1338] Правила об обеспечении недвижимым имением договоров с казной и с кредитными установлениями, 1892 г.

[1339] Правила, ст. 1 сл., 12 сл.

[1340] Правила, гл. II. Об обеспечении недвижимым имением займов из кредитных установлений; гл. III. Об установлении кредитного залога в пользу кредитных установлений.

[1341] Правила, ст. 25, 28.

[1342] Ст. 44.

[1343] Ср. Объяснительную записку к проекту Правил (1893), стр. 55 сл., стр. 86 сл.

[1344] Сенат 1880 г., № 287 признал, что Общества взаимного кредита могут заключать залоговые сделки о недвижимостях по залоговому свидетельству и по закладной.

[1345] Ср. Устав акционерных земельных банков (изд. Комитета Съездов 1886 г.), стр. 95 сл.

[1346] Вотчинный устав, ст. 104: ": по залогу в обеспечение займа из кредитных установлений кроме кредитного залога должник отвечает лишь заложенным имением".

[1347] Ст. 97: <Вотчинный кредитор, не получивший полного удовлетворения из заложенного имения, может обратить взыскание на другое имущество должника или его наследника, если при установлении залога не было условлено, что должник отвечает только заложенным имением>.

[1348] Объяснительная записка к проекту Вотчинного устава I, стр. 489.

[1349] До вотчинного устава проект графа Блудова, ст. 23 и проект 1874 г., § 145 также высказались за неограниченную ответственность. Составители последнего, однако, долго колебались, и видно, что они первоначально склонялись в пользу удержания старого принципа. См. Труды Ипотечной Комиссии I, стр. 138, 256, 388.

[1350] Ср. по этому поводу Вербловский. Юрид. Вестник 1881 г., стр. 666.

[1351] Ст. 102.

[1352] Загадочным является смысл ст. 104, под которой в  объяснительной записке помещена ссылка на ст. 1445 Остзейского Свода, допускающую excussio personalis, и на ст. 426 Саксонского Уложения, исключающую это возражение. Что имели в виду составители: создать льготу для кредитора, который в обыкновенных случаях должен на основании ст. 98 изыскивать сначала с заложенной вещи, или установить льготу для владельца недвижимости в том смысле, что ему дается по крайней мере на время возможность устранить от себя взыскание? Впрочем, как видно, и между редакторами господствует по этому поводу разногласие. Ср. Гантовер. Залоговое право, стр. 727, прим. и Объяснительная записка I, стр. 494.

[1353] Ст. 98 in fine: Означенная (неограниченная) ответственность первоначального должника и его наследника продолжается несмотря на переход имения в другие руки, если кредитор в течение трех лет по наступлении срока залоговому требованию обратил взыскание на заложенное имение.

[1354] Ср. ст. 49 и Объяснительная записка I, стр. 299.

[1355] Устав, ст. 43.

[1356] См. Объяснительная записка I, стр. 254 сл., 272 сл.

[1357] Ср. между прочим ст. 106 вотч. устава.

[1358] Ст. 54. Правильнее редакция ст. 59, п. 2.

[1359] Вотч. устав, ст. 4, 234 сл.

[1360] Ст. 387. Германское уложение, наоборот, говорит об , ст. 1115.

[1361] См. Объяснительную записку I, стр. 49.

[1362] Вотч. устав, ст. 106.

[1363] "Приобревший обремененное залогом имение отвечает по этому залогу только заложенным имением".

[1364] Ст. 9 вотчинного устава.

[1365] Ст. 50 вотчинного устава.

[1366] Правила 31 мая 1891 г., утверж. Мин. Юст. и введенные в действие с янв. 1892 г. в нот. архивах Киевского Округа (Собр. узак. 1891 г., № 60) и с 6 янв. 1894 г. в нотар. архивах С.-Пет., Моск., Казанс., Сарат., Харьк., Одесск. округов (Собр. узак. 1893 г., № 179).

[1367] Ср. Гантовер. Залоговое право, стр. 196.

[1368] Вотчинный устав, ст. 83 сл.